Доколумбовы цивилизации

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Доколу́мбовы цивилиза́ции — цивилизации, существовавшие на континентах Северной и Южной Америки и исчезнувшие до появления там европейских колонистов в XV веке.





История

Полагают, что предки индейцев и эскимосов переселились в Америку 30-20 тыс. лет назад из Северо-Восточной Азии через область Берингова моря и пролива. Уровень культуры первых переселенцев соответствовал позднепалеолитической и мезолитической культурам Старого Света. Расселение индейцев по обоим континентам и освоение ими новых земель тянулось многие тысячелетия.

До европейской колонизации (началась в XVI веке) большинство племен Северной и Южной Америки находилось на различных стадиях общинно-родового строя: у одних господствовал материнский род (ирокезы, мускоги, хопи, многие племена бассейна р. Амазонка и др.), у других формировался отцовский род (племена северо-запада и юго-запада Северной Америки, многие племена Южной Америки). Часть народов стояла на различных стадиях перехода от родового к классовому обществу. Индейцы Центральной и Южной Америки (ацтеки, майя, инки) жили уже классовыми обществами.

Религии индейцев

Религии индейцев разнообразны, но, не представляя следов монотеизма, сильно затрудняли миссионерам перевод христианского понятия «бог». Это, впрочем, не относится к инкам, поклонение которых Виракоче постепенно приобретало монотеистические черты. Идея божества у индейцев не успела определиться и принять точное значение; трудно определить также, каковы их идеи о сотворении мира. Во многих случаях мы имеем дело с обожанием светил, солнца и луны, на которых смотрят как на мужа и жену; иногда главы племен обязаны приносить им жертвы. Явления природы вызвали также олицетворения — воды, грозы, грома и молнии: сохранился перуанский гимн к грому. Число четыре у многих племен имеет магическое значение; признаются также многочисленные приматы. Космогонических и других мифологических рассказов собрано большое количество среди И.; все они представляют громадное сходство с полинезийскими. Есть у них и своё сказание о потопе.

Животные, особенно птицы, играют большую роль во всех сказаниях, точно так же как они наиболее часто встречаются в тотемах. В связи с этим стоит почитание медведей, волков, змей и т. п. Повсеместна вера в загробную жизнь. Она то представляется вечным счастьем, то картиной, полной скорби и уныния. Идолы у И. редки, так что религия их не столько политеизм, сколько пандемонизм; жертвы приносились прежде в виде маиса и единственного домашнего животного — собаки. О более разработанной религии перуанцев и мексиканцев — см. Перу и Мексика. Каннибализм, замеченный во многих местах, везде имел религиозные основы. Место жрецов заступают особые колдуны, которые в то же время и врачи. Погребальные церемонии, одинаковые в общем у всех И., сопровождаются воем, вырыванием волос, разрушением хижины, где произошла смерть; труп хоронят в сидячем положении, что достигается особым обвязыванием покойника. В древнем Перу была употребительна особая мумификация трупов, завертывавшихся в массу различных одеяний.

Хронология

<timeline> DateFormat = yyyy ImageSize = width:800 height:auto barincrement:12 PlotArea = left:20 right:20 bottom:20 top:10 Colors =

 id:blanc             value:rgb(1,1,1) 
 id:noir              value:black
 id:canvas            value:gray(0.98)
 id:grilleMajor       value:gray(0.7)  
 id:grilleMinor       value:gray(0.9)
 id:evenement         value:gray(0.5)
 id:grisclair         value:gray(0.85)
 id:gris              value:gray(0.75)
 id:grisfonce         value:gray(0.6)
 id:grissombre        value:gray(0.5)
 id:or                value:rgb(1,0.9,0) 
 id:orangeclair       value:rgb(1,0.8,0.6)
 id:orange            value:rgb(1,0.75,0.3)
 id:orangesom         value:rgb(0.9,0.55,0.35)
 id:rouge             value:rgb(0.8,0.4,0.3)
 id:rougemoy          value:rgb(0.75,0.3,0.2)
 id:rougefonce        value:rgb(0.7,0.25,0.15)
 id:vertclair         value:rgb(0.64,0.92,0.64)
 id:vertmoy           value:rgb(0.45,0.88,0.45)
 id:vert              value:rgb(0.30,0.8,0.30)
 id:vertfonce         value:rgb(0.2,0.5,0.4)
 id:bleufonce         value:rgb(0.2,0.4,0.6)
 id:bleu              value:rgb(0.3,0.5,0.8)
 id:bleuclair         value:rgb(0.65,0.65,0.90)
 id:violet            value:rgb(0.7,0.45,0.9)
 id:violetfonce       value:rgb(0.65,0.35,0.6)
 id:violetsombre      value:rgb(0.55,0.3,0.5)

