Дойчер, Альма

Альма Дойчер англ. Alma Elizabeth Deutscher
Дата рождения	февраль 2005
Место рождения	Доркинг
Годы активности	2007 год — наст. время
Профессии	композитор, пианист,скрипач
Инструменты	фортепиано, скрипка, альт
Жанры	симфоническая музыка, опера, камерная музыка
Сотрудничество	агентство классической музыки Askonas Holt

А́льма Элизабе́т До́йчер (англ. Alma Elizabeth Deutscher; февраль 2005, Доркинг) — английский композитор, пианистка, скрипачка и вундеркинд. В возрасте шести лет она написала свою первую фортепианную сонату. В возрасте семи лет — завершила первую оперу «Сметающий сны». В 2015 году дебютировала в качестве солистки на премьере своего первого концерта для скрипки с оркестром.

В 2015 году юный композитор представила новую оперу — «Золушка», европейская премьера которой намечена на декабрь 2016 года. Спектакль состоится в Вене под патронажем знаменитого дирижёра Зубина Меты.

Биография

Альма Дойчер — дочь англичанки Джэйни Стин и израильского лингвиста Гая Дойчера (en.).

Она начала исполнять фортепианные произведения в возрасте неполных двух лет, а в три года освоила игру на скрипке. В возрасте четырёх лет сочиняла музыкальные произведения и импровизировала на фортепиано, а уже через год начала записывать свои композиции. В письменной версии эти первые опусы были достаточно неразборчивыми, однако, когда Альме исполнилось шесть лет, её сочинения (и, в частности, первая фортепианная соната) приобрели требуемую партитурную чёткость. В 2012 году она написала свою первую короткую оперу, а через два года — скрипичный концерт, за которым последовала первая опера в полнометражном формате.

По словам её отца, в двухлетнем возрасте она знала ноты и уверенно воспроизводила их на фортепиано: «На третий день рождения я подарил ей маленькую скрипку, похожую на игрушку. Пытаясь импровизировать на ней в течение нескольких дней подряд, Альма была так взволнована и счастлива, что мы решили найти для неё преподавателя. Через несколько месяцев она уже играла сонаты Генделя».

В интервью BBC (2007) Джэйни Стин поделилась своими наблюдениями: «В три часа Альма услышала колыбельную Рихарда Штрауса, пришла к нам и спросила — „... как музыка может быть такой красивой?“. Она была поражена этой красотой»

Первые публикации в СМИ

В 2012 году благодаря известному писателю, драматургу и комедийному актёру Стивену Фраю (Гая Дойчера и Фрая объединяет интерес к лингвистике), имя Дойчер впервые появилось в СМИ. Фрай создал канал «AlmaDeutscher» на YouTube. Первоначально канал Альмы Дойчер предназначался исключительно для частного просмотра её родственниками. Отец Альмы вспоминает: «Стивен Фрай увидел домашние видеосюжеты и опубликовал их в Твиттере, что привлекло внимание миллионов пользователей. Очень быстро репортёры „обрушились“ на него (Стивена Фрая) как снежный ком». Комментируя один из видеосюжетов, Фрай писал: «Просто умопомрачительно... Альма Дойчер исполняет свои собственные композиции. Новый Моцарт?». Телеоператоры прибыли в дом Дойчеров буквально на следующий день.

Объясняя свою озабоченность по поводу первоначального бурного освещения творческой деятельности Альмы, Гай Дойчер отмечает, что семья не была готова к такому интенсивному воздействию, и что для него и Джэйни важнейшей задачей является защита дочери и уверенность в её счастливом детстве.

Оперы

Сметающий сны (2012)

Первая завершённая опера Дойчер создана по мотивам рассказа Нила Геймана «Сметающий сны» (The Sweeper of Dreams). Адаптированный текст либретто написала Элизабет Эдлингтон. Опера была представлена на конкурсе, проводимом Английской национальной оперой, но не попала в финал. Премьера оперы состоялась в Израиле в 2013 году.

