Докучаев, Василий Васильевич
Поделись знанием:
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
(перенаправлено с «Докучаев Василий Васильевич»)
| Василий Васильевич Докучаев | ||||||
 В. В. Докучаев в 1888 г. | ||||||
| Место рождения: | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Научная сфера: | ||||||
| Место работы: | ||||||
| Альма-матер: | ||||||
| Научный руководитель: | ||||||
| Известные ученики: | ||||||
| Известен как: |
Основоположник научного почвоведения и географии почв. | |||||
| Награды и премии: |
Иностранные
| |||||
| Подпись: |
| |||||
Васи́лий Васи́льевич Докуча́ев (рус. дореф. Василiй Васильевичъ Докучаевъ, 1 марта 1846 — 8 ноября 1903) — русский геолог и почвовед, основоположник школы почвоведения и географии почв. Создал учение о почве как о самостоятельном природном теле, открыл основные закономерности генезиса и распространения почв.
Содержание
- 1 Биография
- 2 Семья
- 3 Распространение и значение идей Докучаева
- 4 Членство в организациях и комиссиях
- 5 Награды, премии и чины
- 6 Адреса, связанные с В. В. Докучаевым
- 7 Память о В. В. Докучаеве
- 8 Библиография
- 9 Примечания
- 10 Ссылки
Биография
Василий Васильевич родился 17 февраля (1 марта) 1846 в селе Милюково Сычёвского уезда Смоленской губернии (ныне Новодугинский район Смоленской области) в семье священника Василия Сергеевича Докучаева и Пелагеи Трофимовны[1].
В семье были четыре сестры и два старших брата: Никифор и Тимофей (1842—1899) — преподаватель педагогики, русского языка и словесности[2].
Образование
В. В. Докучаев получил начальное образование в Уездном духовном училище города Вязьма.
С сентября 1861 учился в Смоленской семинарии. Закончил её в 1867 г. первым учеником[3], и был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию. Там он проучился лишь три недели. В это время он посещал публичные лекции по естествознанию, которые давали ведущие профессора Санкт-Петербурга и увлёкся наукой.
18 (30) сентября 1867 В. В. Докучаев написал прошение ректору Санкт-Петербургского университета о зачислении его на Естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, куда был зачислен 28 сентября. Первый год ему было позволено начать обучаться бесплатно, а с 1869 г. выплачивалась стипендия (300 руб./год)[4]. В. В. Докучаеву самостоятельно пришлось изучить многие новые дисциплины, не преподававшиеся в семинарии. Особые трудности были с французским языком, так как в семинарии обучали только «мёртвым языкам» (греческий, латынь, еврейский). С 3 курса он получил должность репетитора в семье своего университетского товарища Григория Гагарина (1850—1918), сына князя Г. Г. Гагарина.
Диплом об окончании Университета он получил 16 (28) октября 1871.
Из профессоров на В. В. Докучаева наибольшее влияние оказали геологи (в порядке хронологии) П. А. Пузыревский, А. А. Иностранцев, а также агроном А. В. Советов, химик Д. И. Менделеев и ботаник А. Н. Бекетов.
Геологические исследования
Любовь к геологии В. В. Докучаеву привил профессор минералогии П. А. Пузыревский, увлекший его остроумными лекциями и беседами. Он посоветовал своему студенту на летних каникулах «походить по речке, записывать всё, что на ней увидит, и привезти образцы»[5]. Собранные материалы помог правильно интерпретировать опытный петрограф А. А. Иностранцев. Результатом экскурсии стала защита В. В. Докучаевым в октябре 1871 г. дипломной работы по теме «О наносных образованиях по речке Качне Сычёвского уезда Смоленской губернии» и получение университетского диплома.
Окончив университет, Докучаев был оставлен на Естественном факультете в качестве консерватора (хранителя) минералогической коллекции и занимал эту должность с 1872 по 1878 год. Затем он был избран доцентом и профессором (1883) минералогии. Там его учеником был П. А. Соломин. В продолжение многих лет Докучаев преподавал минералогию в Институте гражданских инженеров.
Дал характеристику геологическим работам В. В. Докучаева среди которых есть петрографическая работа и все его крупные исследования посвящённые современным геологическим процессам, типам отложений и их происхождению.
Учёная деятельность Докучаева в период до 1878 года посвящена, главным образом, исследованию новейших четвертичных образований (наносов) и почв Европейской России. С 1871 по 1877 годы он совершил ряд экспедиций по северной и центральной России и южной части Финляндии с целью изучения геологического строения, способа и времени образования речных долин и геологической деятельности рек. В 1878 году он защитил магистерскую диссертацию «Способы происхождения речных долин Европейской России», в которой изложил оригинальную теорию образования речных долин путём постепенного развития процессов линейной эрозии.
В. И. Вернадский вспоминал о своём учителе[6]:«По складу своего ума Докучаев был одарен совершенно исключительной пластичностью воображения; по немногим деталям пейзажа он схватывал и рисовал целое в необычайно блестящей и ясной форме. Каждый, кто имел случай начинать свои наблюдения в поле под его руководством, несомненно, испытывал то же самое чувство удивления, какое помню и я, когда под его объяснениями мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживлялся и давал многочисленные и ясные указания на генезис и на характер геологических процессов, совершающихся в скрытых его глубинах»
А. П. Павлов показал, что основные выводы В. В. Докучаева по истории образования среднерусских речных долин из озёрных систем сложились в 1875 г., через три года были обобщены в магистерской диссертации. Важно то, что данные В. В. Докучаева основаны на обширных наблюдениях и фактах, что положило конец многочисленным теориям и предоставило надёжную почву для дальнейших исследований. А. П. Павлов прослеживает эволюцию взглядов В. В. Докучаева на происхождение северных валунных и песчаных отложений, а также лёсса и лёссовидных пород.[7].
Создание почвоведения
Почвы до В. В. Докучаева изучались как верхний слой новейших геологических отложений (их тогда называли послетретичными или потретичными отложениями, то есть современные Четвертичная геология и Динамическая геология).
Разрабатывая новые методы оценки возраста современных геологических отложений у В. В. Докучаева возник особый интерес и к почвам[8]. 14 декабря 1874 года он сделал свой первый доклад, полностью посвящённый почвам, на заседании Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей: «О подзоле Смоленской губернии»[9].
В 1875 году Докучаев был приглашён В. И. Чаславским к составлению, по анкетным данным, почвенной карты Европейской России. В 1878 Чаславский скончался, поэтому пояснительную записку к карте в 1879 году составил В. В. Докучаев. В том же году он выступает с идеей создания почвенного музея с лабораторией при нём.
В Императорском вольном экономическом обществе (ВЭО) уже с 1840-х годов поднимался вопрос об изучении чернозёмов, но лишь после реформ Александра II, начала развития в России капитализма и появления первых признаков истощения степных почв (засухи 1873 и 1875 годов), в этой области были сделаны первые шаги. В 1876 году А. В. Советов и М. Н. Богданов убедили ВЭО в необходимости глубокого изучения чернозёмов. Советов подключил к работе Докучаева. В 1877 году Докучаев выступил перед ВЭО с докладом «Итоги о русском чернозёме», где критически анализировал отрывочные данные о чернозёмах, опубликованные к этому времени, теории его происхождения (морскую, болотную, растительно-наземную), после чего предложил план будущих специальных исследований. Другая программа была представлена П. А. Костычевым. ВЭО, однако, отдало предпочтение Докучаеву и поручило ему руководство «чернозёмной комиссией».
В летние сезоны с 1877 по 1881 годов В. В. Докучаев совершал поездки по чернозёмной зоне Европейской России. В 1878 году ему помогал П. С. Соломин. Помимо описания геологических обнажений и почвенных разрезов, производились лабораторные анализы образцов, в которых принимали участие К. Шмидт, П. А. Костычев, и студенты Петербургского университета: Н. М. Сибирцев, П. А. Земятченский, А. Р. Ферхмин и др.
В 1883 году вышло сочинение Докучаева «Русский чернозём»[10], в котором детально рассмотрены область распространения, способ происхождения, химический состав чернозёма, принципы классификации и методы исследования этой почвы. В нём было предложено определение почвы как особого природного минерально-органического образования, а не любых поверхностных наносов (концепция агрогеологии) или пахотных слоёв (агрономия). Те или иные почвы являются результатом совокупного действия следующих агентов: живого мира, материнской породы, климата, рельефа и времени. Для классификации почв, равно как для их рационального использования, необходимо исходить из её происхождения (генезиса), а не петрографического, химического или гранулометрического состава. В своей книге Докучаев обратился и к причинам роста частоты и ущерба от засух, называя среди них отсутствие надлежащих способов обработки почв, севооборотов, мер по сохранению влаги, распылении зернистой структуры чернозёмов, ухудшении водного и воздушного режимов, эрозии.
За эту работу Докучаев был удостоен Санкт-Петербургским университетом учёной степени доктора минералогии и геогнозии[11]. От Вольного экономического общества получил особую благодарность, а от Академии наук — полную Макарьевскую премию (1885). «Русский чернозём» подвергся критике со стороны П. А. Костычева: он считал слишком незначительным число образцов, которые были проанализированы для доказательства зависимости свойств чернозёма от климатических факторов.
C 1904 года В. В. Докучаев стал признан как «Отец русского почвоведения» и «основатель школы русских почвоведовъ»[12].
Организатор комплексных исследований
Нижегородская экспедиция
В 1882 году Докучаев принял предложение нижегородского губернского земства произвести, с целью более правильной оценки земель, полное исследование губернии в геологическом, почвенном и вообще естественно-историческом отношениях с помощью подготовленных им специалистов. Эта работа была закончена под руководством Докучаева за шесть лет, её результатом явились 14 выпусков «Материалов по оценке земель Нижегородской губернии» (по одному на каждый уезд губернии), с почвенной и геологической картой. К работам были привлечены ученики В. В. Докучаева: Н. М. Сибирцев, П. А. Земятченский, А. Р. Ферхмин, А. Н. Краснов, В. П. Амалицкий, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, П. Ф. Бараков и другие.
В этой экспедиции была создана и отработана методика составления почвенных карт, разработана генетическая классификация почв с четырьмя крупными классами сухопутно-растительных, сухопутно-болотистых, болотных и пойменных почв, усовершенствован метод бонитировки, проверена и расширена на северные почвы докучаевская концепция генетического почвоведения.
Полтавская экспедиция
По приглашению губернского земства Докучаев исследовал в 1888—1894 годах Полтавскую губернию, издав результаты работ в 16 томах. В Полтавской экспедиции принимали участие также новые ученики Докучаева: В. И. Вернадский, Г. Н. Высоцкий, К. Д. Глинка, П. В. Отоцкий, Н. П. Адамов, Г. И. Танфильев и др. В это время были впервые выделены и описаны серые лесные почвы, начато исследование солонцов.
Как в Нижегородской губернии[13], так и в Полтавской[14] губерниях В. В. Докучаев редактировал труды экспедиций и организовал первые земские естественно-исторические (краеведческие) музеи. При жизни Докучаева его ученики провели подобные комплексные почвенно-оценочные работы были произведены в 11 российских губерниях.
Особая степная экспедиция
Во время оценочных экспедиций В. В. Докучаев в 1888 году познакомился с А. А. Измаильским, специалистом по водному режиму почв и степному земледелию. Через год после масштабной засухи 1891 года Докучаев издал книгу «Наши степи прежде и теперь», где предложил план охраны чернозёмов, включавший регулирование оврагов и балок, меры по защите почв от смыва, создание лесополос, искусственное орошение, поддержание определённого соотношения между пашней, лугом и лесом.
22 мая 1892 года по предложению В. В. Докучаева, при поддержке министра государственных имуществ М. Н. Островского, будущего министра земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолова, директора Лесного департамента Е. С. Писарева была создана Особая экспедиция по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России[15]. Вместе с В. В. Докучаевым в работах участвовали Н. М. Сибирцев, П. А. Земятченский, Г. Н. Высоцкий, Г. И. Танфильев, К. Д. Глинка, П. В. Отоцкий, Н. П. Адамов.
Отработка методов защиты почв проводилась на трёх участках:
- Каменная степь, Хреновской бор и Шипов лес (Воронежская область) (в 1911 году здесь была основана опытная станция имени Докучаева, ныне Научно-исследовательский институт сельского хозяйства Центрально-Чернозёмной полосы имени В. В. Докучаева),
- Старобельский массив «бурьянной степи»,
- Велико-Анадольский участок.
Был достигнут значительный эффект, однако вложения год от года сокращались, и в 1897 году работы вовсе прекратились. Последний том отчётов был опубликован в 1898 году.
Исследование Санкт-Петербурга и его окрестностей
Последнее начатое В. В. Докучаевым комплексное исследование касалось Санкт-Петербурга и его окрестностей. Он обосновал его необходимость на 8 Съезде русских естествоиспытателей и врачей, его поддержал столичный градоначальник[16]. C 1894 года он редактирует Труды Невской комиссии[17]. К 1900 году В. В. Докучаев привлёк к проекту важных учёных и общественных деятелей, 200 специалистов готовы были работать даже без вознаграждения[18]. В марте 1900 года проект был одобрен в городской управе, распорядителем средств назначили В. В. Докучаева. Однако, через месяц общество естествоиспытателей под руководством и. о. президента А. А. Иностранцева реорганизовало Невскую комиссию, сократило программу работ, и избрало В. В. Докучаева рядовым членом от Отделения геологии и минералогии. Возмущённый В. В. Докучаев покинул комиссию, что привело к развалу всего проекта и усугубило его нервное расстройство и депрессию[19].
Исследование Москвы и её окрестностей
В. В. Докучаев планировал проведение исследование Москвы и её окрестностей, о чём должен был сделать доклад в Москве на заседании МОИП, однако финансирования для осуществления этих работ не нашёл[20]. Доклад им не был сделан, текст его пока неизвестен.
Преподавательская деятельность
С 1878 года В. В. Докучаев преподавал минералогию и геогнозию в Институте гражданских инженеров, а также читал лекции по географии в частном женском пансионе.
С 1879 года В. В. Докучаев читал лекции по курсам минералогии и кристаллографии в Университете Санкт-Петербурга. Одновременно он открыл первый специальный курс о «потретичных образованиях» (четвертичных) и почвах в том числе[21].
Физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, Естественный разряд, Кафедра минералогии:
- 1879—1881 — Приват-доцент минералогии
- 1881—1884 — Доцент минералогии
- 1884—1886 — Экстраординарный профессор минералогии
- 1886—1897 — Ординарный профессор минералогии
В. И. Вернадский вспоминает[22]:
Профессор минералогии В. В. Докучаев был чужд той отрасли знания, преподавать которую ему пришлось по случайности судьбы… Его привлекали вопросы орографии, новейших ледниковых и элювиальных отложений, и от них он перешёл к самому поверхностному покрову, к почве…
В лекциях В. В. Докучаев особое внимание было обращал на динамическую (генетическую) сторону минералогии, и это отличало их от курсов, читавшихся в России и за границей[23].
- 1892—1895 — Директор Института сельского хозяйства и лесоводства в Новой Александрии, с сохранением содержания и должности профессора Санкт-Петербургского университета.
В 1897 году после 25 лет «учебной службы при Университете» он вышел на пенсию по здоровью в возрасте 51 год.
Организаторская деятельность
В 1885—1891 В. В. Докучаев был секретарём Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей.
По инициативе и при содействии В. В. Докучаева в 1888 году была основана Почвенная комиссия при Вольном экономическом обществе, в которой он состоял председателем 10 лет. Это была первая организация почвоведов.
В 1889 году была создана комиссия под председательством В. В. Докучаева для всестороннего научного исследования Санкт-Петербурга и его окрестностей[24].
В 1889—1890 В. В. Докучаев был Секретарём, Делопроизводителем Распорядительного комитета и Председателем Бюро VIII съезда русских естествоиспытателей и врачей в Санкт-Петербурге[25].
В 1895 году Докучаев организовал Бюро по почвоведению при Учёном комитете Министерства земледелия и государственных имуществ, получено согласие на подготовку новой почвенной карты (закончена в 1900 году Н. М. Сибирцевым, А. Р. Ферхманом и Г. И. Танфильевым).
В июне 1889 года он, с помощью В. И. Вернадского, проходившего стажировку в Париже, организовал демонстрацию на Всемирной выставке в Париже почвенной коллекции, карт и научных работ. За это Отделу русских почв выставки была присуждена золотая медаль, а Докучаеву лично вручён — орден «За заслуги по земледелию»[26][27].
В 1892—1895 годах Докучаев временно исполнял обязанности директора Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства и руководил преобразованием его в высшее сельскохозяйственное и лесное учебное заведение. В 1894 году он добился организации там первой кафедры генетического почвоведения, заведующим которой стал Н. М. Сибирцев.
В 1894—1900 годах руководил Невской комиссией по комплексному изучению Санкт-Петербурга и его окрестностей.
Редактор многочисленных научных трудов и сборников.
Последние годы жизни
Перегрузка, разъезды, споры с оппонентами и борьба с бюрократией подорвали здоровье В. В. Докучаева и привели к нервному истощению[5]. Летом 1895 года он был вынужден уехать в отпуск в Крым. Ещё не окрепнув он возвратился в Санкт-Петербургский университет, где работал над новой классификацией почв[28]. Осенью и зимой 1896—1897 годов случается второй приступ нервного расстройства. Летом 1897 года его мучают головные боли, ослабление чувств и памяти. В феврале того же года от рака скончалась его жена и верный помощник Анна Егоровна[29].
Лишь осенью 1897 Докучаев смог вернуться к работе. В это время Докучаев проводит экспедиции на Кавказ, в Бессарабию и Среднюю Азию. В 1899 года он публикует статью «О зональности в минеральном царстве» и брошюру «К учению о зонах природы», в которых, основываясь на установленной зависимости почв от факторов их формирования, распространяет закон зональности, открытый для животного и растительного мира ещё А. фон Гумбольдтом, на почвы и вообще «все четвертичные образования». Им была также задумана книга «О соотношении между живой и мёртвой природой», для которой он успел написать лишь главу «Место и роль современного почвоведения в науке и жизни».
В 1900 году Докучаева настигает третий приступ болезни. Осенью он практически прекращает всякую связь с внешним миром, хотя в сентябре планировал выступление в Москве (МОИП). 30 марта 1901 года он пишет последнее письмо своему ученику В. И. Вернадскому[30].
Василий Васильевич Докучаев скончался 26 октября (8 ноября) 1903 после продолжительной болезни. Похороны состоялись 29 октября (11 ноября) 1903, на них присутствовали А. П. Карпинский, Д. И. Менделеев, А. А. Иностранцев, многочисленные друзья и ученики Докучаева, студенты, делегаты от многих учебных заведений. Он похоронен рядом с супругой на Смоленском лютеранском кладбище[31] в Санкт-Петербурге.
К. Д. Глинка вспоминал в 1904 году:29-го октября мы опустили в могилу прах В. В., отдали почве его тело, но его дух останется навсегда в научных летописях о почве, его заветы долго будут руководить почвенными работами русских исследователей, его энергия и горячая любовь к делу будут постоянно служить предметом удивления его последователей.[32]
Семья
- Жена — Анна Егоровна Докучаева, урождённая Синклер (10 ноября 1846 — 2 февраля 1897)[6].
Распространение и значение идей Докучаева
Докучаев воспитал множество учеников, ставших впоследствии известными исследователями, создал русскую школу почвоведов. Его идеи начали распространяться в Европе и США благодаря участию во Всемирных выставках: Всемирная выставка (1889) в (Париже — Всемирная выставка (1893) в Чикаго — Всемирная выставка (1893)[33], Всемирная выставка (1900) в Париже, на которых были представлены коллекции почв и почвенные карты.
На выставке в Чикаго продавался английский перевод книги «Наши степи прежде и теперь»[34]. На Всемирной выставке 1900 года в Париже русский отдел почвоведения за почвенные карты и коллекции получил высшую награду гран-при, а составители Почвенной карты Европейской России (ученики Докучаева — Н. М. Сибирцев, Г. И. Танфильев и А. Р. Ферхмин) получили золотые медали[35].
В 1886 году Э. Брюкнер в статье о чернозёме анализировал концепцию Докучаева и назвал её «новым словом в науке». Взгляды Докучаева на рубеже веков принял Э. Раманн, однако полностью от агрогеологических воззрений не отошёл.
Особую роль в распространении идей В. В. Докучаева сыграл отечественный журнал «Почвоведение» и его ученик К. Д. Глинка[36]. Его учебник «Почвоведение» был переведён на немецкий и английский языки.
Мировое признание заслуг В. В. Докучаева началось после агрогеологических конференций 1909 (Будапешт) и 1910 (Стокгольм) годов, агропедологической конференции 1922 года в Праге и, в особенности, международных конгрессов почвоведов в Вашингтоне (1927) и Ленинграде (1930).
В России некоторое ослабление позиций докучаевской школы наметилось в 1910-е годы (работы Б. Б. Полынова), но после интенсивных дискуссий среди почвоведов докучаевские взгляды возобладали[37].
В. И. Вернадский ставил своего учителя В. В. Докучаева в ряд величайших учёных 19 века:[38]
«Максвелл, Лавуазье, Ампер, Фарадей, Дарвин, Докучаев, Менделеев и многие другие охватывали огромные научные выявления, творчески создаваемые в полном сознании их основного значения для жизни, но неожиданные для их современников».
Членство в организациях и комиссиях
- C 25 марта 1872 г. Санкт-Петербургское общество естествоиспытателей:
- 1874—1885 — Секретарь отделения геологии и минералогии
- 1885—1891 — Секретарь всего Общества
- С 1873 г. Санкт-Петербургское минералогическое общество
- Вольное экономическое общество:
- С 1877 — Чернозёмная комиссия
- 1888—1899 — Почвенная комиссия (организовал 23 марта 1888 г.[39] и возглавил, утверждена 29 апр.)
- Статистическая комиссия при Обществе
- Русская группа «Комиссии по унификации геологических обозначений», подкомиссия по выработке единой геологической терминологии для 2-й сессии МГК, 1881 г.
- Геологический комитет, с момента его основания в 1882 г.
- Императорское Русское Географическое Общество
- Варшавское общество естествоиспытателей
- Почётный член Совета Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства
- Московское общество испытателей природы
- Московское общество сельского хозяйства
- Бельгийское общество геологии в Брюсселе (1890—1896)
- Невская комиссия для детального физико-географического, естественно-исторического, сельскохозяйственного, гигиенического и ветеринарного исследования Санкт-Петербурга и его окрестностей (1894—1900).
- Член Учебного комитета Министерства земледелия и государственных имуществ (1895—1897)
- Представитель Министерства народного просвещения в особом совещании при Департаменте земледелия
Награды, премии и чины
Извлечение из формулярного списка о службе ординарного профессора С.-Петербургского университета В. В. Докучаева[40] Даты даны по старому стилю.
Награды
- 1875 — Золотая медаль за Почвенную карту Европейской России созданную под руководством В. И. Чаславского, на 2 Международном географическом конгрессе в Париже[41].
- 1882 — Дипломом 1 степени Всероссийской выставки в Москве.
- 1884 — Орден Святого Станислава 3 степени (30 ноября).
- 1888 — Орден Святого Станислава 2 степени (28 декабря).
- 1889 — Золотая медаль российской экспозиции на Всемирной выставке в Париже.
- 1889 — Кавалер ордена «За заслуги по земледелию» (Chevalier du mérite agricole)на Всемирной выставке в Париже[42].
- 1894 — Орден Святой Анны 2 степени (1 января).
- 1896 — Дипломом 1 разряда Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде.
- 1900 — Grand prix Всемирной выставке в Париже.
Премии
Гражданские чины
По по табелю о рангах у В. В. Докучаеву были присвоены чины:
- 1873 — Коллежский секретарь
- 1879 — Титулярный советник
- 1879 — Коллежский асессор
- 1882 — Надворный советник
- 1884 — Коллежский советник
- 1886 — Статский советник со старшинством
- 1891 — Действительный статский советник — вне правил, за отличие
- 1897 — Уволен, согласно прошению, от должности и службы по болезни, с мундиром занимаемой должности (18 сент.)
Адреса, связанные с В. В. Докучаевым
- Университетская набережная дом 7 — Физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета — учился и 25 лет проработал В. В. Докучаев
- Церковная улица дом 25 — жил последние годы и скончался В. В. Докучаев.
Память о В. В. Докучаеве
- Объекты в космосе
- Географические названия
- Ледник Докучаева в Антарктиде. Открыт и нанесен на карту САЭ в 1961 году. Назван в 1966 году по фамилии В. В. Докучаева.
- Населённые пункты
- Город Докучаевск в Донецкой области.
- Село Докучаево в Тимирязевском районе Северо-Казахстанской области.
- Село Докучаево в Красногвардейском районе Крыма.
- Село Докучаево в Устиновском районе Кировоградской области.
- Деревня Докучаево в Кильмезском районе Кировской области.
- Деревня Докучаево в Лукояновском районе Нижегородской области.
- Деревня Докучаево в Пеновском районе Тверской области.
- Посёлок Докучаево в Нестеровском районе Калининградской области.
- Улицы
- Памятники
- Памятник В. В. Докучаеву на его родине в райцентре Новодугино (Смоленская область) у входа в Новодугинский историко-краеведческий музей, носящий его имя. Скульптор Л. П. Даниленкова.
- Решением Смоленского облисполкома № 358 от 11.06.1974 церковь святого Николая (1760 — середина XIX века) в селе Милюково Новодугинского района Смоленской области, в которой служил священником отец учёного, был крещён сам Василий Докучаев и его родные братья и сестры, объявлена государственным памятником архитектуры регионального значения. Однако в настоящее время Никольский храм в Милюкове сильно повреждён и нуждается в ремонте.
- Памятная доска в городе Вязьме на доме № 54 по улице Докучаева, в том месте, где в середине XIX века он учился в Вяземском уездном духовном училище(здание училища не сохранилось).
- В городе Смоленске на доме № 27 по улице Маршала Жукова в память об обучении В. В. Докучаева в Смоленской духовной семинарии в 1861—1867 годах установлена памятная доска.
- Памятник В. В. Докучаеву возле комплекса зданий Государственного аграрного университета в городе Пушкине. Открыт в 1962 году, скульптор И. В. Крестовский.
- Памятник у Главного корпуса МГУ на Воробьёвых горах
- Институты
- Почвенный институт имени В. В. Докучаева
- Научно-исследовательский институт сельского хозяйства имени В. В. Докучаева (Каменная степь Воронежской области).
- Харьковский национальный аграрный университет.
- Музеи
- Почвенный музей имени В. В. Докучаева при Императорском Вольном Экономическом Обществе (Организован в 1902 году)[45]
- Центральный музей почвоведения имени В. В. Докучаева
- Новодугинский историко-краеведческий музей имени В. В. Докучаева
- Научные общества
- Награды
- В марте 1946 года в связи со 100-летием со дня рождения учреждены золотая медаль и премия имени В. В. Докучаева, присуждавшиеся Президиумом АН СССР за выдающиеся научные работы в области почвоведения[46].
- Высшая награда Международного союза почвоведов (IUSS) — Dokuchaev Basic Soil Science Award.
- Филателия
- В 1949 году были выпущены почтовые марки СССР, посвящённые Докучаеву.
|
|
|
| Почтовая марка | Почтовая марка | Мемориальная доска на улице Маршала Жукова в Смоленске |
Библиография
В. В. Докучаев с 1869 по 1901 год опубликовал 281 печатную работу, 4 карты, был редактором 57 книг, и 7 карт[47][48].
Основные печатные труды В. В. Докучаева
- 1869
- Докучаев В. В. Теория Дарвина пред судом Священного Писания как самого древнего исторического ботанико-зоологического памятника. СПб.: тип. Духовного журн. Странник, 1869. 52 с. (Странник. № 1). опубликовано под псевдонимом
- 1871
- Докучаев В. В. О голубом дистене Онежского озера. (Издание неизвестно, цит по БСЭ[49])
- 1872
- Докучаев В. В. О наносных образованиях по речке Качне Сычёвского уезда Смоленской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1872. T. 3. Отд. минерал. и геол. Проток. С. XXIX-XXXIII.
- 1873
- Докучаев В. В. По вопросу об обмелении реки Гжати // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1873. T. 4. Отд. минерал. и геол. Вып. 1. Проток. С. СVIII-CX.
- Докучаев В. В. Предварительное сообщение об экскурсии по Сычёвскому и Гжатскому уездам Смоленской губернии // Там же. С. CVI-CVIII.
- 1874
- Докучаев В. В. Об обнажениях горного известняка с Productus giganteus на реке Вазузе, около села Линец, и на реке Гжати у деревни Листраты, в Смоленской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1874. T. 5. Отд. минерал. и геол. Вып. 2. Проток. С. XXXIX.
- Докучаев В. В. Перлитовый кварцит с берега реки Лены // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1874. Ч. 9. С. 92-95.
- Докучаев В. В. Предварительное сообщение о геологической поездке в северную и среднюю части Смоленской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1874. T. 5. Отд. минерал. и геол. Вып. 2. Проток. С. 53-58.
