Долгая дорога в дюнах
Поделись знанием:
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
| Долгая дорога | |
| Ilgais ceļš kāpās | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях | |
| Композитор | |
| Страна | |
| Количество серий |
7 |
| Производство | |
| Режиссёр | |
| Оператор | |
| Сценарист | |
| Хронометраж |
71 мин. |
| Студия | |
| Трансляция | |
| На экранах |
с 2 июня 1982 |
| Ссылки | |
| IMDb | |
«Долгая дорога в дюнах» (латыш. Ilgais ceļš kāpās, СССР, 1980—1981) — семисерийный художественный фильм, драма.
Сюжет
В сериале изображена Латвия 1939—1970 гг. История любви Артура, сына рыбака, и сына фабриканта Рихарда к красавице Марте Озоле, которые пронесли своё чувство через все трудности и горести военных и послевоенных лет. Долгими и тернистыми были жизненные пути, по которым шли герои фильма, пока они вновь не встретились на родной латвийской земле…
1-я серия. Артур Банга, сын рыбака, приезжает в родной поселок на похороны отца. Там он встречает Марту, которую давно любит, и у них начинается роман. Увидев Марту с сыном богатого фабриканта Рихардом, Артур прогоняет её.
2-я серия. Богатый отец не позволил Марте выйти замуж за Артура, и нашел ей состоятельного мужа — немца Рихарда, сына фабриканта Лосберга, который её по-настоящему полюбил. Марта в отчаянии выходит замуж за Рихарда и вскоре узнает, что ждет ребёнка от Артура. Она соглашается вместе с мужем уехать в Германию, но просит его сначала спасти Артура от ареста. Вскоре Артура призывают в армию. Рихард по поручению своих латвийских приятелей заводит в Германии знакомства с влиятельными немецкими офицерами и чиновниками. У Марты рождается сын Эдгар, которого Рихард признает как своего.
3-я серия. В Латвии к власти приходят коммунисты, и Рихард с семьей вынужден отложить свое возвращение домой. Артура выбирают председателем правления рыбацкой артели. Местные националисты сжигают лодки, и все обвиняют в поджоге отца Марты. За него заступается мать Артура. В Германии Марта возмущена той жестокостью, с которой немцы действуют на территории Польши. Муж заставляет её молчать, поскольку его бизнес полностью зависит от новой власти.
4-я серия. В июле 1941 войска Вермахта вступили в Латвию, что наконец-то позволило Марте с семьей вернуться домой в Ригу, где им дали большую квартиру, которая, скорее всего, принадлежала богатой местной еврейской семье. Рихард, естественно, стал сотрудничать с оккупационными властями. Затем Марта случайно в аптеке сталкивается с Артуром. Он просит у неё прощения. Следующий раз они встречаются в доме матери Артура и вместе прячут раненого советского разведчика в доме местного старосты — отца Марты. Есть интересные и неординарные кадры проводов первых латышей, согласившихся работать в Германии. Их провожают с немецким оркестром, играющим воодушевленные марши. Над импровизированной трибуной развеваются флаги Рейха и Латвии. Приезжает офицер СС и с ним — представитель латвийского землячества. Оба — молодые люди привлекательной наружности. Он говорит короткую речь и желает им доброго пути.
5-я серия. Октябрь 1944 года. Немцы отступают, Рихард зовет Марту с собой в Германию, но она остается дома. Отец Марты вынужден скрываться в лесу. Вскоре Марте сообщают, что Артур погиб.
6-я серия. Марту, как дочь бывшего старосты, вместе с сыном ссылают в Сибирь, где ей приходится работать на лесоповале и жить в тесноте в простой крестьянской избе. Артур, которого все считают погибшим, возвращается домой. Он требует пересмотра дела Марты и её полного оправдания.
7-я серия. Марта дает сыну фамилию его настоящего отца. Тем временем Артур безуспешно ищет её. Проходят годы. В Иркутск с группой немецких специалистов приезжает Рихард, который сообщает Марте, что Артур жив. Вскоре Марта с сыном приезжают в родной поселок.
Фильм в советские времена прозвали скрыто-диссидентским.
В ролях
- Лилита Озолиня — Марта Озола (озвучила и исполнила колыбельную песню «Сверчок» Валентина Талызина)
- Юозас Киселюс — Артур Банга (озвучил Алексей Панькин)
- Ромуальдас Раманаускас — Рихард Лозберг (озвучил Валерий Рыжаков)
- Эдуард Павулс — Якоб Озолс, отец Марты (озвучил Владимир Сафронов)
- Карлис Тренцис — Калныньш (озвучил Владислав Ковальков)
- Арийс Гейкинс — трактирщик Аболтыньш (озвучил Владимир Ферапонтов)
- Лидия Фреймане — мать Артура
- Ааре Лаанеметс — Лаймон Калныньш
- Индра Бурковска — Бирута
- Артур Калейс — Фрицис Спуре, отец Бируты
- Дзидра Ритенберга — Эрна, хозяйка у Озолса
- Эгонс Бесерис — Петерис (озвучил Юрий Саранцев)
- Валдемарс Зандбергс — учитель Акменьлаукс (1-2 серии, озвучил Рудольф Панков)
- Мартыньш Вердыньш — Бруно
- Роландс Загорскис — Зигис
- Волдемар Шориньш — Валдис
- Улдис Ваздикс — Мартиньш
- Харий Лиепиньш — Освальд Крейзис
- Улдис Думпис — Манфред (озвучил Рудольф Панков)
- Янис Зариньш — Спрудж, следователь (озвучил Николай Граббе)
- Улдис Лиелдиджс — Биллингс (озвучил Феликс Яворский)
- Янис Плесумс — Янис Грикис
- Юрис Леяскалнс — начальник тюрьмы (озвучил Алексей Сафонов)
- Гиртс Яковлевс — Сарма (озвучил Владимир Ферапонтов)
- Евгений Жариков — Отто Грюнберг/ Александр Ефимов
- Мерле Тальвик — Илга
- Любовь Соколова — Анисья
- Иван Рыжов — Митрий Акимыч
- Людмила Чурсина — Катерина
- Янис Екабсонс — Эдгар в детстве
- Пауль Буткевич — Генрих (озвучил Борис Быстров)
- Велта Лине — Майга
- Арнис Лицитис — доктор Лорен (нет в титрах)
- Альфред Виде́ниекс — отец Рихарда (озвучил Артём Карапетян; нет в титрах)
- Артур Экис — Эдгар, сын Марты (озвучила Маргарита Корабельникова) (нет в титрах)
Остальные роли озвучивали: Юрий Маляров, Вадим Захарченко, Александр Сныков, Даниил Нетребин, Леонид Белозорович, Лариса Данилина, Наталья Гурзо, Наталья Рычагова.