В произведении рассказывается о том, что сметающий сны больше не способен исполнять свои обязанности, поскольку во время рабочих смен его интересует только выпивка. Работодатель публикует объявление о замене, которое привлекает внимание шестнадцатилетней девушки по имени Алекс Т Страмм (Alex T Strumm). Удивляясь, что она не мужчина, интервьюеры насмехаются над ней. Алекс намерена доказать свою пригодность, и в конечном итоге её принимают на работу.

В одном из интервью Альма Дойчер призналась, что предпочитает истории о девушках, преодолевающих невзгоды: «Главная героиня оперы совершила два «ужасных преступления» — первое заключается в том, что она несовершеннолетняя, а второе — в том, что она женщина. Но несмотря на это, в конце концов, ей удается одержать победу».

Золушка (2015)

«Золушка» — вторая полнометражная опера Альмы Дойчер, основанная на одноимённой сказке. В интервью немецкой газете Die Zeit автор рассказала, что начала работать над этим произведением в 2013 году, а через два года, в июле 2015, состоялась премьера, причём незаконченная увертюра была готова «за несколько дней до спектакля». Дойчер отмечает, что её версия истории о Золушке значительно отличается от традиционной сказки в основном потому, что всё внимание фокусируется на музыке, которая является центральной частью сюжета. В этой опере мачеха владеет оперной труппой; сводные сестры — две бездарные горе-дивы; ну а Золушка – юный композитор, в чьей голове то и дело „возникают красивые мелодии“. Она пребывает в поисках поэта-принца и, в конце концов, мелодии находят свои стихи. «Мне хотелось, чтобы Золушка мыслила самостоятельно – так же, как я, – говорит Альма Дойчер. – Поэтому я и сделала её композитором». После того, как Золушка в полночь покидает бал, принц ищет не ту девушку, которой подошла бы хрустальная туфелька, как в традиционной сказке, а ту, которая сочинила прекрасную мелодию.

Премьера оперы Золушка в постановке Юлии Певзнер состоялась в июле 2015 года на фестивале камерной музыки в Кфар-Блюм (Израиль). Кроме того, в том же году Альма исполнила арию Золушки во время своего выступления на Google Zeitgeist. В декабре 2016 года под управлением и патронажем Зубина Меты, в Вене состоится европейская премьера полнометражной оперы Альмы Дойчер "Золушка".

Творческая мастерская

Композиции Дойчер рождаются „непроизвольно и полностью сформированными“. В интервью Daily Mail она рассказала: «Музыка приходит ко мне, когда я отдыхаю. Сидя в кресле мне нравится думать о феях, принцессах и красивых нарядах». На Google Zeitgeist композитор призналась: «Когда я пытаюсь сочинить мелодию намеренно, у меня ничего не получается. Как правило, мелодия приходит ко мне, либо когда я отдыхаю, или когда я просто импровизирую, сидя за пианино, или когда упражняюсь с моей скакалкой. Я могу услышать красивую мелодию, даже когда я пытаюсь делать что-то другое, когда кто-то просто беседует со мной». «Когда мне хочется импровизировать, мелодии буквально „вылетают“ из-под фортепьянных клавиш», — объяснила Альма в интервью, проведённом Daily Telegraph в июне 2016 года.

Дойчер описывает свою фиолетовую скакалку как „волшебную и ключевую“ часть процесса композиции: «Я размахиваю ею, и мелодии разливаются в моей голове». В 2015 году студия BBC News представила видеосюжет, в котором, напевая импровизированную мелодию, Альма размахивает скакалкой в саду, окружающем дом её семьи. Мелодии также приходят к Дойчер во сне, вместе с другими классическими композициями, такими как Дьявольская трель Тартини. Описывая одну такую композицию-сон (тему для фортепианных вариаций ми-бемоль), Альма рассказала: «Я проснулась и, чтобы не потерять мелодию, всё записала в свой блокнот. На это ушло почти три часа. Мои родители не понимали, почему с утра я такая уставшая и не хочу вставать».