- 1875
- Докучаев В. В. Геологические исследования в северной и средней полосах Смоленской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1875. T. 6. Отд. минерал. и геол. Проток. С. CI.
- Докучаев В. В. О подзоле Смоленской губернии // Там же. С. XXI—XXII.
- Докучаев В. В. По вопросу об осушении болот вообще и в частности по осушению Полесья // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1875. T. 6. С. 131—185; То же // Минералогия и геология за 1875 г. СПб.: тип. В. Демакова, 1875. С. 131—185. [5 пагин.]; // Отечеств. записки. 1875. № 9. С. 53-98. Отд. изд. СПб.: тип. В. Демакова, 1875. 55 с.
- 1876
- Докучаев В. В. [www.knigafund.ru/books/54245/read#page34 Геологическое строение долины реки Сожи и исследование месторождения железных красок в имении В. П. Вонлярлярского (сельцо Потемкино, Краснинского уезда Смоленской губернии)] // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1876. T. 7. Отд. минерал. и геол. Проток. С. XXXII—XXXV.
- Докучаев В. В. О геологических исследованиях, произведённых в бассейне реки Днепра, в пределах Смоленской губернии // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1876. Ч. 11. Проток. С. 343—352.
- 1877
- Докучаев В. В. Возбуждение вопроса об исследовании долины реки Невы и почвы С.-Петербурга // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1877. T. 8. Отд. минерал. и геол. Проток. С. XXXII-XXXIII.
- Докучаев В. В. Историческая записка о наносах С.-Петербургской губернии и программа дальнейшего их изучения // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1877. Ч. 12. Проток. С. 259—261.
- Докучаев В. В. Итоги о русском чернозёме // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1877. T. 1. Вып. 4. С. 415—432. Отд. изд. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1877. 20 с.
- Докучаев В. В. О распространении эрратических валунов в России и о характере наших южных наносов // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1877. T. 8. Отд. геол. и минерал. Проток. С. 111.
- Докучаев В. В. О чернозёме и его практическом и научном значении: [Выступления по докладу М. Н. Богданова] // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1877. T. 1. Вып. 2. С. 162—164, 168—169.
- Докучаев В. В. О чернозёме из путевых его заметок: [Выступление по докладу А. В. Советова]. Там же. Вып. 1. С. 9-12.
- Докучаев В. В. Обзор имеющихся сведений о русском чернозёме: (разбор теории Рупрехта) // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1877. T. 8. Отд. геол. и минерал. Проток. С. 11-12.
- Докучаев В. В. Образование рек средней полосы России и их предполагаемое обмеление // Там же. Проток. общ. собр. С. 53.
- Докучаев В. В. Овраги и их значение // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1877. T. 3. Вып. 2. Отд. с.-х. С. 167—178.
- Докучаев В. В. Предполагаемое обмеление рек Европейской России // Лесной журн. 1877. Кн. 3. С. 67-74. Отд. изд. СПб.: тип. А. А. Краевского, 1877. 16 с.
- Докучаев В. В., Советов А. В., Богданов М. Н., Ходнев А. И. Программа исследования чернозёма Европейской России // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1877. T. 1. Вып. 4. С. 432—433.
- 1878
- Докучаев В. В. О нормальном залегании чернозёма // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1878. T. 1. Вып. 4. С. 397—402.
- Докучаев В. В. Предварительный отчет по исследованию юго-западной части чернозёмной полосы России // Там же. Вып. 1. С. 106—116.
- Докучаев В. В. Способы образования речных долин Европейской России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1878. Т. 9. С. I—IV, 1-221, [1] : ил. : карт. Отд. изд. СПб.: тип. В. Демакова, 1878. [4], 221, [5] с. : ил. : карт.
- 1879
- Докучаев В. В. Картография русских почв. СПб.: изд. М-ва гос. имуществ, 1879. [4], 114 с.
- Докучаев В. В. Краткий исторический очерк и критический разбор важнейших из существующих почвенных классификаций // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1879. T. 10. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 64-67.
- Докучаев В. В. О свойствах чернозёма из некоторых местностей России // Там же. Проток. С. 129.
- Докучаев В. В. Предварительный отчет по исследованию юго-восточной части черноземной полосы России // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1879. T. 1. Вып. 1. С. 8-26. Отд. изд. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1879. 20 с.
- Докучаев В. В. Строение аллювиальной долины реки Оки от Рязани до Мурома // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1879. T. 10. Проток. С. 20-24.
Dokoutchaief B. Tchernozème (terre noire) de la Russie d’Europe. St.-Ptb.: Soc. imp. libre économ., 1879. 66 p. (C.R. Soc. imp. libre économ. T. 4).
- Докучаев В. В. Новейшие образования реки Оки, начиная с города Рязани и до её устья // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1880. T. 11. Вып. 1. Проток. С. 121.
- Докучаев В. В. О доисторическом человеке окских дюн // Речи и протоколы 6 съезда рус. естествоисп. и врачей: [С.-Петербург. 1879]. Отд. 2. СПб.: тип. ИАН, 1880. С. 261—265.
- 1880
- Докучаев В. В. О подзоле // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1880. T. 1. Вып. 2. С. 142—150.
- Докучаев В. В., Иностранцев А. А. и др. Предложение об основании в С.-Петербурге почвенного музеума // Речи и протоколы 6 съезда рус. естествоисп. и врачей. Отд. 1. СПб.: тип. ИАН, 1880. С. 90-92; 348—349.
- 1881
- Докучаев В. В. Исследования новейших образований восточного побережья Финского залива // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1881. T. 12. Вып. 1. Проток. С. 115.
- Докучаев В. В. Какие общие меры могли бы способствовать к поднятию крайне низкого уровня почвоведения России // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1881. T. 1. Вып. 1. С. 11-30. Отд. изд. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1881. 18 с.; Ответ на возражения по поводу доклада о мерах к поднятию низкого уровня почвоведения России. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1881. 30 с.
- Докучаев В. В. Минералогия [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1880/1881 акад. году] / Сост. Н. А. Падарин. СПб., 1881. 338 с. : ил. : табл. (литогр.).
- Докучаев В. В. О законности известного географического распределения наземно-растительных почв на территории Европейской России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1881. Т. 12. Вып. 1. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 65-83 : табл. ; [Рец.] Воейков А. И. Замечания на теорию г. Докучаева // Там же. С. 83-86; Ответ на возражения А. И. Воейкова // Там же С. 87-97.
- Докучаев В. В. Ход и главнейшие результаты предпринятого Императорским Вольным экономическим обществом исследования русского чернозема. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1881. [4], 68 с.
- 1882
- Докучаев В. В. Наставление к собиранию сведений о почвах и выемке образцов // Зап. Зап.-Сиб. отд. РГО. 1882. Кн. 4. С. 6-8.
- Докучаев В. В. Особенности наземных потретичных образований юго-западной России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1882. Т. 12. Вып. 2. Проток. С. 156.
- Докучаев В. В. По вопросу о сибирском чернозёме // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1882. T. 2. Вып. 3. С. 291—321. Отд. изд. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1882. [2], 33 с.
- Докучаев В. В. Список карт, разрезов, таблиц и почвенных образцов, выставленных [Вольным экономическим] обществом на Всероссийской выставке в Москве в 1882 г. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза,1882. 16 с.
- Докучаев В. В. Схематическая почвенная карта чернозёмной полосы Европейской России: (Материалы по морфологии берегов реки Волги в районе Саратова) // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1882. T. 1. Вып. 4. С. 428—467. Отд. изд. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1882. 40 с.
- Inostrantzev A., Schmidt Th., Moeller V., Karpinsky A., Dokoutchaief B. et al. Rapport de la Sous-commission russe sur l’uniformité de la nomenclature géologique // Congrès géologique international. 2-me session. Bologne. 1881: Compte rendu. Bologne: Fava et Garagnani. 1882. P. 529—534; То же на рус. яз. Протокол Русской подкомиссии по единообразию геологической терминологии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1882. T. 12. Вып. 2. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 153—154.
- Докучаев В. В. Геологическое строение юго-восточного угла Нижегородской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1883. T. 13. Вып. 2. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 120—121.
- 1883
- Докучаев В. В. Русский чернозём: [Отчет Вольному экономическому обществу]. СПб.: тип. Деклерона и Евдокимова, 1883. [4], IV, IV, 376 c. : На цв. вкл. Схематическая карта чернозёмной полосы Европейской России. Масштаб 1:4 200 000 (Тр. Вольн. эконом. об-ва. Т. 1. Вып. 4); То же. М.; Л.: Сельхозгиз, 1936. 551 с. : карт. [Сер. Классики естествознания]; 2-е изд. 1952. 635 c.; То же под загл. Дороже золота русский чернозем: [Сб. публицистики]. М.: Изд-во МГУ, 1994. 542, [1] с.; То же. СПб.: Изд-во Русская коллекция, 2008. 473, [6] с. (Рос. акад. наук, Рос. акад. с.-х. наук, С.-Петербургский гос. ун-т, Центр. музей почвоведения им. В. В. Докучаева, Фонд сохранения и развития научного наследия В. В. Докучаева).
- 1884
- Докучаев В. В. Дополнение к сообщению П. А. Земятченского об условиях залегания и о возрасте рудоносных пластов Ардатовского уезда Нижегородской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1884. T. 15. Вып. 1. Проток. С. 24-25.
- Ферхмин А. Р., Докучаев В. В. Княгининский уезд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1884. 125 с. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 4).
- Земятченский П. А., Докучаев В. В. Лукояновский уезд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1884. [5] 145 с. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии: Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 2).
- Докучаев В. В. Минералогия [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1883/1884 акад. году]. СПб.: изд. Семенкова и Сидорского, 1884. [19], 533, [4] с. (литогр.).
- Докучаев В. В. О главнейших результатах работы Русский чернозём // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1884. Т. 1. Вып. 1. С. 23-31.
- Докучаев В. В. О происхождении русского чернозёма // Заседание С.-Петербургского собрания сельских хозяев. 1884. № 3. С. 1-15.
- Докучаев В. В. О так называемом юрьевском чернозёме: [Ответ С. Н. Никитину]: Ст. 1-2: Ст. 1 // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1884. T. 15. Отд. минерал. и геол. Вып. 2. С. 48-77; 82; Ст. 2 // Там же. 1885. Т. 16. Вып. 2. С. 833—860.
- Сибирцев Н. М., Докучаев В. В. Сергачский уезд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1884. [5], 146 с. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 3).
- Докучаев В. В. [Ред., Предисл.] Материалы к оценке земель Нижегородской губернии Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству: В 14 кн. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1884—1886.
- 1885
- Докучаев В. В. К вопросу о русском чернозёме // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1885. Т. 2. Вып. 4. С. 444—469; Т. 3. Вып. 1. С. 22-40. Отд. изд. СПб: тип. т-ва Обществ. польза, 1885. 44 с.
- Докучаев В. В., Глинка С. Ф. Краткий курс минералогии: Предназначен для учащихся Ин-та гражд. инж. СПб.: Ин-т гражд. инж., 1885. [4], 163 с.
- Докучаев В. В. Кристаллология: [Лекции]. СПб.: изд. П. Засецкий, 1885. 376 с. : ил. (литогр.).
- Докучаев В. В. Минералогия: [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1884/1885 акад. году]. СПб.: изд. Луценко, 1885. 616 c. (литогр.).
- Докучаев В. В. О применении фосфорнокислых удобрений [Выступления по докладу П. Д. Морозова] // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1885. Т. 3. Вып. 4. С. 469—471, 476, 481.
- Докучаев В. В. Отчет секретаря о деятельности С.-Петербургского общества естествоиспытателей за 1884 г. // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1885. T. 16. Вып. 2. Проток. С. 112—120.
- Докучаев В. В. План губернского земского естественно-исторического музея // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1885. T. 16. Вып. 2. С. 116—119.
- Докучаев В. В. Русский чернозём: [популярный очерк] // Новь. 1885. № 18. С. 194—215.
- Докучаев В. В., Советов А. В. [Ред.] Материалы по изучению русских почв: Вып. 1-10. СПб.: тип. т-ва Обществ. польза, 1885—1892 ; 2-е изд. Вып. 1-3. 1896—1901.
- Амалицкий В. А., Зайцев В. М., Докучаев В. В., Сибирцев Н. М. Геологическое описание Нижегородской губернии, с очерком полезных ископаемых и геологической картою. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1886. 569 с. : Карты / Сост. В. Амалицким, П. Бараковым, П. Земятченским и др. Масштаб 1:420 000: 1. Геологическая карта Нижегородской губернии; 2. Почвенная карта Нижегородской губернии. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 13).
- 1886
- Барановский А. Н., Бараков П. Ф., Докучаев В. В. и др. Почвы растительность и климат Нижегородской губернии с почвенной картою. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1886. 569 с. : Карта. Масштаб 1:168 000. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 14).
- Докучаев В. В. Главные моменты в истории оценок земель Европейской России, с классификацией русских почв. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1886. II, 391 с. : вкл. табл. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 1)
- Докучаев В. В. О классификации русских почв // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1886. T. 17. Вып. 1. Отд. геол. и минерал. Проток. С. 3.
- Земятченский П. А., Докучаев В. В. Балахнинский уезд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1886. [4], 188 с. (Материалы к оценке земель Нижегородской губернии: Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству; Вып. 10).
- 1887
- Докучаев В. В. Заявление о необходимости увеличения ассигнований для развития учебной деятельности кабинета минералогии // Проток. заседаний Совета университета за вторую половину 1886—1887 акад. года. № 35. СПб.: тип. А. Вольфа, 1887. С. 29-30.
- Докучаев В. В. К вопросу об учреждении в С.-Петербурге Почвенного комитета // Изв. Геол. ком. 1887. Т. 6. С. 1-31. Отд. изд. СПб.: тип. А. Якобсона, 1887. 32 с.
- Докучаев В. В. Краткая программа для исследования почв // Программы и наставления для наблюдений и собирания коллекций по геологии, почвоведению, зоологии, ботанике, сельскому хозяйству, метеорологии и гидрологии. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1887. С. 14-19; 2-е изд. 1889. C. 30-39. Отд. изд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1889. 10 с.; 3 изд. // Программы и наставления для наблюдений и собирания коллекций по геологии, почвоведению, зоологии, ботанике, сельскому хозяйству, метеорологии и гидрологии. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1891. C. 39-51.
- Докучаев В. В. Кристаллография: [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1886/1887 акад. году]. СПб.: лит. Гробовой, 1887. 445 с.
- Докучаев В. В. Новые работы о русском чернозёме // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1887. T. 18. Вып. 1. С. 71.
