Долгоруков, Александр Николаевич

Александр Николаевич Долгоруков
Дата рождения	27 декабря 1872(1872-12-27)
Место рождения	Санкт-Петербург
Дата смерти	17 января 1948(1948-01-17) (75 лет)
Место смерти	Рабат, Марокко
Принадлежность	Российская империя Российская империя, Украинская держава Украинская держава, Белое движение Белое движение
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1890—1920
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Кавалергардский полк, 3-я Донская казачья дивизия, 1-й кавалерийский корпус
Сражения/войны	Русско-японская война, Первая мировая война, Гражданская война
Награды и премии	ГО 4 ст. 1 ст. 2 ст. 3 ст. 4 ст. 2 ст. 2 ст. 3 ст. 4 ст.

Князь Алекса́ндр Никола́евич Долгору́ков (1872, Санкт-Петербург — 1948, Рабат) — русский военачальник, генерал-лейтенант, герой Первой мировой войны. Главнокомандующий русскими добровольческими частями на Украине.

Биография

Из потомственных дворян Московской губернии. Сын князя Николая Алексеевич Долгорукова (1819—1887), гофмейстера Высочайшего двора, и княжны Ольги Александровны Львовой.

По окончании Пажеского корпуса в 1893 году, выпущен был корнетом в Кавалергардский полк. В 1896 году поступил в младший класс курса восточных языков при Азиатском департаменте МИДа. Изучал турецкий, персидский и арабский языки. В 1899 году, как окончивший курс восточных языков, был командирован в Константинополь в распоряжение посольства на один год. В ноябре 1903 года поступил в Николаевскую академию Генерального штаба.

Чины: поручик (1897), штабс-ротмистр (1901), ротмистр (1905), полковник (1908), генерал-майор (за отличие, 1912), генерал-лейтенант (29.4.1917).

2 апреля 1904 года, по собственному желанию, переведен есаулом во 2-й Читинский казачий полк Забайкальского казачьего войска, в котором в течение русско-японской войны командовал 3-й сотней. Участвовал в боях: под Ляояном, на реке Шахэ, Мукденском, Цинхеченском и Мадзяданском. В Ляоянском бою был ранен в грудь навылет и контужен в лицо. За боевые отличия был награждён пятью орденами, в том числе орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость». По окончании войны был переведен обратно в Кавалергардский полк. 1 декабря 1906 года снова поступил в Академию Генерального штаба, курс которой окончил по 1-му разряду в 1908 году. 26 мая того же года назначен помощником по хозяйственной части командира Кавалергардского полка.

17 декабря 1912 года произведен в генерал-майоры и назначен командиром Кавалергардского полка, с которым и вступил в Первую мировую войну. Участвовал в походе в Восточную Пруссию. Был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени

За то, что, командуя 6-го августа в бою под Краупишкеном авангардом, при встрече с противником быстро вынесся вперед, спешил три эскадрона шагах в 400—500 от противника, где упорно держался до подхода главных сил, чем способствовал окончательному успеху этого боя, — полному поражению немецкой пехотной бригады с артиллерией.

За этот же подвиг был зачислен в Свиту. 10 ноября 1914 года назначен командующим 3-й Донской казачьей дивизии. Отличился в боях на реке Пилице и при сдерживании прорыва немцев под Вильно. Был пожалован Георгиевским оружием

За то, что в боях 4-го и 6-го февраля 1915 года вблизи р. Сеньковки лично руководил 2-мя ночными атаками, причем противник был выбит из окопов и потерял пленными 7 офицеров и 570 нижних чинов, равно захвачено 2 пулемета. В боях 24-го — 27-го февраля и 4-го — 6-го марта в районе д. Сеньков и Ропица Русская, несмотря на крайне растянутое расположение и атаки австрийцев на конный корпус в значительно превосходных силах, не только удержал свои позиции, но, перейдя в наступление, нанес противнику большой урон и содействовал тому, что он был отброшен за реку Сеньковку.