Period = from:-1200 till:1700 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy AlignBars = justify ScaleMinor = unit:year increment:50 start:-1200 gridcolor:grilleMinor ScaleMajor = unit:year increment:200 start:-1200 gridcolor:grilleMajor BackgroundColors = canvas:canvas bars:canvas BarData=

bar:Hopewells
  bar:espace1
bar:Mogollon
  bar:espace2
bar:Anasazi
  bar:espace3
bar:Hohokam
  bar:espace4
bar:Olmèques
  bar:espace5
bar:Mayas
  bar:espace6
bar:Zapotèques
  bar:espace7
bar:Teotihuacán
  bar:espace8
bar:Toltèques
  bar:espace9
bar:Aztèques
  bar:espace10
bar:Chavín
  bar:espace11
bar:Paracas
  bar:espace12
bar:Moches
  bar:espace13
bar:Nazcas
  bar:espace14
bar:Huaris
  bar:espace15
bar:Tiahuanacos
  bar:espace16
bar:Sicán
  bar:espace17
bar:Chimús
  bar:espace18
bar:Incas
  bar:espace19
bar:Chibchas
  bar:espace20

Define $left = anchor:from align:left shift:(4,-4)

  1. LineData=
 # 1er concile
  1. at:-500 color:grilleMajor
 # 2d concile 
  1. at:-383 color:grilleMajor
 # Pāṭaliputra 
  1. at:-250 color:grilleMajor
 # premiers écris
 #at:-110 color:grilleMajor

PlotData=

  1. CIVILISATIONS
bar:Hopewells width:15
  from:-200 till:400 color:grisclair text:"Хоупвелл" $left
bar:Mogollon width:15 
  from:500 till:1350 color:gris text:"Могольон" $left
bar:Anasazi width:15 
  from:700 till:1350 color:grisfonce text:"Анасази" $left
bar:Hohokam width:15 
  from:-200 till:1450 color:grissombre text:"Хохокам" $left
bar:Olmèques width:15 
  from:-1200 till:-500 color:or text:"Ольмеки" $left
bar:Mayas width:15
  from:-1000 till:1697  color:orange text:"Майя" $left
  from:250 till:900 color:orangeclair text:"Классический период" $left
bar:Zapotèques width:15
  from:-500 till:700  color:orangesom text:"Сапотеки"  $left
bar:Teotihuacán width:15
  from:-100 till:700  color:rouge text:"Теотиуакан" $left
bar:Toltèques width:15
  from:900 till:1200 color:rougemoy text:"Тольтеки" $left
bar:Aztèques width:15
  from:1300 till:1519 color:rougefonce text:"Ацтеки" $left
bar:Chavín width:15
  from:-800 till:-200 color:vertclair text:"Чавин" $left
bar:Paracas width:15
  from:-800 till:200 color:vertmoy text:"Паракас" $left
bar:Moches width:15
  from:100 till:700 color:vert text:"Моче" $left
bar:Nazcas width:15
  from:-300 till:800 color:vertfonce text:"Наска" $left
bar:Huaris width:15
  from:500 till:800 color:bleufonce text:"Уари" $left
bar:Tiahuanacos width:15
  from:-500 till:1000 color:bleu text:"Тиуанако" $left
bar:Sicán width:15
  from:700 till:1300 color:bleuclair text:"Сикан" $left
bar:Chimús width:15
  from:1000 till:1460 color:violet text:"Чиму" $left
bar:Incas width:15
  from:1300 till:1533 color:violetfonce text:"Инки" $left
bar:Chibchas width:15
  from:-500 till:1539 color:violetsombre text:"Чибча" $left

</timeline>

Верхняя часть шкалы (оттенки серого цвета) соответствует североамериканскому ареалу.
Средняя часть (тёплые цвета) соответствует месоамериканскому ареалу.
Нижняя часть (холодные цвета) соответствует южноамериканскому ареалу.