- Докучаев В. В. О нормальной оценке почв Европейской России: Ст. 1-2. // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1887: Ст. 1. T. 2. Вып. 8. С. 265—286; Ст. 2. Т. 3. Вып. 9. С. 1-47.
- Докучаев В. В. О пользе изучения местной номенклатуры русских почв // Там же. T. 2. Вып. 5. Проток. С. 107—116.
- Докучаев В. В. О потретичных образованиях в Нижегородской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1887. T. 18. Вып. 1. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 21.
- Докучаев В. В. Об организации геотермических наблюдений на Богодуховской опытной сельскохозяйственной станции // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1887. Т. 2. Вып 4. С. 68. // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1887. Проток. C. 68
- Докучаев В. В., Никитин С. Н., Костычев П. А. Обсуждение вопроса об организации почвенного исследования в России. СПб.: тип. А. Якобсона, 1887. 53 с.
- Докучаев В. В. Объяснения к почвенной карте Нижегородской губернии. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1887. [2], 42 с.
- Докучаев В. В. Отчет секретаря о деятельности С-Петербургского общества естествоиспытателей за 1886 г. // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1887. T. 18. Вып. 1. Проток. С. 30-35.
- Докучаев В. В. По поводу составленного Н. М. Сибирцевым каталога естественно-исторического музея Нижегородского губернского земства // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1887. T. 2. Вып. 5. Проток. С. 101—107.
- Докучаев В. В., Бараков П. Ф., Советов А. В. Программа занятий на Богодуховской опытной сельскохозяйственной станции Вольного экономического общества в 1887 г. // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1887. Т. 2. Вып. 6. Проток. С. 148—149.
- Докучаев В. В. [Ред.] Программы и наставления для наблюдений и собирания коллекций по геологии, почвоведению, ботанике, зоологии, ботанике, сельскому хозяйству, метеорологии и гидрологии. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1887. 76 с.; 2 изд. 1889. 208 с.; 3 изд. 1891. 342 c.
- 1888
- Докучаев В. В. Геологическое строение и почвы имения А. Н. Энгельгардта Батищево, Дорогобужского уезда Смоленской губернии // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1888. № 5. Проток. С. 114—117.
- Докучаев В. В. О выветривании минералов: [Спец. курс минералогии, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1887/88 учеб. г.] / Сост. К. Д. Глинка. 1888. 156 с. (рукопись; хранится в библиотеке Почвенного ин-та РАН).
- Докучаев В. В. О значении работ М. Н. Богданова в геологии России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1888. T. 19. Проток. С. 15
- Докучаев В. В. Об опытах удобрения фосфоритами: [Выступления по докладу А. В. Советова] // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1888. Т. 2. № 1. Проток. С. 29-30, 32-33.
- Докучаев В. В. Отчет о состоянии Университета за 1887 г. // Отчёт по С.-Петербургскому университету за 1887 г. СПб.: тип. А. Вольфа, 1888. С. 1-72.
- Докучаев В. В. Отчет секретаря о деятельности С.-Петербургского общества естествоиспытателей за 1887 г. // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1888. T. 19. Вып. 4. Проток. С. 5-7.
- Докучаев В. В. Почвенная комиссия при 1 отделении Императорского Вольного экономического общества // Вестн. русского сельского хозяйства. 1888. № 4. С. 339—341.
- Докучаев В. В. Предложение об организации при Вольном экономическом обществе Почвенной комиссии // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1888. T. 2. Вып. 9. Проток. С. 204—205.
- Докучаев В. В. Программа объединения деятельности сельскохозяйственных станций и опытных полей // Там же. Вып. 4. Проток. С. 94-97.
- 1889
- Докучаев В. В. Краткий научный обзор почвенной коллекции, выставленной в Париже в 1889 г. профессором В. В. Докучаевым и его учениками. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1889. [1], 33 с. : табл.
- Докучаев В., Левинсон-Лессинг Ф. Ю. Лубенский уезд. Геологические и почвенные исследования. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1889. 90 с. (Материалы к оценке земель Полтавской губернии: Отчет Полтавскому губернскому земству; Вып. 2).
- Докучаев В. В. Методы исследования вопроса: были ли леса в южной степной России? // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1889. № 1. С. 1-38. Отд. изд. СПб.: тип. В. Демакова, 1889. 39 с. : ил. : карт.
- Докучаев В. В. Об овражном аллювии Полтавской губернии и чашеобразных углублениях на целинных степях // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1889. T. 20. Проток. С. 11.
- Докучаев В. В. Общий петрографический анализ скелетов из почв Малоазийских и Македонских табачных плантаций // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1889. № 3. С. 47-48.
- Докучаев В. В. Общий характер почв турецких табачных плантаций // Там же. С. 30-46.
- Докучаев В. В. Отчет секретаря о деятельности С-Петербургского общества естествоиспытателей за 1888 г. // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1889. T. 20. Вып. 5. Проток. С. 30-34.
- Докучаев В. В. Предварительный отчет о геологических исследованиях в Нижегородской губернии, произведенных в 1887 г. // Изв. Геол. ком. 1889. Т. 7. С. 329—334. Отд. изд. СПб.: тип. А. Якобсона, 1888. 6 с.
- Докучаев В. В. Проект задач и программа деятельности учрежденной при Вольном экономическом обществе постоянной Почвенной комиссии и журналы последующих 6 заседаний комиссии (29.04.1888 — 4.03.1889) // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1889. T. 3. Вып. 3. Проток. С. 6-31.
- Докучаев В. В. [Ред.] В. И. Вернадский. Путевые заметки о почвах бассейна реки Чаплынки Новомосковского уезда Екатеринославской губернии // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1889. № 3. С. 22-29; То же // Тр. Почв. комиссии. 1889. Вып. 1. С. 22-28.
- Докучаев В. В. [Ред.] Материалы к оценке земель Полтавской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Полтавскому губернскому земству: В 16 кн. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1889—1894.
- Докучаев В. В. [Ред.] Труды состоящей при 1 отделении Вольного экономического общества Почвенной комиссии: В 4 кн. СПб.: тип. В. Демакова, 1889—1899.
- 1890
- Докучаев В. В. Детальное естественно-историческое, физико-географическое и сельскохозяйственное исследование С.-Петербурга и его окрестностей // 8 съезд рус. естествоисп. и врачей: Отд. общий. СПб.: тип. В. Демакова, 1890. С. 119—124; // Дневник 8 съезда рус. естествоисп. и врачей: [С.-Петербург. 1889—1890 гг.] № 10. СПб., 1890. С. 1-6; То же // Вопрос об исследовании С.-Петербурга и его окрестностей в естественно-историческом, физико-географическом и сельскохозяйственном отношениях на 8 съезде русских стествоиспытателей и врачей. СПб.: тип. Шредера. 1890. С. 9-21. Отд. изд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1890. [2], 23 с.
- Докучаев В. В. [ru.wikisource.org/wiki/%D0%9E_%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B9%D1%88%D0%B8%D1%85_%D1%80%D0%B5%D0%B7%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82%D0%B0%D1%82%D0%B0%D1%85_%D0%BF%D0%BE%D1%87%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D1%85_%D0%B8%D1%81%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%B2_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8_%D0%B7%D0%B0_%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D0%B5%D0%B5_%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%BC%D1%8F О главнейших результатах почвенных исследований в России за последнее время] // 8 съезд рус. естествоисп. и врачей. Отд. 9. СПб.: тип. В. Демакова, 1890. С. 9-10.
- Докучаев В. В. О планах и значении губернского земского музея // Естественно-исторический музей Нижегородского губернского земства. Н. Новгород: тип. Товарищество, 1890. С. 2-5.
- Докучаев В. В. Об искусственном орошении // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1890. № 5/6. Проток. С. 15; То же // Тр. Почв. комиссии. 1891. Вып. 2. Проток. 1891. Вып. 2. С. 4.
- Докучаев В. В. Об экскурсиях, совершенных в Полтавской, Саратовской и Воронежской губерниях // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1890. № 5/6. Проток. С. 15-18; То же // Тр. Почв. комиссии. 1890. Вып. 2. С. 5-7.
- Докучаев В. В. Овражный аллювий Новых Сенжар Полтавского уезда // Вестн. естествознания. 1890. № 6. С. 273—284.
- Докучаев В. В. Отчёт о 8 съезде русских естествоиспытателей и врачей // 8 съезд рус. естествоисп. и врачей: Введение. СПб.: тип. В. Демакова, 1890. С. 41-88.
- Докучаев В. В., Бекетов А. Н. Постановления секции географии, этнографии и антропологии 8 съезда русских естествоиспытателей и врачей // Изв. РГО. 1890. Т. 26. Прил. 3. С. 51.
- Докучаев В. В., Георгиевский А. С. Полтавский уезд. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1890. 154 с. (Материалы к оценке земель Полтавской губернии. Естественно-историческая часть; Вып. 1.)
- Докучаев В. В. Сообщение о результатах сопоставления некоторых данных почвенно-геологического исследования Полтавской губернии с данными гипсометрической карты // Вестн. естествознания. 1890. № 9. С. 421.
- Докучаев В. В. Сообщение о Трудах Саратовского земства по переоценке земель // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1890. № 2. Проток. С. 38; То же // Тр. Почв. комиссии. 1891. Вып. 2. С. 2.
- Докучаев В. В. [Ред.] Вопрос об исследовании С-Петербурга и его окрестностей в естественно-историческом, физико-географическом и сельскохозяйственном отношениях на 8 съезде русских естествоиспытателей и врачей. СПб.: тип. Шредера, 1890. 23 с.
- 1891
- Докучаев В. В. Автобиография // Энциклопедия сельского хозяйства: иллюстр. словарь сельского хозяйства. Киев: тип. Барского. 1891. С. 280—282; То же // Биографический словарь профессоров и преподавателей ун-та за истекшую третью четверть века его существования. 1869—1894. Т. 1. СПб.: тип. Б. Вольфа. 1896. С. 234—237.
- Докучаев В. В. Доклад об исследовании Тамбовской губернии в почвенно-геологическом отношении. Тамбов: губ. земская тип., 1891. 18 с.
- Докучаев В. В. К вопросу о лесостепях // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1891. Т. 22. Проток. С. 24.
- Докучаев В. В. К вопросу о почвенно-геологических исследованиях Полтавской губернии // Земледелие. 1891. № 13. С. 109—110, № 14. С. 117—118. Отд. изд. Лохвицы: изд. Лохвицкого об-ва сельских хозяев, 1891. 16 с.
- Докучаев В. В. К вопросу о соотношениях между возрастом и высотой местности, с одной стороны, характером и распределением чернозёмов, лесных земель и солонцов, с другой // Вестн. естествознания. 1891. № 1. С. 1-16, № 2. С. 57-67, № 3. стр 112—123. Отд. изд. Статья 1: СПб.: тип. Н. А. Лебедева, 1891. 16 с.
- Докучаев В. В. Кристаллография: [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1890/1891 акад. году]. СПб.: лит. Гробовой, 1891. 331 с.
- Докучаев В. В. Минералогия: [Лекции, чит. в С.-Петербургском ун-те в 1890/1891 акад. году]. СПб.: изд. Щуканова, 1891. 567 с. (литогр.).
- Докучаев В. В. Объяснительная записка к проекту Почвенного комитета. СПб.: тип. Киршбаума, 1891. 40 с.
- Докучаев В. В. Отчет секретаря Общества естествоиспытателей за 1890 г. // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1891. Т. 22. Проток. С. 6-9.
- Докучаев В. В. Положение о Почвенном комитете: [Проект]. СПб.: тип. Бермана и Рабиновича, 1891. 6 с.
- Земятченский П. А., Докучаев В. В. Зеньковский уезд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1891. 108 с. (Материалы к оценке земель Полтав. губернии. Естественно-историческая часть. Отчет Полтав. губ. земства. Вып. 5).
- 1892
- Докучаев В. В. К вопросу о происхождении русского лёсса // Вестн. естествознания. 1892. № 3/4. С. 112—117; То же // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1893. Т. 22. Вып. 2. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 2-6.
- Докучаев В. В. [dlib.rsl.ru/01003630944 Наши степи прежде и теперь: (Почвоведческий очерк)] // Правительст-венный вестник. 1892. № 27, 39-41, 54, 56, 65, 70-74. Отд. изд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1892. [4], IV, 128 с. ; То же. М.; Л.: Сельхозгиз, 1936. 117 с. (Сер. Классики естествознания); То же // Классики русской агрономии в борьбе с засухой. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 11-109; То же на фр. яз. // Congrès international d’archéologie, préhistorique et d’antroppologie. 11 ses. Moscou. 1892. T. 1. Мoscou: impr. universite, 1892. T. 1. P. 197—240; То же на англ. яз. St.-Ptb.: Dept. Agriculture Ministry of Crown Domains for the World’s Columbian Exposition at Chicago, 1893. 62 p.
- Докучаев В. В. О некоторых результатах экскурсий, совершенных летом 1891 г. в степную полосу и Привислянский край // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1892. Т. 1. Вып. 2. Проток. С. 19; То же // Тр. Почв. комиссии. 1894. Вып. 3. Проток. 1894. Вып. 3. С. 7.
- Докучаев В. В. Первая экскурсия общего естественно-исторического характера под Петербургом // Правительственный вестник. 1892. № 109. 22 апр. Отд. изд. СПб.: тип. М-ва внутр. дел, 1892. 16 с.
- Докучаев В. В. Последняя страничка в геологии России вообще, и южных степей, в особенности // Правительственный вестник. 1892. № 39-41. 19-21 фев. Отд. изд. СПб.: тип. М-ва внутр. дел, 1892. 11 с.
- Докучаев В. В. Почвы степей: (чернозём, лесные земли, солонцы и пр.) // Правительственный вестник. 1892. № 65. 22 март.
- Докучаев В. В. Растительность, животные и климат степей // Там же. № 70-74. 29 мар.-3 апр.
- Докучаев В. В. Способы регулирования водного хозяйства в степях России // Там же. № 27. 2 фев.
- Докучаев В. В. Устройство поверхности и воды наших степей (оро-гидрография) // Там же. № 54. 10 март.; № 56. 12 март. Отд. изд. СПб.: тип. М-ва внутр. дел, 1892. 8 с.
- Докучаев В. В. Экспедиция в южные степи для облесительных и обводнительных работ // Правительственный вестник. 1892. № 143. 3 июля; То же // Лесной журн. 1892. Вып. 4. С. 411—414.
- Dokoutchaief B.B. Notes sur l’étude scientifique du sol en Russie au point de vue de l’agronomie et de la cartographie agricole // Bull. Soc. Belge géol., paleontol., hydrol. 1891/1892. Vol. 4. P. 113—115.
