Дойл, Патрик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Патрик Дойл
Patrick Doyle
Дата рождения

6 апреля 1953(1953-04-06) (71 год)

Место рождения

Аддингстон, Южный Ланаркшир, Шотландия

Годы активности

1978-Настоящее время

Страна

Великобритания Великобритания

Профессии

кинокомпозитор

Жанры

Музыка к кинофильмам

Сотрудничество

Театральная труппа «Ренессанс», Кеннет Брана, Лондонский симфонический оркестр

[www.patrickdoylemusic.com rickdoylemusic.com]

Патрик Дойл (англ. Patrick Doyle (род. 6 апреля 1953, Беркеншо, Южный Ланаркшир, Шотландия) — шотландский музыкант и композитор саундтреков к фильмам, которые характеризуются сочетанием простоты и изящества. Его сотрудничество с Кеннетом Браной и Шекспировским сообществом известно всем, но его талант в сочинении музыки универсален и он написал оркестровую музыку ко многим фильмам различных жанров, в том числе Диснеевскому Потерпевшие кораблекрушение, гангстерской драме Путь Карлито и фильму Франкенштейн Мэри Шелли. Во второй половине 1990-х, он применял синтезаторы в сочетании с хором, соло-вокалистами и традиционным оркестром.



Карьера

В 1974 году Дойл окончил Шотландскую Королевскую академию музыкального и драматического искусства в Глазго по классам фортепиано и пения. Своё первое произведение он сочинил в 1978-м, и с тех пор пишет музыку для радио- теле- и кинопостановок. Он проживает в графстве Суррей с женой, Лесли, и их четырьмя детьми.

Дойл присоединился к Театральной труппе «Ренессанс» в качестве композитора и музыкального руководителя, с партитурой к знаменитой телепостановке Двенадцатой ночи Кеннета Браны в театре Риверсайд Стьюдиос в декабре 1987, которую Брана ранее поставил на сцене. В 1988-м он сочинил музыку для таких постановок из цикла Renaissance Shakespeare on the Road, как Гамлет, Как вам это понравится и Много шума из ничего для начинающих режиссёров Дерека Джейкоби, Джеральдин Макьюэн, а также Джуди Денч. Год спустя, Дойл вновь работал с Денч над театральной и телевизионной постановками Оглянись во гневе, представленной сначала в Белфасте, затем в Лондоне с Браной в роли Джимми Портера и Эммой Томпсон в роли Элисон. Далее, он съездил в мировое турне с труппой «Ренессанс», где он выступил в качестве композитора и музыкального руководителя в постановках Короля Лир и Сна в летнюю ночь.

Режиссёр Кеннет Брана заказал Дойлу музыку к кинопостановке труппы «Ренессанс» пьесы Генрих V. Для исполнения музыки были приглашены Саймон Рэттл и Бирмингемский симфонический оркестр. За один из хоров из этого сочинения, «Non nobis Domine», в 1989 ему была присуждена награда Айвора Новелло за лучшую музыкальную тему к фильму. В 1990 году, Чарльз, принц Уэльский заказал Дойлу написать Трилистник и розу (англ.  The Thistle and The Rose), цикл песен для большого хора, в ознаменование 90-летнего юбилея Королевы-матери. В 1991-м, Дойл написал музыку к полнометражного фильму студии Paramount Pictures Умереть заново, режиссёром которого выступил Брана. Его партитура к этому фильму была номинирована Золотой глобус 1991 года.

Написанная в 1995 году музыка к фильму Разум и чувства была номинирована на Золотой глобус и Оскар как Лучшая музыка к драматическому фильму и получила номинацию на БАФТА как Лучшая музыка к фильму. В 1996-м, музыка к Гамлету, эпическому четырёхчасовому фильму, снятому Кеннетом Браной на 70 мм плёнку, получила номинацию на Оскар. В 1997-м, Sony Classical заказала ему сочинить музыкальное сопровождение к детской истории под названием Лицо в озере (англ. The Face In The Lake). Премьера этого произведения состоялась в феврале 1998 года в Карнеги-Холле в Нью-Йорке, вместе с двумя другими историями, музыку к которым написали Уинтон Марсалис и Эдгар Мейер. Sony Classical выпустила компакт-диск с музыкой, (с Кейт Уинслет в качестве рассказчицы) в одной упаковке с детской книгой, опубликованной издательством Viking Press.

Дойловская стилистика классической композиции, а также его опыт работы актёром и рабочим сцены вкупе делают его достаточно осведомленным музыкантом. Он играет (и поёт) в нескольких фильмах и всегда стремится демонстрировать свои разносторонние навыки во всё новых и новых проектах. Музыкальные темы, в которых он выступил не только как композитор, но и как вокалист, можно услышать на альбомах к Генриху V, Много шума из ничего и Как вам это понравится.

В ноябре 1997 года у Дойла диагностировали лейкоз, от которого ему удалось вылечиться. Тем не менее, он закончил работу над музыкой к Большим надеждам и продолжил во время лечения работу над мультфильмом Волшебный меч: В поисках Камелота. К 1998 году он вернулся к полноценной работе. Он завершил музыку к фильму Гарри Поттер и Кубок огня, приняв эстафету у Джона Уильямса. Кроме того, он написал музыку из саундтрека к фильму Эрагон, Последний легион.

Свою музыку к фильмам Дойл часто записывает в сотрудничестве с Лондонским симфоническим оркестром. Таковы саундтреки к фильмам Сыщик, Как вам это понравится, Эрагон, Гарри Поттер и Кубок огня, Моя ужасная няня, Вау-Вау, Убей меня нежно, Тор.

В 2008 году, Канье Уэст использовал семпл из написанного Дойлом трека «Kissing In The Rain» из фильма Большие надежды в своей песне «Robocop» с альбома 2008 года 808s & Heartbreak.

Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Дойл, Патрик"

Ссылки

  • [www.patrickdoyleconcert.co.uk Концерт Патрика Дойла, Октябрь 2007 года]
  • [www.filmtracks.com/composers/doyle.shtml Патрик Дойл] на filmtracks.com
  • Патрик Дойл (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [doylefans.squarespace.com Архив Патрика Дойла]
  • [www.patrickdoylemusic.com Официальный сайт Патрика Дойла]

Отрывок, характеризующий Дойл, Патрик

Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.