Долгорукова, Мария Владимировна

Мария Владимировна Долгорукова
Русская царица
19 сентября 1624 — 6 января 1625
Предшественник:	Мария Буйносова-Ростовская
Преемник:	Евдокия Стрешнева
Смерть:	6 января 1625(1625-01-06) Москва
Место погребения:	Вознесенский монастырь (Москва) → Архангельский собор (Москва)
Род:	Долгоруковы, Романовы
Отец:	Долгоруков, Владимир Тимофеевич
Мать:	Мария Васильевна Елецкая или Мария (Марфа) Васильевна Барбашина
Супруг:	Михаил Федорович
Дети:	нет

Эта статья — о царице XVII века. О малодостоверной 5-й жене Ивана Грозного см. Долгорукая, Мария.

Царица Мари́я Влади́мировна, урождённая княжна Долгору́кова (ум. 6 января 1625, Москва) — первая жена царя Михаила Федоровича и первая русская царица из династии Романовых.

Биография

Михаил Федорович на 11-м году своего царствования, оправившись от неудачной любви к своей первой невесте Марии Хлоповой, наконец согласился жениться на Марии Долгорукой. Невеста на сей раз была выбрана матерью Михаила — инокиней Марфой. Как цитирует Иван Забелин: «аще и не хотя, но матере не преслушав, поять вторую царицу Марью», — царь волей-неволей покорился матери.

Воля матери была важным фактором — именно из-за протестов инокини Марфы в 1616 году сорвался брак царя с Марией Хлоповой, которая уже была наречена царской невестой; девушка и её семья были сосланы на Урал. Позже отец царя, патриарх Филарет (вернувшийся из плена в 1619 году), решил сосватать Михаилу литовскую принцессу, но Михаил отказался. Тогда отец предложил посвататься к Доротее-Августе, племяннице датского короля Христиана. Летопись сообщает об отказе короля, мотивированном тем, что его брат, принц Иоанн, приезжал сватать царевну Ксению и, по слухам, был уморен отравою. В начале 1623 года было отправлено посольство к шведскому королю сватать его родственницу, княжну Екатерину. Но она не захотела исполнить непременного русского условия — креститься в православную веру. Тогда Михаил опять вспомнил про Хлопову — в 1623 году, спустя 7 лет после расстроенной свадьбы, в место её ссылки прибыли дознаватели, которые нашли её вполне здоровой — в отличие от предыдущих обвинений. Они уже готовились доставить девушку в Москву. Но мать царя все-таки настояла на своем, и Михаил Федорович понял, что на Хлоповой он никогда не женится.

Новая невеста, выбранная матерью, происходила из рода Долгоруковых, дочь князя Владимира Тимофеевича Долгорукова от 1-го либо 3-го брака. На одной её сестре в 1623 году женился брат покойного царя Василия Шуйского — Иван Пуговка, на другой — двоюродный брат патриарха Филарета Юрий Андреевич Сицкий.

Свадьба

12 июля 1623 года, в день ангела царя Долгорукова наречена царской невестой. Это избрание, судя по всему, совершилось втайне, без какого-либо торжества, поскольку дворцовые разрядные книги, упоминая об именинном столе в Золотой палате и приводя дословно речь, которую говорил дьяк патриарху от имени царя, не упоминают Марию. Отец её не назван в списке приглашенных бояр. В речи 8 сентября (за шесть дней до свадьбы) во время пира у государя в речи, говоренной от имени царя, также не упоминается невеста. Возможно, «во избежание тех козней, коих сделалась жертвой первая невеста царя, была введена, вероятно, во дворец лишь за недолгое время до венца, как была позже Евдокия Лукьяновна, всего за три дня».

Забелин пишет, что для царицы были поставлены новые палаты. В Вознесенском монастыре началась кройка бархатов и атласов для «государевой радости» (всего пошло 280 аршин самых ярких цветов), из казны было выделено много тканей и серебра на наряды и подарки, а также обновление комнат.