Перечень доколумбовых культур

  • Хоупвелл

Хоупвеллская традиция или Традиция Хоупвелл (иногда неверно именуется «культура Хоупвелл») — комплекс сходных индейских археологических культур, существовавших вдоль рек северо-восточной и центрально-восточной части будущих США в период 200—500 годов н. э. Хотя о происхождении Хоупвеллской традиции всё ещё ведутся споры, по-видимому, она возникла на территории Иллинойса или невдалеке от него. Хоупвеллская традиция состояла из раздробленных племён, связанных общей сетью торговых путей,[1] известной как Хоупвеллская система обмена.

В период своего расцвета Хоупвеллская система обмена распространялась с юго-востока современных США до юго-востока канадского побережья озера Онтарио. На этой территории процветала активная торговля и деятельность вдоль речных путей. Хоупвеллская система получала материалы со всей территории современных США. Среди предметов торговли большинство составляли экзотические материалы, в обмен на которые экспортировались продукты питания и местные изделия. Хоупвеллские изделия обнаружены далеко за пределами данной системы, в частности, во многих погребениях за пределами среднего Запада.[2]

  • Могольон

Археологическая культура Могольон — одна из 4-х крупнейших исторических культур юго-запада современных США, частично затрагивавшая также территорию северной Мексики. Существовала примерно со 150 по 1400 годы н. э. Название происходит от Могольонских гор, названных в честь дона Хуана Игнасио Флореса Могольона, губернатора Нью-Мексико в 1712—1715.

  • Анасази

Культура Анасази, или предки пуэбло — доисторическая индейская культура, существовавшая на территории современного региона на юго-западе США, известного как Четыре угла (штаты Колорадо, Юта, Аризона, Нью-Мексико). Для культуры анасази был характерен собственный стиль керамики и сооружения жилищ.

До сих пор среди археологов продолжается спор о датировке возникновения культуры, однако в настоящее время установилась компромиссная формулировка, согласно которой культура возникла примерно в 12 в. до н. э. во время Эры изготовителей корзин II по Хронологии Пекос. Начиная с самых ранних раскопок исследователи полагали, что древние пуэбло (анасази) были предками современных пуэбло.[3]В целом, и сами пуэбло также претендуют на происхождение от древних пуэбло. До настоящего времени остаётся населённым созданное анасази около 1000 лет назад селение Таос-Пуэбло, являющееся памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО.

  • Хохокам

Хохокам, англ. Hohokam — крупная доколумбова археологическая культура, существовавшая на юго-западе США (пустыня Сонора), частично затрагивавшая также территорию современной Мексики. Существовала с I по XV века н. э. Культуру идентифицировал в 1930-е годы как отличную от соседних археолог Гарольд Глэдвин, который использовал название из языка индейцев оодхам для обозначения археологического памятника, который он раскапывал в долине Нижней Хилы (Lower Gila Valley).

Согласно местным преданиям, культура хохокам могла быть предком народов акимель-оодхам и тохоно-оодхам в Южной Аризоне. Недавние исследования памятников народа Собайпури, предков современных пиманских народов юто-ацтекской семьи, показывают, что предки пима присутствовали в данном регионе как минимум со времён последних лет существования культуры Хохокам.

  • Ольмеки

Ольме́ки — название племени, упоминающееся в ацтекских исторических хрониках; но вряд ли правомерно применять его для обозначения цивилизации, существовавшей на несколько столетий раньше. Названа условно по одному из небольших племен, живших на этой территории.[4]

В 1867 году Хосе Мельгар, выпустил в свет первое печатное сообщение о гигантской голове «эфиопа» из Трес-Сапотес и тем самым положил начало изучению забытой индейской культуры, затерявшейся в лесах Веракруса и Табаско. Широкомасштабные археологические раскопки произошли в 1930-х годах, когда Мэтью Стирлинг со своими коллегами заложили первые шурфы и траншеи на зеленых склонах холмов Ла-Венты и Трес-Сапотес.