Съёмочная группа
- Режиссёр: Алоиз Бренч
- Авторы сценария: Олег Руднев, Дмитрий Василиу
- Оператор: Янис Мурниекс
- Художник: Гунарс Балодис
- Композитор: Раймонд Паулс
Интересные факты
- Сценарист Олег Руднев и мастер детективного жанра режиссёр Алоиз Бренч — последние из жителей Латвии, получившие Госпремию СССР в области искусства в 1983 году за самый популярный латвийский сериал «Долгая дорога в дюнах»[1].
- Изначально роль Марты писалась под актрису Вию Артмане[2].
- Шестую серию снимали в деревне Ялгуба. Колыбельную песню «Сверчок за печкой» в русском дубляже за актрису Лилиту Озолиню исполнила озвучившая её роль Валентина Талызина. Фразу «Мама, ты только не уходи!» Эдгар произносит сонным голосом, хотя в кадре в начальном варианте видно слезы на глазах мальчика (в фильме он просто засыпает). В 1981 году на мелодию заглавной темы фильма была написана «Песня на "бис"» (стихи Андрея Вознесенского), получившая широкую известность в исполнении Аллы Пугачёвой.
- Об одной истории, связанной с «Долгой дорогой в дюнах» и получившей продолжение в жизни, рассказала актриса Лилита Озолиня. По сюжету, у героини фильма Марты рождается ребёнок. Для съемок приглашали разных мам с младенцами. Но, поскольку в студии были сквозняки, все отказались от съемок. «Тогда нам привезли ребёнка из детдома. Даже не могу вам передать, какие чувства я испытывала, когда держала его на руках, и когда он начал тянуться к моему лицу своими маленькими пальчиками… — вспоминает Лилита. — И вдруг появилась женщина, которая усыновила этого малыша во время съемок. Это было чудом. Я ездила к ним в гости. Они жили за городом. Этот малыш вырос замечательным человеком. Даже только ради этого нужно было снимать этот фильм. Чтобы хотя бы один ребёнок был счастлив»[3].
- После очередного показа фильма по Латвийскому телевидению один из читателей газеты Latvijas avīze потребовал запретить дальнейшую демонстрацию картины, назвав её «Фильмом, полным лжи», усмотрев в нём «преступление против латвийского государства и народа». По его словам, после демонстрации фильма дети будут спрашивать у родителей, кто такие айзсарги, легионеры, страшные партизаны, и это создает впечатление, что «мы до сих пор в России и никогда от неё не избавлялись». К этому письму читатели сделали множество комментариев как за, так и против, после чего в поддержку фильма неожиданно выступила известный журналист Элита Вейдемане. Она напомнила, что съемки фильма завершились в 1981 году — в пору, когда публично говорить о депортациях и партизанах было строго запрещено. Удивительно, что главному сценаристу фильма Олегу Рудневу вообще позволили упомянуть о депортациях. Таким образом были сделаны первые шаги на пути к истине. Фильм пользуется большой популярностью и в Латвии, и в России, его создатели удостоены Государственной премии СССР, а свои роли артисты сыграли с полной самоотдачей. «Вскоре мы заговорим, что „такие фильмы“, которые интерпретируют историю, снижают наше национальное самосознание и латышскость, подрывают патриотизм и пропагандируют ещё целый ворох страшных вещей. Тогда впору говорить о том, насколько слабое у латышей самосознание и болезненно слабая латышскость, когда искусство может все это разрушить в одночасье» — считает Вейдемане[4].
Напишите отзыв о статье "Долгая дорога в дюнах"
Примечания
- ↑ [www.chas-daily.com/win/2004/11/26/g_019.html?r=33 100 великих латвийцев за 150 лет], газета «Час», 26.11.2004
- ↑ [www.countries.ru/?pid=1765 Дороги, которые мы выбираем], телекомпания «Останкино»
- ↑ [www.mixnews.lv/ru/zelenaja-lampa/news/2016-04-06/198846 Актриса Лилита Озолиня: важно, что ты можешь удивляться (ВИДЕО), Mixnews.lv] (ru-RU). Mixnews.lv. Проверено 6 апреля 2016.
- ↑ [www.mixnews.lv/ru/society/news/205058_za-sovetskij-film-dolgaya-doroga-v-dyunax-vstupilas-elita-vejdemane/ За советский фильм "Долгая дорога в дюнах" вступилась Элита Вейдемане, Mixnews.lv] (ru-RU). Проверено 14 июля 2016.
Ссылки
| ||||||
Отрывок, характеризующий Долгая дорога в дюнах
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