- Докучаев В. В. [Ред.] Исследование С.-Петербурга и его окрестностей в физико-географическом, естественно-историческом, сельскохозяйственном, гигиеническом и ветеринарном отношениях. Вып. 1. СПб.: тип. Шредера, 1892. 15 с. (Прил. к журн. Рус. об-ва охранения народного здравия. № 11)
- 1893
- Докучаев В. В. Замечания по поводу сообщения Н. А. Соколова: О происхождении лиманов Южной России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1893. Т. 22. Вып. 2. Проток. С. 13-14.
- Докучаев В. В. Замечания по поводу сообщения Н. И. Криштафовича: Некоторые новые данные к вопросу о возрасте Троицкого озерного отложения Московской губернии // Там же. Проток. С. 9.
- Докучаев В. В. К вопросу о регулировании водного хозяйства в степях России // Московское общество сельского хозяйства. М.: тип. т-ва А. Левенсон, 1893. С. 58-66; То же // Зап. РТО. 1893. Вып. 2. С. 2-12. Отд. изд. СПб.: тип. бр. Пантелеевых, [б.г.]. 45 с.
- Докучаев В. В. О задачах и целях, преследуемых Особой экспедицией Лесного департамента по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России // Сельское хозяйство и лесоводство. 1893. С. 107—108; То же // Киевлянин. 1893. № 213. 4 авг.
- Докучаев В. В. О происхождении гумусового лёсса // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1893. № 3. Проток. С. 57; То же // Тр. Почв. комиссии. 1894. Вып. 3. Проток. С. 2.
- Докучаев В. В. Об опытах над испарением листьев, производимых Особой экспедицией Лесного департамента // Метеорологический вестн. 1893. Т. 3. № 4. С. 155—157.
- Докучаев В. В., Сибирцев Н. М. Общий проект опытных работ экспедиции // Особая экспедиция Лесного департамента по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России. СПб.: тип. Евдокимова, 1893. С. 57-70.
- Докучаев В. В. Порядок осуществления работ в бассейне верхнего течения Дона // Московское общество сельского хозяйства. М.: тип. т-ва А. Левенсон, 1893. С. 45-46.
- Докучаев В. В. Предложение о снаряжении экспедиций летом 1892 г. в наиболее пострадавшие от неурожая местности для изучения причин постигшего бедствия и указания мер к предупреждению его на будущее время // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1893. № 1. Проток. С. 2.
- Dokouchaev V.V. Notes sur le loess // Bull. Soc. Belge géol., paleontol., hydrol. 1892/1893. Vol. 6. P. 92-101.
- Dokouchaev V.V. Sibirtzev N.M. Short scientific review of professor Dockuchaev’s and his pupil’s collection of soils, exposed in Chicago in the year 1893. St.-Ptb.: impr. Evdokimov, 1893. 40 p.
- Докучаев В. В. [Ред.] Н. М. Сибирцев. Особая экспедиция Лесного департамента по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России: (Предвар. отчет о деят. эксп. с июня по ноябрь 1892 г. и общий проект опытных работ её). СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1893. 70 с.
- Докучаев В. В. [Ред.] Почвенная карта Полтавской губернии / Сост. В. К. Агафонов, Н. П. Адамов, С. К. Богушевский, А. А. Бодиско, М. Васильев, В. И. Вернадский, и др. Масштаб 1:420 000. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1893 : 1 л. цв.
- 1894
- Докучаев В. В. Вместо предисловия. Оро-гидрография, геология, почва, климат и флора Полтавской губернии. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1894. С. III—IV. (Материалы к оценке земель Полтавской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Полтавскому губернскому земству; Вып. 16).
- Докучаев В. В. О задачах и целях, преследуемых Особой экспедицией Лесного департамента по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России // Русское лесное дело. 1893/94. № 1. С. 33-35.
- Докучаев В. В., Танфильев Г. И., Измаильский А. А., Краснов А. Н. Программа исследований на участках девственной степи Деркульского конного завода, Старобельского уезда // Тр. экспедиции, снаряж. Лесным департ.: Сборный отд. Вып. 1. СПб.: изд. м-ва земледелия и гос. имуществ, 1894. С. 49-54. Отд. изд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1894. [2], 4 с.
- Докучаев В. В. [Ред.] Карта ледниковых отложений Полтавской губернии / Сост. В. К. Агафонов. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства. 1894. 1 л. цв. (Материалы к оценке земель Полтавской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Полтавскому губернскому земству; Вып. 16).
- Докучаев В. В. [Ред.] П. А. Земятченский, А.А, Силантьев, В. А. Траншель. Пады. Имение Василия Львовича Нарышкина: Естественно-исторический очерк. СПб.: изд. В. Л. Нарышкина, 1894. VIII, [4], 437 с. : ил. : табл. : карт.
- Докучаев В. В. [Ред.] П. В. Отоцкий. Гидрологический очерк Воронцовки // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1894. Т. 2. № 6. С. 227—250 : Вкл. л. Карта. Масштаб 1:168 000. Отд. изд. СПб.: тип. В. Демакова, 1894. 24 с.
- Докучаев В. В. [Ред.] Труды Комиссии по исследованию С.-Петербурга и его окрестностей в физико-географическом, естественно-историческом, сельскохозяйственном, гигиеническом и ветеринарном отношениях. Ч. 1. СПб., 1894. 488 с.
- Докучаев В. В. [Ред.] Труды Экспедиции, снаряженной Лесным департаментом под руководством профессора Докучаева: Отчет Министерству земледелия и государственных имуществ: В 18 кн. СПб.: изд. м-ва земледелия и гос. имуществ, 1894—1898.
- 1895
- Докучаев В. В. Значение учреждения Почвенного комитета. М.: тип. Вильде, 1895. 32 с.
- Докучаев В. В. К вопросу о борьбе с засухами и иными стихийными невзгодами в степях России // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Вып. 1. С. 142.
- Докучаев В. В. К вопросу об организации опытных полевых станций в России // Там же. Вып. 2. С. 213—216; То же //Хозяин. 1895. № 1. С. 2-3. Отд. изд. СПб.: тип. бр. Пантелеевых, 1895. 7 с.
- Докучаев В. В. К вопросу об открытии при императорских русских университетах кафедр почвоведения и учения о микроорганизмах (в частности, бактериологии) // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Вып. 2. С. 217—253. Отд. изд. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1895. 66 с.
- Докучаев В. В. О русском чернозёме // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Вып. 1. Проток. С. 139.
- Докучаев В. В. Об естественно-историческом методе исследования почв // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1895. № 5. Проток. С. 153—171; То же // Тр. Почв, комиссии. 1899. Вып. 4. С. 14-32.
- Докучаев В. В. Об устройстве естественно-исторической степной станции на юге России // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1895. № 5. Проток. С. 3.
- Докучаев В. В. Общий физический очерк России // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Вып. 1. С. 95, 138.
- Докучаев В. В. Отзыв о труде г. Ив. Палимпсестова: (Степи юга России были ли искони веков степями и возможно ли облесить их? 1890 г.) // Зап. ИАН. 1895. Т. 75. Кн. 2. Прил. № 4. С. 297—306. Отд. изд. СПб.: тип. ИАН, 1895. 10 с.
- Докучаев В. В. Отчет о состоянии и деятельности Института сельского хозяйства и лесоводства в Новой Александрии за 1892 год // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Вып. 1. С. 86-121.
- Докучаев В. В. Отчет о состоянии и деятельности Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства за 1893 год // Там же. С. 122—166.
- Докучаев В. В. Положение о Бюро по почвоведению при Ученом Комитете // Изв. М-ва землед. и гос. имуществ. 1895. № 18. С. 323—324; То же //Хозяин. 1895. № 19. С. 381.
- Докучаев В. В. Почвенная коллекция профессора В. В. Докучаева и его учеников // Каталог Отдела почвоведения и климатологии Всероссийской сельскохозяйственной выставки в Москве в 1895 г. с объяснительными статьями гг. экспонентов. М.: тип. Вильде, 1895. С. 55-78.
- Докучаев В. В. Программа группы почвоведения на Всероссийской промышленной и художественной выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1895. № 5. С. 181—182.
- Докучаев В. В. Существующие и практиковавшиеся различными земствами методы оценки земель // Там же. С. 140—143; То же // Тр. Почв. комиссии. 1899. Вып. 4. С. 1-4.
- Докучаев В. В. Труды Экспедиции, снаряженной Лесным департаментом с атласом карт и чертежей // Изв. М-ва землед. и гос. имуществ. 1895. № 2. С. 20-23; № 3. С. 38-41. Отд. изд. Труды экспедиции, снаряженной Лесным департаментом, под руководством профессора Докучаева: Отчет м-ву землед. и гос. имуществ. 1894 г.: [Кратк. содерж. Трудов; извлеч. из Изв. М-ва землед. и гос. имуществ]. СПб.: тип. Киршбаума, 1895. [2], 25 с.; То же на фр. яз. St.-Ptb.: impr. Evdokimov, 1895. 28 p.
- Докучаев В. В. [Ред.] Записки Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства. Т. 9. Вып. 1. Варшава: тип. Варшав. учебн. округа, 1895. 215 с.
- Докучаев В. В. [Ред.] Н. М. Сибирцев. Программа для исследования почв в поле // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1895. Т. 9. Прил. С. 29-45. Отд. изд. Варшава: изд. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства., 1895. 17 с.
- 1896
- Докучаев В. В. Ерофеев, Михаил Васильевич // Биографический словарь профессоров и преподавателей за истекшую третью четверть века его существования. 1869—1894. Т. 1. СПб.: тип. Б. Вольфа, 1896. Т. 1. С. 249—251.
- Докучаев В. В. Каталог почвенной коллекции профессора В. В. Докучаева и его учеников и каталог коллекции особой экспедиции, снаряженной Лесным департаментом, под руководством профессора В. В. Докучаева. СПб.: тип. Е. Евдокимова, 1896. [2], 4, 166 с.; То же [с сокр.]. 1896. [3], 38 с.
- Докучаев В. В. О новой классификации почв // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1896. № 6. Проток. С. 87.
- Докучаев В. В. Отчет о состоянии и деятельности Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства за 1894 год // Зап. Н.-Александр. ин-та с.-х. и лесоводства. 1896. Т. 10. Вып. 1. С. 1-66.
- 1897
- Докучаев В. В. Воспоминания о Н. А. Любимове // Памяти Николая Алексеевича Любимова. СПб.: тип. Гл. упр. уделов, 1897. С. 77-80.
- Докучаев В. В. Памяти графа И. Д. Делянова // С.-Петербургские ведомости. 1897. № 356. 30 дек.;
- Иностранцев А. А., Коновалов Д. П., Докучаев В. В. Отзыв о работе магистра Земятченского «Каолинитовые образования Южной России» // Проток. засед. Совета СПб. ун-та. 1897. № 52. Прил. 10. С. 46-48.
- Docoutschaev V.V. Collection des sols du professeur Docoutschaev et de ses eleves, exposee au Musee mineralogique de l’Universite a St-Petersbourg: [7 cong. géol. int.]. St.-Ptb.: impr. Evdokimov, 1897. 17 p.
- 1898
- Докучаев В. В. Важнейшие законы современного почвоведения // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1898. Т. 29. Вып. 1. № 3. Проток. С. 112.
- Докучаев В. В. Вековечные основы человеческой жизни и цивилизация. СПб.: тип. СПб. градонач. 1898. 1 с.
- Докучаев В. В. Граф И. Д. Делянов и наука // С.-Петербургские ведомости. 1898. № 36. 6 фев.
- Докучаев В. В. Земские, городские и иные частные курсы по агрономии и основным для неё предметам // С.-Петербургские ведомости. 1898. № 78. 21 март.
- Докучаев В. В. К вопросу о переоценке земель Европейской и Азиатской России с классификацией почв // Сельскохоз. журн. 1897/1898. № 5 С. 3-49; № 8. С. 1-55. Отд. изд. М.: печ. А. И. Снегиревой, 1898. [4], IV, 116 с. : табл. : Рец. Д. И. Рихтер. Замечания на почвенно-оценочный проект проф. В. В. Докучаева. СПб.: тип. В. Демакова, 1898. 31 с. ; Письмо профессора В. В. Докучаева о переоценке земель в России // Народ. 1898. № 695. 2 дек.
- Докучаев В. В. К вопросу о соотношениях между живой и мертвой природой // С.-Петербургские ведомости. 1898. № 41. 11 фев.
- Докучаев В. В. Лекции о почвоведении и сельском хозяйстве: [15 лекций] // Там же. № 19, 23, 25, 27, 29, 32, 35, 36, 40, 42, 47-51.
- Докучаев В. В. Место и роль современного почвоведения в науке и жизни // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1899. Т. 3. Отд. 1. С. 45-55. Отд. изд. Варшава: Губ. тип., 1898. 11 с.; То же. СПб.: тип. СПб. градонач. 1899. 19 с.
- Докучаев В. В. Место, число, задачи и основы реорганизации наших сельскохозяйственных школ и так называемых опытных станций // С.-Петербургские ведомости. 1898. № 122. 6 мая.
- Докучаев В. В. О задачах соединенной Почвенно-статистической подкомиссии и о нормальном методе оценки земель // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1898. № 1. С. 4-5. // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1898. № 122. 6 мая.
- Докучаев В. В. О положении женщины в природе и в обществе // Рус. ведомости. 1898. № 59. 1 мар.
- Докучаев В. В. О почвах Кавказа // Дневник 10 съезда рус. естествоисп. и врачей в Киеве. № 7. Киев: тип. Кульженко. 1898. С. 252; То же // Кавказск. с.-х. 1898. № 244. С. 578; № 246. С. 613—616; № 247 С. 627—629; // Новое обозрение. 1898. № 5044. 11 сент.; // Русское садоводство. 1898. № 43. С. 680—684; № 44. С. 694—697.
- Докучаев В. В. О почвенных зонах России // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1898. № 4. С. 22.
- Докучаев В. В. Опыт устройства в России первых частных курсов по агрономии и соприкасающимся с нею наукам в течение одного зимнего семестра. (1897—1898) // Рус. ведомости. 1898. № 70. 12 март.; № 71. 13 март.
- Докучаев В. В. Основы сельского хозяйства и средства борьбы с современными сельскохозяйственными невзгодами. СПб.: тип. СПб. градонач. 1898. 4 с.
- Докучаев В. В. Отвечные основы человеческой жизни и культуры // Рус. ведомости. 1898. № 58. 28 фев.