Перед сном она настраивает свой диктофон. Полностью сформированные фрагменты своей первой оперы «Сметающий сны» она также услышала во сне. Источник вдохновения Альмы — воображаемая «Трансильванская страна», населённая замечательными музыкантами: «Я создала свою страну со своим собственным языком и прекрасными композиторами. Вот их имена: Антонин Йеллоусинк, Аши, Шелл и Флара».

Альма Дойчер считает, что её, казалось бы, спонтанный стиль творчества усложняет более трудную работу — создание больших серьёзных произведений, когда мимолётная идея или непринуждённая начальная мелодия — это лишь первая часть длительного и кропотливого процесса. В интервью Google Zeitgeist композитор чётко выразила своё отношение к этой проблеме: «Многие люди думают, что самая трудоёмкая часть сочинения заключается в зарождении идеи, но на самом деле у меня нет такой проблемы. Самое сложное — культивировать эту идею, развивать её и последовательно объединять с другими замыслами. Легко „бросить в суп“ много разных ингредиентов, которые никак не сочетаются друг с другом. Необходимо разрабатывать и объединять, согласовывать и шлифовать. Для этого требуется много времени и терпения...». Кроме того, её отец отметил в интервью израильской газете Haaretz, что вдохновение Альмы акцентировано глубоким пониманием гармонии. В качестве примера он сослался на сонату Гайдна в исполнении дочери: «Большинство слушателей воспринимают её как красивую и загадочную, однако, для Альмы это „открытая книга“ знакомых гармонических прогрессий».

Реакция критики

В основном начальная реакция критики фокусировалась на возрасте Альмы и её статусе вундеркинда. Комментируя общественное восприятие вундеркиндов и их музыкального творчества, Альма сказала: «Я хочу, чтобы слушатели воспринимали мою музыку серьёзно ... Иногда людям трудно воспринимать меня всерьёз, потому что я всего лишь маленькая девочка».

Композитор Йорг Видманн назвал Дойчер «экстраординарным явлением» и отметил, что раньше он никогда не встречал такой талант, как у неё.

Более поздние рецензии сосредоточены непосредственно на произведениях и выступлениях Дойчер. По данным газеты Гардиан, дирижёр Саймон Рэттл заявил, что „абсолютно поражён“ ею. По свидетельству Daily Telegraph, пианист и дирижёр Даниэль Баренбойм сказал о ней: «Всё, чему нельзя научиться, у неё уже есть». Дирижер Зубин Мета назвал Дойчер представительницей молодого поколения музыкантов, заслуживающей особого внимания: «В прошлом году она пришла на мой концерт, когда мы давали Летучую мышь ... она никогда не слышала эту оперетту, но прокомментировала её как зрелый и образованный музыкант».

Пианист и педагог Арье Варди (en.) так описал свою первую встречу с Дойчер: «Мне рассказывали, что она вундеркинд, но обычно я немного скептически отношусь к этому термину, скептически и к тем, кому этот титул принадлежит, и к тем, кто его пожаловал ... Несмотря на моё предвзятое отношение, в тот момент, когда я увидел эту девочку в коридоре, и она поздоровалась со мной, нельзя было не полюбить её ... Я чувствую, что благодаря Альме чудо не исчезнет, ведь у неё такие широкие горизонты».

Немецкая скрипачка Анне-Софи Муттер отмечает, что в исполнительском искусстве игры на скрипке, фортепьяно и в авторском творчестве достижения этой девочки абсолютно экстраординарны: «Уже в этом возрасте её музыкальная интуиция и способность выражения указывают на исключительный талант».

Израильский композитор и музыковед Рон Вейдберг так охарактеризовал произведения Дойчер: «Самый главный талант Альмы — способность идеально согласовывать свой внутренний мир и мелодии, которые она создаёт. Они красивы потому, что отражают её внутренний мир. Немногим композиторам удаётся сочинять музыку, которая остаётся в нашей памяти и становится достоянием всех тех, кто её слушает. Альма является одним из таких композиторов, и именно поэтому мы уверены — мелодии, которые она пишет, навсегда останутся с нами».