Был открыт центр ольметской культуры в Пьедра Парада музейный фонд которого пополняется за счет работы экспедиций мексиканских археологов из Национального института антропологии и истории. Учёный археолог Медельин Сениль из университетского музея города Халапы, столица штата Веракрус, открыл ранее неизвестный город ольмеков — Син Кабесас («Безголовые»), это название родилось из-за обилия поврежденных и обезглавленных статуй, выглядывавших буквально на каждом шагу из-под зелёной листвы джунглей.

Два самых известных ольмекских памятника — Трес-Сапотес (штат Веракрус) и Ла-Вента (штат Табаско).

  • Майя

Ма́йя — цивилизация Центральной Америки, известная благодаря своей письменности, искусству, архитектуре, математической и астрономической системам. Начала формироваться в предклассическую эру (2000 до н. э. — 250 н. э.), большинство её городов достигло пика своего развития в классический период (250 н. э. — 900 н. э.). Продолжала своё существование до прибытия конкистадоров.

Майя строили каменные города, многие из которых были покинуты задолго до прихода европейцев, другие были обитаемы и после. Календарь, разработанный майя, использовали и другие народы Центральной Америки. Применялась иероглифическая система письма, частично расшифрованная. Сохранились многочисленные надписи на памятниках. Создали эффективную систему земледелия, имели глубокие знания в области астрономии.

  • Сапотеки
  • Теотиуакан
  • Тольтеки
  • Ацтеки
  • Чавин
  • Паракас
  • Моче
  • Наска
  • Уари
  • Тиуанако
  • Сикан
  • Чибча
  • Чиму
  • Инки

См. также

Напишите отзыв о статье "Доколумбовы цивилизации"

Примечания

  1. Douglas T. Price, and Gary M. Feinman. Images of the Past, 5th edition. — New York: McGraw-Hill, 2008. — P. 274–277. — ISBN 978-0-07-340520-9.
  2. Fagan Brian M. Ancient North America. — Thames and Hudson, London.
  3. [hewit.unco.edu/DOHIST/puebloan/begin.htm The Ancient Puebloans: How Do We Get Started?]
  4. Б.Байер, У. Бирштайн и др. История человечества 2002 ISBN 5-17-012785-5

Литература

  • При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
  • Morgan, «Houses and Houselife of the American Aborigenes» (1881)
  • Emerson, «Indian Myths» (1884; о том же масса статей в недавно основанном "Journal of American Folk-Lore)
  • Fi. Ratzel, «Völkerkunde» (1890, II, 525—710)
  • Дж. Фиске, «Открытие Америки» (перев. с кратким очерком древней Америки и испанского завоевания, М. 1892).
  • Гуляев В. И. Америка и Старый Свет в доколумбову эпоху / Отв. ред. д-р ист. наук А. Л. Монгайт. Академия наук СССР.. — М.: Наука, 1968. — 184 с. — (Научно-популярная серия). — 25 000 экз. (обл.)
  • Куприенко С.А. [books.google.ru/books?id=vnYVTrJ2PVoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Источники XVI-XVII веков по истории инков: хроники, документы, письма] / Под ред. С.А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 418 с. — ISBN 978-617-7085-03-3.
  • Талах В.Н., Куприенко С.А. [kuprienko.info/talah-v-n-kuprienko-s-a-amerika-pervonachal-naya-istochniki-po-istorii-majya-naua-astekov-i-inkov/ Америка первоначальная. Источники по истории майя, науа (астеков) и инков] / Ред. В. Н. Талах, С. А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 370 с. — ISBN 978-617-7085-00-2.
  • Тюрин Е. А., Зубарев В. Г., Бутовский А. Ю. История древней Центральной и Южной Америки / Учебное пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности «История» / Под ред. В. Г. Зубарева, Е. А. Тюрина. — Изд. 3-е. — Москва: Директ-Медиа, 2013. — 302 с.


Отрывок, характеризующий Доколумбовы цивилизации



6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.