- Докучаев В. В. Первозданные и вековечные условия жизни человека и его культуры: Естественно-исторические пояса или зоны. Сельскохозяйственные царства как первейшая основа при реорганизации всего нашего сельскохозяйственного строя // С.-Петербургские ведомости. 1898. № 52. 23 фев.; № 89. 1 апр.
- Докучаев В. В. Почвенные зоны вообще и почвы Кавказа в особенности // Изв. Кавказск. отд. РГО. 1898. Т. 12. Вып. 2. С. 119—128.
- Докучаев В. В. К учению о зонах природы: Горизонтальные и вертикальные почвенные зоны]. СПб.: тип. СПб. градоначальства, 1899. 28 с.
- Докучаев В. В. Проект публичных лекций по агрономии и основным для неё наукам // Сельскохоз. журн. 1897/1898. № 7. С. 64-67.
- Докучаев В. В. Пузыревский Платон Алексеевич // Биографический словарь профессоров и преподавателей С.-Петербургского университета. (1869—1894). Т. 2. СПб.: тип. Б. Вольфа, 1898. С. 140—142.
- Докучаев В. В. Чего можно и следует ожидать от частных (земских, городских, дворянских и др.) публичных курсов по сельскому хозяйству и основным для него наукам? СПб.: тип. СПб. градонач. 1898. 23 с.
- Докучаев В. В. Число, место, основы и задачи сельскохозяйственных опытных станций // Кавказ. 1898. № 304. 11 нояб.; № 308. 21 нояб.
- Докучаев В. В. [Ред.] П. В. Отоцкий. Литература по русскому почвоведению с 1765 по 1896 гг. СПб.: изд. Вольн. эконом. об-ва., 1898. 161 с.
- 1899
- Докучаев В. В. Вертикальные зоны Кавказа и их значение для сельского хозяйства и переселенческого вопроса // Сельскохоз. журн. 1899. № 8. С. 69-70.
- Докучаев В. В. Доклад Закавказскому статистическому комитету об оценке земель вообще и Закавказья, в особенности: Почвенные горизонтальные и вертикальные зоны. Тифлис: тип. Канцелярии главноначальника гражданской части на Кавказе, 1899. [2], 19 с.
- Докучаев В. В. Естественно-историческая оценка земли и распределение её по зонам и по сельскохозяйственным царствам // Сельскохоз. журн. 1899. № 7. С. 83-84.
- Докучаев В. В. К вопросу о репетекских гипсах // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1899. Ч. 37. С. 343—357.
- Докучаев В. В. Кавказская экскурсия профессора Докучаева // Почвоведение. 1899. № 3. С. 211—212.
- Докучаев В. В. Латериты в связи с классификацией почв // Сельскохоз. журн. 1899. № 9. С. 60.
- Докучаев В. В. Научно-популярные чтения по сельскому хозяйству и основным для него наукам // Там же. № 10. С. 136—137.
- Докучаев В. В. О задачах учреждаемого Общества распространения в России сельскохозяйственных знаний и умений в связи с учением о зонах природы // Хуторянин. 1899. № 19. С. 299—301.
- Докучаев В. В. О зональности в минеральном царстве // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1899. Ч. 37. С. 145—158.
- Докучаев В. В. О частных курсах по агрономии // Сельскохоз. журн. 1899. № 7. С. 89.
- Докучаев В. В. Отчет по геологическому обследованию Бессарабской губернии в почвенном отношении // Отчет о действиях Бессарабской губернской земской управы с 1 января по 1 октября 1899 г. Губернскому земскому собранию 31 очередной сессии. Кишинев: изд. Бессарабск. земства, 1899. С. 306—329. Отд. изд. Кишинев: Бессараб. земство, 1899. 25 с.
- Докучаев В. В. Место и роль современного почвоведения в науке и жизни // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1899. Т. 3. Отд. 1. С. 45-55. Отд. изд. СПб.: тип. СПб. градонач. 1899. 19 с.
- Докучаев В. В. Поездка по чернозёмной полосе Южной России, Закавказью и Туркестану в 1898 г. // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1899. Т. 3. Отд. 1. С. 126.
- Докучаев В. В. Предварительный отчет об исследованиях на Кавказе летом 1899 г. // Изв. Кавказск. отд. РГО. 1899. Т. 12. Вып. 3. С. 288—318; То же // Кавказск. с.-х. 1900. № 355. С. 667—670; № 356. С. 686—687; № 357. С. 705—708; № 358. С. 722—724; № 359. С. 733—739; № 361; С. 769—771; № 362. С. 784—786; То же // Кавказ. 1900. № 287; № 288; № 298; № 308; № 309. Отд. изд. Тифлис: тип. Козловского, 1900. 32 с.
- Докучаев В. В. Программа лекций по почвоведению на Частных курсах по сельскому хозяйству и основным для него наукам // Почвоведение. 1899. № 1. С. 68.
- Докучаев В. В. [Ред.] П. Отоцкий. Гидрографическая карта и гидрологический профиль Воронцовки Воронежской губернии, Павловского уезда. Масштаб 1: 168 000 // Тр. Почв. комиссии. 1899. Вып. 4 : на вкл. л.
- 1900
- Докучаев В. В. Замечания по докладу Н. А. Богословского «О подпочвенных продуктах выветривания в Средней России» // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1900. № 6. С. 73-75.
- Докучаев В. В. Записка о состоянии дел Комиссии по исследованию города и его окрестностей // Изв. СПб. гор. думы. 1900. Т. 138. № 13. С. 432—444.
- Докучаев В. В. О вертикальных почвенных зонах // Почвоведение. 1900. № 3. С. 222; То же Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1902. № 6. С. 5.
- Докучаев В. В. О необходимых условиях правильной организации сельскохозяйственных метеорологических наблюдений // Протоколы 1 метеорологического съезда при АН: [ 24-31 янв. 1900 г.]. СПб.: тип. ИАН 1900. С. 61-63.
- Докучаев В. В. О результатах исследований почв Кавказа // Кавказ. 1900. № 78. 22 март.
- Докучаев В. В. Основы почвоведения // Кавказ. 1900. № 224. 25 авг.; № 238. 8 сент.; То же // Почвоведение. 1901. № 1. С. 101—102.
- Докучаев В. В. Основы современного почвоведения // Кавказск. с.-х. 1900. № 346. С. 522; № 347. С. 538; № 348. С. 555—556; № 349. С. 574.
- Докучаев В. В. К вопросу о почвах Бессарабии // Почвоведение. 1900. № 1. С. 1-22. Отд. изд. Кишинев: Госиздат Молдавии, 1950. 55 с.
- Докучаев В. В. Почвоведение [Лекции, чит. статистическому персоналу Полтавского губ. земства] // Хуторянин. 1900. № 25. С. 363—366; № 26. С. 383—385; № 27. С. 396—399; № 28. С. 407—409; № 29. С. 423—426; № 30. С. 441—445; То же // Земский сборник Черниговской губ. 1900. № 8. С. 101—165; То же под загл. О почвоведении. // Лекции проф. В. В. Докучаева и А. В. Фортунатова. Полтава: Экон. бюро Полтавск. губ. земства, 1901. С. 5-74.
- Докучаев В. В. Частные публичные курсы по сельскому хозяйству и основным для него наукам: Вступ. речь. Проект устава Общества распространения в России сельскохозяйственных знаний и умений. СПб.: типо-лит. Винеке, 1900. [2], 55 с.
- Dokoutschaeff В.B. Collection pédologique: Zones verticales des sols. Zones agricoles. Sols du Caucase. St.-Ptb.: Ministére des finances. 1900. 56 p. : сarte.
- Докучаев В. В. [Ред.] Научно-популярные чтения по сельскому хозяйству основным для него наукам: В 7 кн. СПб.: Изд-во кн. маг. Эриксон и тип. Винеке. 1900.
- 1901
- Докучаев В. В. Главнейшие типы почв Кавказа // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1901. T. 31. Вып. 1. № 3. Проток. С. 128—129.
- Докучаев В. В. Об основах современного почвоведения // Почвоведение. 1901. № 1. С. 101—102.
- Докучаев В. В. Поездка на Кавказ летом 1899 г. // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1901. Т. 4. Отд. 1. С. 87-88.
- Докучаев В. В. [Ред.] Почвенная карта Европейской России, составленная по почину и плану проф. В. В. Докучаева П. М. Сибирцевым, Г. И. Танфильевым и А. Р. Ферхминым под наблюдением Ученого комитета Министерства земледелия и государственных имуществ. Масштаб 1:2 520 000. СПб.: изд. Деп. земледелия, 1901. 1 цв. л.
- Посмертные издания
- Докучаев В. В. Избранные сочинения: В 3 т. М.: Сельхозгиз, 1948—1949.
- Докучаев В. В. [www.landscape.edu.ru/book_dokuchaev_1948.shtml Учение о зонах природы]. М.: Географгиз, 1948. 64 с.
- Докучаев В. В. [dlib.rsl.ru/01004897898 Избранные труды] / Ред. Б. Б. Полынов. М.: Изд-во АН СССР, 1949. 643 c. [Сер. Классики науки].
- Докучаев В. В. Сочинения: В 9 т. : Т. 1-7. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949—1953; Т. 8-9. М.: Изд-во АН СССР 1961.
- Докучаев В. В. О послетретичных образованиях в почвах: [В ст. Н. Н. Соколова. Докучаев как геолог и геоморфолог] // Сб. работ Центр. музея почвоведения им. В. В. *Докучаева. Вып. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. C. 70-99.
- Докучаев В. В. Избранные сочинения / Ред. С. С. Соболев. М.: Сельхозгиз, 1954. 708 c.
Литература о В. В. Докучаеве
- Некрологи
- Бессарабец. 1903. № 281. 1 нояб.
- Варшавский дневник. 1903. № 331. 30 нояб.
- Волгарь. 1903. № 297. 30 окт.
- Днепровский вестник. 1903. № 74. 1 нояб.
- Известия Министерства земледелия и гос. имуществ. 1903. № 44. С. 1046.
- Исторический вестник. 1903. Т. 94. С. 1144—1146.
- Кавказское сельское хозяйство. 1903. № 42 (506). С. 1384.
- Киевлянин. 1903. № 300. 30 окт.
- Московские ведомости. 1903. № 296. 29 окт.
- Нива. 1903. № 45. С. 902—903.
- Новое время. 1903. № 9932. 28 окт., № 9940. 5 нояб.
- Новое обозрение. 1903. № 6554. 2 нояб.
- Новости и Биржевая газета. 1903. № 297.
- Одесские новости. 1903. № 6124. 30 окт., № 6134. 8 нояб.
- Петербургская жизнь. № 336. С. 5121.
- Петербургский листок. 1903. № 296. 28 окт.
- Правительственный вестник. № 238. 28 окт.
- Русские ведомости. 1903. № 296. 28 окт.
- Санкт-Петербургские ведомости. 1903. № 296. 29 окт.
- Северо-западное слово. 1903. № 1764. 1 нояб.
- Сельский хозяин. 1903/04. № 2. С. 33-34.
- Торгово-промышленная газета. 1903. № 245. 28 окт.
- Труды Вольного экономического общества. 1903. № 4-5. С. 1-2.
- Хозяин. 1903. № 44.
- Хуторянин. 1903. № 45. С. 864.
- Черниговские губернии ведомости. 1903. № 3342. 4 нояб.
- Юг. 1903. № 1620. 1 нояб.
- Южная Россия. 1903. № 277.
- Южный край. 1903. № 7895. 30 окт.
- Агафонов В. К. Василий Васильевич Докучаев: [Некролог] // Мир божий. 1903. № 2. С. 93-96.
- Богданов С. М. Памяти В. В. Докучаева: [Некролог] // Киевлянин. 1903. № 301. 31 окт.
- Будрин П. В. Сообщение о кончине в 1903 г. В. В. Докучаева, с характеристикой его выдающихся заслуг как реформатора Института // Зап. Ново-Александрийск. ин-та с.-х. и лесоводства. 1905. Т. 17. Вып. 2. С. 3-4.
- Васильев Н. Памяти В. В. Докучаева // Биржевые ведомости. 1903. № 297. 30 окт.
- Земятченский П. А. В. В. Докучаев: [Некролог] // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1904. Т. 34. Вып. 1. С. 259—270.
- Карпинский А. П. Сообщение о смерти В. В. Докучаева // Зап. СПб. минерал. об-ва. 1903. Ч. 41. № 2. Проток. С. 38-39.
- Клепинин Н. Н. Памяти В. В. Докучаева // Вестн. Таврич. земства. 1903. № 10. С. 1-6.
- Крубер А. А. В. В. Докучаев: (умер 26 октября, 1903) // Землеведение. 1904. Т. 10. Кн. 4. С. 65-72.
- Курилов В. В. В. В. Докучаев: Памяти его // Вестн. Екатериносл. земства. 1903. № 5. С. 14-16.
- Морозов Г. Ф., Адамов Н. П. Памяти В. В. Докучаева // Тр. опытных лестничеств. 1904. Вып. 2. С. 1-12.
- Прохоров Н. И. Памяти профессора Василия Васильевича Докучаева // Земледелец. 1903. № 12. С. 532—536.
- Сабанин А. Н. Памяти В. В. Докучаева // Вестн. сельского хозяйства. 1903. № 46. С. 9-12.
- Танфильев Г. И. Памяти Василия Васильевича Докучаева // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1903. № 6. С. 1-4.
- Танфильев Г. И. Памяти профессора В. В. Докучаева // Хозяин. 1903. № 44. С. 2003—2008.
- Тукалевский В. Н. Проф. В. В. Докучаев // Земледелие. 1903. № 43. С. 748—749.
- Литература
- Агафонов В. К. Обзор изданий пямяти В. В. Докучаева // Мир божий. 1904. № 10. С. 109—112.
- Адамов Н. П. В. В. Докучаев: Воспоминание о нём // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1904. Т. 34. Вып. 1. С. 277—281.
- Базилевская Н. А., Мейер К. И., Станнов С. С., Щербакова А. А. В. В. Докучаев // Выдающиеся отечественные ботаники. М.: Учпедгиз, 1957. С. 40-51.
- Баландин Р. К. В. В. Докучаев: Кн. для учащихся. М.: Просвещение, 1990. 94, [2] с. (Люди науки).
- Бараков П. Ф. Василий Васильевич Докучаев: Биографический очерк // Ежегодник по геологии н минералогии России. 1904. Т. 7. Вып. 1. С. 3-9.
- Белозоров С. Т. Из переписки В. В. Докучаева с Г. Н. Высоцким // Изв. РГО. 1953. Т. 85. С. 84-89.