Начиная с 2010 года официальный канал Альмы Дойчер на YouTube собрал более 3 млн просмотров.

Сравнение с Моцартом

Дойчер неоднократно сравнивают с Моцартом, однако, сама Альма категорично отвергает такое сравнение, заявляя, что „даже если бы она снова написала всё, что сочинил Моцарт, было бы скучно“. Ей нравится быть Альмой, а не Моцартом. Семья также не поощряет это сравнение, а отец девочки справедливо утверждает, что „в истории человечества был только один Моцарт“. Гаю Дойчеру не хочется, чтобы дочь чувствовала себя обременённой сравнением с другими композиторами. Когда Альму спрашивают о её музыкальных кумирах, она называет Моцарта, Шуберта и Чайковского.

Образование и будни

Альма живёт вместе со своими родителями и младшей сестрой Хелен в Доркинге (графство Суррей, Великобритания).

Она получает домашнее образование. В пятилетнем возрасте родители записали девочку в школу, но процесс обучения вызывал у неё ощущение скуки, расстройства и неудовлетворённости. На вопрос, не хочет ли она пойти в школу в будущем, Альма отвечает: «Мне совсем не хочется посещать в школу. Мне нужно выходить на прогулку, дышать свежим воздухом и читать».

Tворческая деятельность, практические занятия и прослушивание музыкальных произведений занимают у Альмы до пяти часов в день. Она посещает различные мероприятия и экскурсии вместе с другими семьями, практикующими домашнее обучение. Младшая сестра Хелен и большинство друзей Альмы также учатся дома. Родители считают, что врождённые творческие способности дочери необходимо развивать. Домашнее образование Альмы — следствие этого убеждения и чрезмерно продолжительного учебного дня в английской школе. Кроме того, отец Альмы — противник традиционного английского музыкального образования, экзаменационной системы и механического обучения.

По классу фортепиано и скрипки Альму консультируют педагоги школы Иегуди Менухина в графстве Суррей. Кроме того, с помощью Skype она берёт уроки импровизации у Тобиаса Грэмма, музыканта, проживающего в Швейцарии.

У неё нет постоянного педагога по композиции, но «... время от времени ей помогают несколько хороших специалистов, кроме того, Альма много занимается самостоятельно».

В 2010 году Гай Дойчер охарактеризовал музыкальное творчество дочери как основную часть её воображения. В первые годы жизни Альма стала объектом лингвистических экспериментов своего отца, связанных с его профессиональными исследованиями. Как сообщалось в The Nation, он уверен, что никогда не расскажет ей о том, что небо — „синее“, поскольку в древних культурах для описания неба этот термин никогда не использовался. В сознании Альмы ясное небо воспринимается как „белое“. В 2010 году Гай Дойчер описал это в своей книге «В зеркале лингвистики: почему в других языках мир выглядит иначе».

Исполнительская деятельность

В качестве солистки Альма Дойчер выступала с Израильским филармоническим оркестром, в филармонии Овьедо, Иерусалимским симфоническим оркестром и с оркестром Валлийской национальной оперы.

По словам Альмы, исполнение музыки, особенно перед аудиторией, доставляет ей огромную радость. Родители сообщили об ограничении выступлений дочери, мотивируя это тем, что выбирают наиболее благоприятные и полезные для неё варианты. Она выступала на телевизионных шоу, включая NBC, Шоу Эллен Дедженерес и Интермеццо с Ариком . Концерты и публичные выступления проходят в разных странах, в том числе в Швейцарии, Италии, Японии, Испании, Уругвае, Израиле, Англии и Германии.

Некоторые выступления состоялись при финансовой поддержке лондонского предпринимателя Дэвида Джампаоло. В январе 2016 года Альма Дойчер подписала договор с лондонским агентством классической музыки Askonas Holt.

Интермеццо с Ариком

В 2014 году Альма Дойчер выступила в программе «Интермеццо с Ариком» на Учебном канале израильского телевидения (en.) (ведущий — пианист, дирижёр и педагог, профессор Арье Варди).