Свадьба была отпразднована 19 сентября 1624 года. Сохранился подробный разряд свадьбы, с перечислением гостей и т. п.:

Сообщение «Нового летописца» о бывшем законном сочетании браком государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии

В лето 7133 (1624) году государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Русии, поговорив с отцом своим, с великим государем святейшим патриархом Филаретом Никитичем московским и всея Русии и со своей матерью, с великой государыней старицей инокой Марфой Ивановной, захотел сочетаться законным браком, и взял за себя государь [дочь] боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукого, царицу Марию Владимировну. А радость его государева была сентября в 18-й день, а тысяцкий был у государя боярин князь Иван Борисович Черкасский; а дружки с государевой стороны были бояре: князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский да князь Дмитрий Михайлович Пожарский с княгинями, а с царицыной стороны были дружки боярин Михаил Борисович Шеин да князь Роман Петрович Пожарский с женами. В первый же день была радость великая.

Дары со свадьбы были посланы, в частности, инокине Дарье (сосланной жене Ивана Грозного Анне Колтовской), о чём сохранилось благодарственное письмо её царю.

Болезнь и смерть

Брачные торжества продолжались на следующий день, однако молодая царица занемогла и оставалась у себя в палатах — праздник продолжался без неё: «и бысть скорбь ея велия зело».

«Во второй же день царица Мария Владимировна обретеся испорчена. Грех ради наших от начала враг наш диавол, не хотя добра роду христианскому, научи враг человека своим дьявольским наущениям и ухищрениям, испортиша царицу Марью Владимировну, и бысть государыня больна, и бысть скорбь ея велия зело» (Дворцовый разряд).

В октябре имя больной царицы нигде не упоминается, в начале ноября царь награждает её родича Василия Долгорукова, в тот же день царице отправлены некоторые ткани. Судя по упоминаниям её в речах и подаркам, она не считалась безнадежно больной.

Однако через пять месяцев после свадьбы царица умерла. «Новый летописец» сообщает:

И была государыня больна от свадьбы и до Крещения Господня. В том же году, в самое Крещение, предала свою праведную душу Богу, и погребена была в Вознесенском монастыре с благочестивыми царицами.

В донесении шведского дипломата отмечается, что Мария Владимировна «заболела смертельно перед моим отъездом из Москвы за две недели до Рождества».

Ходили слухи, что о здоровье Марии «позаботились» те, кто хотел воспрепятствовать усилению Рюриковичей около престола. Летопись же называла смерть Марии Владимировны божьей карой за оскорбление ни в чём не повинной Хлоповой. Многие также считали, что царица была отравлена противниками Долгоруковых. После смерти дочери боярин Долгоруков потерял прежнее положение при царском дворе, а 19 ноября 1626 года был отправлен из Москвы на воеводство в Вологду, где находился до 1629 года. После возвращения в Москву князь, огорченный смертью дочери-царицы, заперся в своем доме, долго оставался в полном уединении, покинул все дела и постепенно впал в тихое помешательство, а в 1633 год скончался «в полном уединении».

Погребение

7 января отпущено на представление покойной было аршин 6 вершков камки куфтерю белого — этой тафтой, вероятно, покрыли лицо и тело усопшей. 8 января были похороны, гроб был обит малиновым английским сукном. Похоронами распоряжались князь Богдан Долгоруков, её двородный брат, и крестовый дьяк Василий Семенов.

Мария Владимировна была похоронена в усыпальнице русских цариц — соборе Вознесенского девичьего монастыря за левым столпом подле западных дверей на левой стороне у стены. В 1929 году останки всех цариц были перенесены в подвальную палату Архангельского собора.

Надпись на крышке её саркофага гласит:

В лето 7133 генваря в 6 день на праздник богоявления господа нашего и Спаса нашего Исуса Христа во 9 часу нощи ко 7 числу преставися благовернаго великаго государя царя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Руси самодержца благоверная и благородная царица и великая княгиня Мария Владимировна а погребена генваря в 8 день на память преподобнаго отца нашего Георгия Хозовита и преподобныя Домники.

Библиография

• Милорадович А. А. [www.runivers.ru/bookreader/book413576/#page/18/mode/1up Царица Мария Владимировна] // Русский архив. 1897. № 9. С. 7—34.

Отрывок, характеризующий Долгорукова, Мария Владимировна

Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.