- Белорозов С. Т. В. В. Докучаев и Г. И. Танфильев: К истории научного почвоведения // Сб. геол.-геогр. ф-та Одесского ун-та. Т. 2. 1954. С. 271—285.
- Берг Л. С. Докучаев как географ // Почвоведение. 1939. № 2. С. 14-19.
- Богданович Н. В., Шувалов С. А. В. В. Докучаев — основатель научного почвоведения. (1846—1903) // Изв. АН Узб. ССР. 1947. № 1. С. 124—131.
- Богословский Н. А. Общий характер научной деятельности В. В. Докучаева // Почвоведение. 1903. № 4. С. 353—362.
- Богословский Н. А., Никитин С. Н. В. В. Докучаев: общий характер научной деятельности и его отношение к Геологическому комитету // Изв. Геол. ком. 1904. Т. 23. № 9. С. 1-14.
- Бушинский В. П. В. В. Докучаев — создатель русского генетического почвоведения // Сов. агрономия. 1946. № 4. С. 12-20.
- В. В. Докучаев и география. 1846—1946: К столетию со дня рождения. М.: Изд-во АН СССР, 1946. 83 с.
- [dlib.rsl.ru/viewer/01005034459#?page=137 Василий Васильевич Докучаев // Императорский Санкт-Петербургский университет] // Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1897 год. — СПб.: Типография Министерства внутренних дел, 1896. — С. 265.
- Василий Васильевич Докучаев. (1846—1903). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. 103 с.
- Вернадский В. И. Страница из истории почвоведения: (Памяти В. В. Докучаева) // Научное слово. 1904. С. 5-26. Отд. изд. М.: типо-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1904. 24 с.
- Виленский Д. Г. Влияние русской докучаевской школы на развитие мировой картографии почв // Уч. зап. МГУ. 1946. Вып. 104. Т. 2. № 2. С. 46-59.
- Виленский Д. Г. Роль и значение Докучаева в истории почвоведения // Почвоведение. 1946. № 6. С. 343—352.
- Виленский Д. Г. Докучаев, его жизнь и деятельность // История почвоведения в России. М.: Сов. наука. 1958. С. 104—122.
- Вильямс В. Р. Значение трудов В. В. Докучаева в развитии почвоведения // В. В. Докучаев. Избранные сочинения. Т. 1. М.: Сельхозгиз, 1948. C. 12-20
- Гаркуша И. Ф. В. В. Докучаев и русская школа почвоведов: (К столетию со дня рождения). Горы-Горки: Изд-во Белорус. с.-х. ин-та, 1947. 15 с.
- Герасимов И. П. Великий русский ученый В. В. Докучаев: (К 125-летию со дня рождения) // Почвоведение. 1971. № 8. С. 3-7.
- Глинка К. Д. В. В. Докучаев как почвовед // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1905. Т. 7. Вып. 1. С. 10-16.
- Глинка К. Д. Русское почвоведение: Краткий исторический очерк: (К 20-й годовщине смерти В. В. Докучаева) // Зап. Ленингр. с.-х. ин-та. 1924. Т. 1. С. 1-24.
- Глинка К. Д. В. В. Докучаев как создатель русского почвоведения // Тр. Почв. н-та. 1927. Вып. 2. С. 301—302; 318—322.
- Гордеев Д. И. Роль В. В. Докучаева в истории отечественной гидрогеологии // Тр. Лабор. гидрогеол. пробл. им. Ф. П. Саваренского АН СССР. 1949. Т. 6. С. 194—206.
- Григорьев А. А. Великий вклад в учение о единстве природы: (К 50-летию со дня смерти В. В. Докучаева) // Природа. 1953. № 12. С. 27-34.
- Григорьев А. А. Географическая зональность и некоторые её закономерности: К 50-летию открытия закона географической зональности // Изв. АН СССР. Сер. геол. 1954. № 5. С. 17- 39; № 6. С. 41-50.
- Добровольский Г. В. Значение «Русского чернозема» В. В. Докучаева в становлении и развитии почвоведения // Вестн. МГУ. Сер. 17. Почвоведение. 1983. № 1. С. 3-8.
- Добровольский Г. В. В. В. Докучаев как выдающийся эколог // Вестн. МГУ. Сер. 17. Почвоведение. 1996. № 3. С. 3-8.
- Добровольский Г. В. Докучаев и современное естествознание // Почвоведение. 1996. № 2. С. 117—123.
- Добровольский Г. В. След на все времена: (К 150-летию со дня рождения В. В. Докучаева) // Вестн. РАН. 1996. № 2. С. 153—158.
- Добровольский Г. В. Язык В. В. Докучаева как отражение широты его научного мировоззрения и литературного таланта // Почвоведение. 2007. № 9. С. 1129—1138.
- Докучаев: [Сб. статей]. СПб.: Изд-во журн. Почвоведение, 1904. 123 с.
- Достоевский А. А. Василий Васильевич Докучаев // Отчет РГО за 1903 г. СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1904. С. 7-8.
- Димо Н. А. В. В. Докучаев — организатор высшей школы // Почвоведение. 1946. № 6. С. 377—378.
- Ефремов Ю. К. Василий Васильевич Докучаев как географ // Отечественные физико-географы и путешественники. М.: Учпедгиз. 1959. С. 450—452.
- Завалишин А. А. Учение В. В. Докучаева о факторах почвообразования как основа сравнительно-географического метода исследования почв // Почвоведение. 1958. № 9. С. 39-47.
- Захаров С. А. Последние годы деятельности В. В. Докучаева // Почвоведение. 1939. № 1. С. 43-50.
- Захаров С. А. Докучаев как основоположник и организатор молодой науки генетического почвоведения // Почвоведение. 1946. № 6. С. 361—365.
- Земятченский П. А. О научной деятельности В. В. Докучаева // Отчет о состоянии и деятельности СПб. ун-та за 1903 г. СПб., тип. Б. Вольфа. 1904. С. 12-17.
- Земятченский П. А. Василий Васильевич Докучаев как личность: По воспоминаниям // Почвоведение. 1939. № 2. С. 9-13.
- Значение научных идей В. В. Докучаева для борьбы с засухой и эрозией в лесостепных и степных районах СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1955. 183 с.
- Зонн С. В. Василий Васильевич Докучаев. М.: Наука, 1991. 221 с. (Научно-биографическая сер.).
- Из переписки В. В. Докучаева и В. И. Вернадского // Научное наследство. Т. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 761—855.
- Из переписки В. В. Докучаева и А. А. Измаильского // Там же. С. 859—1026.
- Имедадзе В. К. Великий русский учёный В. В. Докучаев и его ученики в Грузии. Тбилиси: Техника да шрома, 1955. 70 с.
- Квасников В. В. Василий Васильевич Докучаев: Очерк о жизни и научной деятельности. Воронеж: Обл. книгоиздат., 1951. 60 с.
- Кирьянов Г. Ф. Василий Васильевич Докучаев. 1846—1903. М.: Наука, 1966. 291 с. (Научно-биографическая сер.).
- Криштафович Н. И. В. В. Докучаев как геолог // Ежегодник по геологии и минералогии России. 1905. Т. 7. Вып. 1. С. 16-22.
- Крупенников И. А. Магия личности и имени В. В. Докучаева // Почвоведение. 2002. № 9. С. 1034—1042.
- Крупеников И. А., Крупеников Л. А. Докучаев. 1846—1903. М.: Молодая гвардия, 1949. 288 с. (ЖЗЛ).
- Крупеников И. А., Крупеников Л. А. Путешествия и экспедиции В. В. Докучаева. М.: Госгеографгиз, 1949. 126 с. (Сер. Русские путешественники).
- Крупеников И. А., Крупеников Л. А. Василий Васильевич Докучаев. М.: Сельхозгиз, 1950. 192 c.
- Кузнецов П. С. Учение о зонах природы: (К 50-летию учения В. В. Докучаева о зонах природы) // Природа. 1948. № 9. С. 77-79.
- Кузнецов П. С. В. В. Докучаев как географ // Природа. 1950. № 9. С. 73-76.
- Кузнецов П. С. Естествознание на рубеже XIX и XX веков и В. В. Докучаев // Природа. 1951. № 8. С. 55-59.
- Кульпин Э. С. [www.vostokoved.ru/images/stories/pdf/metamorf.pdf Василий Докучаев как предтеча биосферно-космического историзма]: судьба ученого и судьбы России // Природа и общество: На пороге метаморфоз. М.: ИАЦ Энергия, 2010. С. 167—183.
- Левинсон-Лессинг Ф. Ю. Жизнь и деятельность В. В. Докучаева // Тр. Почв. ин-та АН СССР. 1927. Вып. 2. С. 289—300.
- Лысенко М. П. Значение некоторых идей В. В. Докучаева для грунтоведения // Вестн. ЛГУ. Сер. биол., геогр. и геол. 1955. № 7. Вып. 3. С. 111—122.
- Лысенко М. П. В. В. Докучаев и лёссовая проблема // Почвоведение. 1956. № 7. С. 59-67.
- Мещерский И. И. Несколько воспоминаний о В. В. Докучаеве как общественном деятеле // Почвоведение. 1903. № 4. С. 427—430.
- Морозов Г. Ф. Значение работ В. В. Докучаева для лесоводства // Там же. С. 415—421.
- Николаева Д. А. Нижегородское земство и деятельность экспедиции В. В. Докучаева // Рос. историч. журнал. 2000. № 2. С. 25-29.
- О геологических исследованиях В. В. Докучаева в южной части Смоленской губернии // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1877. T. 8. Отд. минерал. и геол. Проток. С. 43-44.
- Отоцкий П. В. Жизнь В. В. Докучаева // Почвоведение. 1903. № 4. С. 319—342; То же // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1904. № 1/2. С. 53-71.
- Памяти проф. В. В. Докучаева. СПб.: тип. Скороходова, 1904. [5], 61 c. [Кружок любителей естествозн., с.-х. и лесоводства при Ново-Александрийском ин-те].
- Павлов А. П. В. В. Докучаев, как геолог // Почвоведение. 1903. № 4. С. 390—413.
- Полынов Б. Б. В. В. Докучаев и естествознание // Изв. АН СССР. Сер. геол. 1947. № 1. С. 105—113.
- Полынов Б. Б., Крупенников И. А., Крупенников Л. А. Василий Васильевич Докучаев: Очерк жизни и творчества . М.: Изд-во АН СССР, 1956. 278 c.
- Прасолов Л. И. Докучаев — его жизнь и деятельность // Почвоведение. 1946. № 6. С. 333—340.
- Прасолов Л. И. Из воспоминаний о встречах с В. В. Докучаевым, Н. М. Сибирцевым и В. Р. Вильямсом // Почвоведение. 1950. № 7. С. 389—393.
- Русский чернозем — сто лет после Докучаева / Ред. В. А. Ковда, Е. М. Самойлов. М.: Наука, 1983. 302 c.
- Рубцов Н. И. Влияние идей В. В. Докучаева на развитие русской геоботаники: (К 100-летию со дня его рождения) // Вестн. АН Казах. ССР. 1946. № 11. С. 35-38.
- К 150-летию со дня рождения В. В. Докучаева. Санкт-Петербургский университет. 1996. № 16. (3421). 33 с.
- Столетие со дня рождения В. В. Докучаева // Изв. АН СССР. Сер. геол. 1947. № 2. C. 161—162.
- Скрынникова И. Н. О переписке В. В. Докучаева и В. И. Вернадского // Научное наследство. Т. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 745—760.
- Смирнов-Логинов В. П. Памяти В. В. Докучаева // Почвоведение. 1939. № 1. С. 51-53.
- Соболев С. С. Великий русский ученый В. В. Докучаев // Культ.-просвет. работа. 1948. С. 18-21.
- Соколов Н. Н. В. В. Докучаев как геолог и геоморфолог // Сб. работ Центр. музея почвоведения им. В. В. Докучаева. Вып. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 70-99.
- Сочава В. Б. В. В. Докучаев и русская геоботаника: К столетию со дня рождения В. В. Докучаева // Сов. ботаника. 1946. Т. 14. № 2. С. 73-78
- Станков С. С. В. В. Докучаев и география // Изв. РГО. 1947. Т. 79. Вып. 2. С. 127—136.
- Сус Н. И. В. В. Докучаев и лесомелиорация // Лесное хозяйство. 1948. № 1. С. 102—106.
- Танфильев Г. И. Памяти учителя: В годовой день его кончины // Тр. Ботан. сада Юрьевск. ун-та. 1904. Т. 5. Вып. 3. С. 194—202; То же // Географические работы. М.: * Географгиз, 1953. С. 659—665.
- Танфильев Г. И. Значение работ В. В. Докучаева для ботанической географии России // Почвоведение. 1903. № 4. С. 423—426; То же // Географические работы. М.: Географгиз. 1953. С. 656—659.
- Тюлин А. Ф. Докучаевское почвоведение в прошлом и перспективы его дальнейшего развития // Почвоведение. 1939. № 2. C. 78-80.
- Морозов Г. Ф. Значение работ В. В. Докучаева для лесоводства // Почвоведение. 1903. № 4. С. 415—421.
- Ткаченко М. Е. В. В. Докучаев // Лесной журн. 1905. № 1. С. 166—175.
- Труды Юбилейной сессии, посвящённой столетию со дня рождения В. В. Докучаева. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 686 с.
- Ферхмин А. Р. Нижегородский период деятельности В. В. Докучаева // Почвоведение. 1903. № 4. С. 343—351.
- Ферхмин А. Р. Профессор В. В. Докучаев как учитель и основатель школы почвоведов // Тр. СПб. об-ва естествоисп. 1904. Т. 34. Вып. 1. С. 270—276.
- Фортунатов А. Ф. Из воспоминаний о В. В. Докучаеве // Вестн. рус. сельск. хоз-ва. 1903. № 44. С. 12-14.
- Читчян А. И. Василий Васильевич Докучаев и наука о почве: (К столетию со дня рождения). Ереван: Изд-во АН Арм. ССР. 1946. 38 с.
- Шилова Е. И. Докучаев в Петербургском университете // Вестн. ЛГУ. 1948. № 7. С. 125—130.
- Шокальский Ю. М. По поводу значения В. В. Докучаева в географии // Почвоведение. 1939. № 1. С. 54-55.
- Эдельштейн Я. С. Памяти В. В. Докучаева // Почвоведение. 1939. № 1. С. 56-57.
- Эдельштейн Я. С. Значение геоморфологических работ В. В. Докучаева // Почвоведение. 1947. № 2. С. 77-81.
- Якубов Т. Ф. Василий Васильевич Докучаев: (К 100-летию со дня рождения) // Наука и жизнь. 1946. № 4. С. 28-31.