Альма исполнила импровизацию с использованием музыкальных нот, предоставленных ей случайным образом. Варди, владеющий ивритом и английским языком, задал девочке вопрос, как она импровизирует — „мысленно или с помощью пальцев?“. Альма объяснила, что музыкальные импровизации рождаются в её голове иногда непреднамеренно, например, в ходе беседы с кем-либо.

Варди также поинтересовался, допускает ли она свободу импровизации и нарушает ли музыкальные правила. Сославшись на композиторов Галантного века и их приверженность к установленной музыкальной форме, Альма ответила, что остаётся в рамках музыкальных канонов.

Традиционно ведущий шоу просит своих гостей по их выбору исполнить фрагмент музыкального произведения. Альма выбрала немецкого композитора Эдуарда Маркссена, который был учителем молодого Брамса. Варди признался, что „никогда не слышал“ сочинений этого композитора. Девочка мотивировала свой выбор: ей жалко, что замечательные произведения Маркссена — давно забыты. После прослушивания она исполнила сонату Скарлатти. Варди отметил, что она играла музыку Скарлатти так, как если бы сочинила её сама.

Музыкальные сочинения

• Соната ми-бемоль для фортепиано (в возрасте 6 лет)
• Анданте для скрипки (в возрасте 6 лет)
• Rondino (трио) для скрипки, альта и фортепиано (в возрасте 7-8 лет)
• Сметающий сны (опера) (в возрасте 7-8 лет)
• Квартет ля-мажор (в возрасте 7-8 лет)
• Соната для альта и фортепиано до минор (часть 1) (в возрасте 8 лет)
• Квартет соль мажор, Рондо (в возрасте 8 лет)
• "Ночь перед Рождеством", песня на слова Клемента Мура (в возрасте 8 лет)
• Две песни из оперы «Золушка»: "Если я верю в любовь" и "Мечты" (в возрасте 8 лет)
• Соната для скрипки и фортепиано (1-я часть) (в возрасте 8 лет)
• Трио для скрипки, альта и фортепиано (в возрасте 9 лет)
• Концерт для скрипки с оркестром (в возрасте 9 лет)
• "Танец Русалок", для симфонического оркестра (в возрасте 9 лет)
• Золушка, полнометражный опера (в возрасте 10 лет)

После серии терактов в Париже 13 ноября 2015 года, Альма записала короткую фортепианную импровизацию, посвящённую народу Франции — Экспромт для Парижа (по мотивам антивоенной песни Геттинген французской певицы Барбары, которая сыграла миротворческую роль во время франко-германского примирения после Второй мировой войны).

Дискография

• The Music of Alma Deutscher — CD, Flara Records 2013
• Two Songs from Cinderella — CD, Flara Records 2013

Ссылки

• [www.almadeutscher.com/ Официальный сайт Альмы Дойчер] (с видеосюжетами)
• [www.youtube.com/user/AlmaDeutscher Канал AlmaDeutscher на YouTube]
• [www.telegraph.co.uk/music/classical-music/an-opera-at-seven-a-concerto-at-nine-meet-britains-reluctant-hei/ Статья об Альме Дойчер] в Daily Telegraph, июнь 2016
• [www.itv.com/news/london/story/2012-10-22/child-opera-hit/ Интервью с Альмой на ITV]
• [www.youtube.com/watch?v=KPMiYi8btjk 30-минутноe телеинтервью с Альмой Дойчер] (в 8-летнем возрасте)
• [www.zeitgeistminds.com/talk/5019689742761984/the-world-around-us-alma-deutscher Альма Дойчер на Google Zeitgeist] (в возрасте 10 лет)
• [www.cinderella-in-vienna.com/ Сайт оперы «Золушка»]
• [www.youtube.com/watch?v=mamUvpZnUwA «Сметающий сны»] — первая опера Альмы Дойчер

Персоналии   Классическая музыка   Опера

Отрывок, характеризующий Дойчер, Альма

– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.