19 апреля 1917 года назначен командиром 1-го кавалерийского корпуса. В конце августа 1917 был арестован за участие в Корниловском выступлении и помещён в Петропавловскую крепость, но затем освобождён. Осенью 1917 года, опасаясь ареста, выехал в Киев, где поддерживал связь с Ф. Н. Безаком, одним из лидеров монархистов.

После установления власти гетмана Скоропадского в апреле 1918 года, поступил на службу в гетманскую армию. 18 ноября 1918 года, с уходом немецких войск из Киева, был назначен заместителем главнокомандующего всеми вооруженными силами на территории Украины генерала графа Келлера, а уже 26 ноября сменил последнего на посту главнокомандующего. В декабре, после отречения Скоропадского и занятия Киева петлюровцами, с последними немецкими эшелонами выехал в Германию, в то время как оставшийся в городе граф Келлер вскоре был расстрелян.

В сентябре 1919 года прибыл из Германии в Эстонию к командующему Северо-Западной армией генералу Родзянко и был определен в распоряжение командира 2-го корпуса. 16 сентября назначен командующим 4-й стрелковой дивизией. 30 сентября в штыковом бою вынудил советские войска отступить и захватил переправу через реку Плюссу, что позволило вскоре занять Струги Белые. 13 октября утвержден в должности начальника 4-й стрелковой дивизии. В конце октября дивизия была переброшена под Гатчину. В ноябре с отступающей Северо-Западной армией вернулся в Эстонию, где 22 января 1920 года армия была распущена.

В 1921 году переехал во Францию, участвовал в Рейхенгалльском монархическом съезде. В феврале 1924 года поступил служащим в Société Internationale Forestière et Minière du Congo и работал в Бельгийском Конго. В 1929 году переехал с семьей в Марокко, где служил в Office Chérifien des Phosphates в Рабате, а затем бухгалтером в Omnium d’Entreprises. В 1932—1938 годах был начальником отдела РОВС в Марокко.

Умер в 1948 году в Рабате. Похоронен на христианском кладбище города вместе с супругой. Распоряжением Правительства РФ от 11 ноября 2010 года за могилами закреплён статус «имеющих для Российской Федерации историко-мемориальное значение».

Семья

Был женат на Софье Михайловне Устиновой, дочери генерала М. М. Устинова. Их дети:

• Николай (1898—1918), воспитанник Пажеского корпуса (1917), корнет Кавалергардского полка. Расстрелян большевиками в Киеве 26 января 1918 года.
• Мария (1901—1992), кандидат экономических наук Брюссельского свободного университета. Похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Награды

• Орден Святой Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость» (1904)
• Орден Святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (1904)
• Орден Святого Станислава 2-й ст. с мечами (1905)
• Орден Святой Анны 2-й ст. с мечами (1905)
• Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1905)
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1913)
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (ВП 13.10.1914)
• мечи к ордену Св. Владимира 3-й ст. (ВП 09.11.1914)
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1915)
• Орден Святого Станислава 1-й ст. с мечами (8.10.1915)
• Георгиевское оружие (ВП 25.04.1916)

В массовой культуре

• В романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» выведен под именем генерала Белорукова.
• Упоминается в первом томе трилогии А. Н. Толстого «Хождение по мукам» (атака кавалергардов в бою под Каушеном).

Литература

• Сборник биографий Кавалергардов: 1826—1908. — Санкт-Петербург, 1908. — С. 362.
• Рутыч Н. Н. Белый фронт генерала Юденича: Биографии чинов Северо-Западной армии. — М., 2002.
• Залесский К. А. Кто был кто в первой мировой войне. Биографический энциклопедический словарь. — М., 2003.
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=281 Долгоруков, Александр Николаевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/rosarc/ra8/RA8-268-.htm Протокол допроса от 5 февраля 1921 года]

Отрывок, характеризующий Долгоруков, Александр Николаевич

Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.