- Янин Е. П. История одной научной программы: (В. В. Докучаев — инициатор комплексных исследований окружающей среды городских агломераций). М: ИМГРЭ, 2003. 56 с.
- Ярилов А. А. Берендт или Докучаев // Тр. Почв. ком-та при Моск. о-ве с.-х. 1913. Т. 1. вып. 3.
- Ярилов А. А. В. В. Докучаев как педолог // Почвоведение. 1903. № 4. С. 363—390.
- Ярилов А. А. Докучаев // Почвоведение. 1939. № 1. С. 7-42.
- Ярилов А. А. Докучаевская Почвенная комиссия: К пятидесятилетию со времени основания её // Почвоведение. 1939. № 2. С. 3-8.
- Ярилов А. А. Наследство В. В. Докучаева // Почвоведение. 1939. № 3. С. 7-19.
- Boulaine J. Le countrepoint et le cortege de Dokuchaev: Quelques сontemporains du fondateur de la pedologie genetique // Pedologie. 1984. № 34. P. 5-22.
- Esakov V. A. Dokuchaiev Vasily Vasilievich // Dictionary of scientific biography. Vol. 4. N.Y.: Chsrles Scribner’s Sons. 1971. P. 143—146.
- Glinka K. D. Dokuchaiev’s ideas in the development of pedology and cognate sciences. Leningrad: Acad. Sci. USSR. 1927. 32 p. (Russian pedological investigations. Vol. 1.)
- Margulіs H. Aux sources de la pédologie (Dokoutchaïev-Sibirtzev). Toulouse, 1954. 85 p. (Ann. École nationale supérieure agronomique. T. 2).
- Moon D. The environmental history of the Russian steppes: Vasily Dokuchaev and the harvest failure of 1891 // Trans. Royal Hist. Soc. Ser. 6. 2005. N 15. P. 149—174.
- Simonson. R.W. Early teaching in USA of Dokuchaiev factors of soil formation // Soil Sci. Soc. Am. J. 1997. N 61. P. 11-16.
Напишите отзыв о статье "Докучаев, Василий Васильевич"
Примечания
- ↑ [smolnarod.ru/politroom/vasilij-dokuchaev-genij-iz-smolenskoj-glubinki/ Восстановлены могилы родителей Докучаева — Василия Сергеевича и Пелагеи Трофимовны, а так же дом, где родился и вырос Василий] Василий Докучаев — гений из смоленской глубинки // Смоленская народная газета. 8.08.2015.
- ↑ Именной указатель // В. В. Докучаев. Сочинения. Т. 8. М: Изд-во АН СССР, 1961. С. 545.
- ↑ Сперанский И. П. [dlib.rsl.ru/viewer/01003185419#?page=513 Очерк истории Смоленской духовной семинарии и подведомых ей училищ со времени основания семинарии до её преобразования по Уставу 1867 года]: (1728—1868). Смоленск: Тип. Е. П. Позняковой, 1892. [532] с.
- ↑ Архивные документы // В. В. Докучаев. Собрание сочинений. Т. 9. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 155—162.
- ↑ 1 2 Отоцкий П. В. Жизнь В. В. Докучаева // Почвоведение. 1903. № 4. С. 319—342.
- ↑ 1 2 Вернадский В. И. Страница из истории почвоведения: (Памяти В. В. Докучаева) // Научное слово. 1904. С. 5-26.
- ↑ Павлов А. П. В. В. Докучаев, как геолог // Почвоведение. 1903. № 4. С. 391—413.
- ↑ Ливеровский Ю. А. Творческий путь академика К. Д. Глинки // Почвоведение. 1948. № 6. С. 382—394.
- ↑ Докучаев В. В. О подзоле Смоленской губернии. Протоколы заседания. См. библиографию. (сам доклад не сохранился).
- ↑ Докучаев, В. В [dlib.rsl.ru/viewer/01004897898#?page=249 Русский чернозём. Популярный очерк] // Новь.. — СПб., 1885. — Вып. 18. — С. 194-215.
- ↑ Диплом С.-Петербургского университета от января 1884 г. В Собрании сочинений В. В. Докучаева. М.: Изв-во АН СССР. Т. 9. 1961. С. 160
- ↑ Бараков П. В. В. Докутаев как организатор опытных учреждений // Памяти проф. В. В. Докучаева. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1904. C. 35-44.
- ↑ Материалы к оценке земель Нижегородской губернии Естественно-историческая часть: Отчет Нижегородскому губернскому земству: Кн. 1-14. СПб.: тип. Евдокимова, 1884—1886.
- ↑ Материалы к оценке земель Полтавской губернии. Естественно-историческая часть: Отчет Полтавскому губернскому земству: Кн. 1-16. СПб.: изд. Полтавск. губ. земства, 1889—1894.
- ↑ Зонн С. В. Василий Васильевич Докучаев. М.: Наука, 1991. 219 с.
- ↑ Докучаев В. В. Детальное естественно-историческое, физико-географическое и сельскохозяйственное исследование С.-Петербурга и его окрестностей // 8 съезд русских естествоисп. и врачей: Отд. общий. СПб.: тип. В. Демакова, 1890. С. 119—124.
- ↑ Труды Комиссии по исследованию С.-Петербурга и его окрестностей в физико-географическом, естественно-историческом, сельскохозяйственном, гигиеническом и ветеринарном отношениях. Ч. 1. СПб., 1894. 488 с.
- ↑ Докучаев В. В. Записка о состоянии дел Комиссии по исследованию города и его окрестностей // Известия СПб. городской думы. 1900. Т. 138. № 13. С. 432—444.
- ↑ Янин Е. П. История одной научной программы (В. В. Докучаев — инициатор комплексных исследований окружающей среды городских агломераций. М: ИМГРЭ, 2003. 56 с.
- ↑ Протоколы заседания МОИП от 21 сентября 1900 года // Bull. Soc. natur. Moscou. Прил. проток. 1900. Т. 14. N 5/6. P. 40-41.
- ↑ Докучаев В. В. Программа лекций по курсу геологии для студентов 3-го и 4-го курсов в 1879/1880 уч. г. // Гос. Исторический архив Ленинградской обл. 1879. Ф. 14. ед. хр. 7192. св. 207. л. 12. По В. В. Докучаев: Сочинения. Т. 8. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 53.
- ↑ Вернадский В. И. [Воспоминания 1916 года] / по Э. М. Галимов. Предисловие к 1 тому // В. И. Вернадский. Собрание сочинений в 24 томах. Т. 1. М.: Наука, 2013. С. 9-11.
- ↑ Вернадский В. И., Курбатов С. М. Земные силикаты, алюмосиликаты и их аналоги: Из лекций в Моск. ун-те В. И. Вернадского, изд. в 1910—1912 гг. 4-е изд., перераб. и привед. к новому уровню знаний проф. С. М. Курбатовым и акад. В. И. Вернадским. Л.; М.: ОНТИ, Гл. ред. геол.-развед. и геодез. лит., 1937. 378 с.
- ↑ Докучаев В. В. Детальное естественно-историческое, физико-географическое и сельскохозяйственное исследование С.-Петербурга и его окрестностей // 8 съезд русских естествоиспытателей и врачей: Отд. общий. СПб.: тип. В. Демакова, 1890. С. 119—124.
- ↑ Состав VIII съезда русских естествоиспытателей и врачей// VIII съезд русских естествоиспытателей и врачей. СПб.: Тип. Демакова, 1890. С. III.
- ↑ [shkolazhizni.ru/archive/0/n-16898/ Как воронежский чернозём в Париже побывал и что с ним там стало?]. Shkolazhizni.ru (19 июня 2008). Проверено 30 декабря 2013.
- ↑ Monod E. La Section Russie // Exposition universelle de 1889: (Paris, France). Vol. 3. Paris: E. Dentu, 1890. P. 150—159.
- ↑ Докучаев В. В. Новейшая классификация почв: Таблица // Почвоведение. 1900. № 2. Приложение (в конце журнала).
- ↑ Левинсон-Лессинг Ф. Ю. Жизнь и деятельность В. В. Докучаева // Труды Почвенного института. АН СССР. Вып. 2. 1927. С 289—300.
- ↑ Из переписки с В. И. Вернадским: (1888—1901) // В. В. Докучаев. Сочинения. Т. 8. М.: Изд-во АН СССР, 1961. C. 412.
- ↑ Могила на плане кладбища (№ 4) // Отдел IV // Весь Петербург на 1914 год, адресная и справочная книга г. С.-Петербурга / Ред. А. П. Шашковский. — СПб.: Товарищество А. С. Суворина – «Новое время», 1914. — ISBN 5-94030-052-9.
- ↑ Глинка К. Д.’’ В. В. Докучаев как почвовед // Памяти проф. В. В. Докучаева. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1904. С. 19.
- ↑ Dokouchaev V. V. Sibirtzev N. M. Short scientific review of professor Dockuchaev’s and his pupil’s collection of soils, exposed in Chicago in the year 1893. St.-Ptb.: impr. Evdokimov, 1893. 40 p.
- ↑ Dokouchaev V. V. Our Steppes Before and Nowadays. St.-Ptb.: Dept. Agriculture Ministry of Crown Domains for the World’s Columbian Exposition at Chicago, 1893. 62 p.
- ↑ Чеботарёва Л. А. Василий Васильевич Докучаев (1846—1903): Биографический очерк // В. В. Докучаев Сочинения. М.: Изд-во АН СССР. 1969. Т. 9. C. 147—148.
- ↑ Левинсон-Лессинг Ф. Ю. К .Д. Глинка // Тр. Почв. ин-та им. В. В. Докучаева, 1930. Вып. 3/4. С. 3-18.
- ↑ Соболев С. С. Развитие идей В. В. Докучаева // В. В. Докучаев Сочинения. М.: Изд-во АН СССР. 1969. Т. 9. C. 9-39.
- ↑ с. 40. Цитата по: Вернадский В. И. Размышления натуралиста: научная мысль как планетарное явление. Кн. 2. М.: Наука, 1977. 191 с.
- ↑ Танфильев Г. И. Памяти Василия Васильевича Докучаева // Тр. Вольн. эконом. об-ва. 1903. № 6. С. 1-4.
- ↑ В. В. Докучаев. Сочинения. М.: Изд-во АН СССР, 1961. Т. 9. С. 161—162.
- ↑ Чеботарёва Л. А. [books.google.ru/books?id=I2_9AgAAQBAJ&pg=PA572&lpg=PA572&dq=%D0%9F%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B6%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9+%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%81+%D0%B3%D0%B5%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85+%D0%BD%D0%B0%D1%83%D0%BA+%D0%94%D0%BE%D0%BA%D1%83%D1%87%D0%B0%D0%B5%D0%B2&source=bl&ots=f7jXYu8NW3&sig=17Ly9W5JmJacOLU_dXLXF0IW5HM&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwiIp5bYmM3LAhXp8XIKHbMOC_QQ6AEIITAB#v=onepage&q=%D0%9F%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B6%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%81%20%D0%B3%D0%B5%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85%20%D0%BD%D0%B0%D1%83%D0%BA&f=false Биография В. В. Докучаева]. Избранные труды. С. 572.
- ↑ Шпаков В. Н. [www.uefexpo.ru/?id=44965 Выставка столетия французской революции, Париж, 1889 г.] // Российский союз выставок и ярмарок. 2000.
- ↑ Докучаев В. В. Автобиография // Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского С.-Петербургского университета за истекшую третью четверть века его существования 1869—1894. Т. 1. СПб.: тип. и лит. Б. М. Вольфа, 1896. С. 234—237; То же: В. В. Докучаев. Сочинения. М.: Изд-во АН СССР, 1961. Т. 9. С. 153—154.
- ↑ [skywalker.cochise.edu/wellerr/mars-features/craters/D-craters/dokuchaev.htm Mars Craters] // Кратер Докучаева на Марсе
- ↑ Глинка К. Д. В. В. Докучаев как почвовед // Памяти проф. В. В. Докучаева. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1904. С. 6-19. (C. 9.)
- ↑ Об утверждении Положения о золотой медали имени В. В. Докучаева. Описания медали и положения о премии имени В. В. Докучаева // Собрание постановлений и распоряжений Совета Министров СССР. — 1946. — № 10. — С. 180—184.
- ↑ Информационная система ГГМ [www.sgm.ru/182/ История геологии и горного дела], 2014.
- ↑ Чеботарева Л. А. Библиография трудов, сообщений и выступлений В. В. Докучаева // В. В. Докучаев: Сочинения. Т. 9. М.: Изд-во АН СССР. 1961. С. 165—326.
- ↑ Докучаев, Василий Васильевич // БСЭ, 2 изд. Т. 15. 1952. С. 7.
Ссылки
|
Портал «Почвоведение» |
|---|
- [e-heritage.ru/ras/view/person/publications.html?id=43946630 Труды В. В. Докучаева] в Электронной библиотеке «Научное наследие России»
- [dlib.rsl.ru/viewer/01004103491#?page=293 Докучаевъ, Василiй Васильевичъ] — Новый энциклопедический словарь. Т. 16. 1914.
- [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%93%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C/%D0%94%D0%BE%D0%BA%D1%83%D1%87%D0%B0%D0%B5%D0%B2%20%D0%92%D0%B0%D1%81.%20%D0%92%D0%B0%D1%81./ Биография В. В. Докучаева](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2865 дней)) — Гуманитарный словарь
- [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=36719 Биография В. В. Докучаева] — Русский биографический словарь
- [www.facebook.com/dokuchaiev В. В. Докучаев] — страница автора на facebook
- [xn----dtbaibdbjqd4avhbm3d3d0h.xn--p1ai/dokuchaev/ Центральный музей почвоведения] им. В. В. Докучаева
- [www.culture.ru/movies/310/vasiliy-vasilevich-dokuchaev Фильм к 165-летию В. В. Докучаева] — Культура.
Отрывок, характеризующий Докучаев, Василий Васильевич
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Новодугинском районе
- Родившиеся в Сычёвском уезде
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 3 степени
- Учёные по алфавиту
- Выпускники физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета
- Преподаватели физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета
- Профессора Санкт-Петербургского университета
- Почвоведы Российской империи
- Географы по алфавиту
- Географы Российской империи
- Авторы Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
- Выпускники Смоленской духовной семинарии
- Естествоиспытатели Российской империи
- Геологи Российской империи
- Геологи XIX века
- Минералоги XIX века
- Минералоги Российской империи
- Члены Русского географического общества до 1917 года
- Педагоги Польши
- Лауреаты Макариевской премии (Российская империя)
- История почвоведения
- Действительные статские советники
- Редакторы Российской империи
- Общественные деятели Российской империи
- Похороненные на Смоленском лютеранском кладбище
