Долгоруков, Сергей Алексеевич

князь Сергей Алексеевич Долгоруков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Художник Франц Крюгер, 1832 год</td></tr>
Ковенский губернатор
10 марта 1848 — 17 марта 1848
Предшественник:	Иван Степанович Калкатин
Преемник:	Афанасий Александрович Радищев
Витебский губернатор
17 марта 1848 — 2 октября 1849
Предшественник:	Афанасий Александрович Радищев
Преемник:	Сергей Николаевич Ермолов
Рождение:	Воронежская губерния
Смерть:	Санкт-Петербург
Род:	Долгоруковы
Награды:

Князь Серге́й Алексе́евич Долгору́ков (2 (14) сентября 1809 — 16 (29) сентября 1891, Санкт-Петербург) — действительный тайный советник (1872), глава Ковенской и Витебской губерний, член Государственного Совета.

Биография

Князь Сергей Алексеевич родился в 1809 году в семье министра юстиции действительного тайного советника князя Алексея Алексеевича Долгорукова и его первой супруги Маргариты Ивановны Апайщиковой. Младший брат воронежского губернатора Юрия Долгорукова.

Окончил Пажеский корпус, был выпущен в Государственную коллегию иностранных дел. В 1828 году князь Долгорукий пожалован в камер-юнкеры и затем с 1829 года и по 1836 год служил в русских миссиях сначала во Франкфурте-на-Майне, а потом в Берлине. В 1834 году был пожалован званием камергера.

С 1836 по 1843 год занимал различные должности по Министерству финансов. В 1843 году переведен в Министерство юстиции, с назначением обер-прокурором 5-го департамента Правительствующего сената.

Губернатор Ковенской (1848) и Витебской (1848—1849) губерний. В 1864 году с пожалованием в статс-секретари он назначен статс-секретарём принятия прошений на Высочайшее Имя приносящих. С назначением членом совета министра финансов в 1871 году он назначен и членом Государственного совета, с оставлением в должности. В 1872 году назначен почётным членом Совета министров.

По свидетельству современника, «князь Долгоруков отличался набожностью, был очень начитан в Священном Писании, считал себя истинным сыном церкви, что не мешало ему, однако, проявлять на каждом шагу жестокосердие и необычайную алчность к деньгам; никогда не упускал он случая разорять людей, которые имели неосторожность вступать с ним в дела». Другой мемуарист пишет, что «выдающийся ум заменял князю не особенно выдающееся образование. Сердце у него горячностью не отличалось, а дела тем не менее были очень расстроены, при своём очень большом состоянии он с семьей жил сперва если не впрямь бедно, то довольно тесно и неряшливо.

С. А. Долгоруков скончался в Санкт-Петербурге и был похоронен в фамильном склепе князей Долгоруковых в Духовской церкви Александро-Невской лавры.

Семья

Жена (с 1833 года) — Мария Александровна Апраксина (19.12.1816—02.05.1892), дочь графа Александра Ивановича Апраксина (1782—1848) от его брака с Марией Александровной Шемякиной (1794—1872), приходилась мужу двоюродной племянницей. О помолвке фрейлины Апраксиной в декабре 1831 году писала А. Блудова:

Долгоруков помолвлен с графиней Апраксиной. Ей только пятнадцать лет, и потому их свадьба отложена, кажется, на два года. Говорят, что невеста очень хороша собой и сверх того будет богата, её тетка Баранова отдает ей своё имение.

Княгиня Долгорукова была одной из первых красавиц Петербурга, по словам современницы, она имела «стройную фигуру, правильный профиль, лицо не особенно выразительное и несколько неопределенный взор». Была принята в интимном кружке Аничкова дворца, куда приглашалось особенное привилегированное общество. В продолжение многих лет была любимой дамой в танцах императора Николая I. Позднее кавалерственная дама ордена Св. Екатерины меньшего креста. В браке имела четырёх сыновей и шесть дочерей, все они, по замечанию современника, отличались породистой красотой, они «были красивые до того, что нельзя было бы себе представить кого-нибудь из Долгоруких с заурядным лицом. Младшая дочь, княгиня Анюта Салтыкова, как звали её в свете, достигала в этом отношении апогея»:

• Александра Сергеевна (1836—1913), кавалерственная дама, фаворитка императора Александра II, супруга П. П. Альбединского
• Маргарита Сергеевна (1839—1912), супруга графа Алексея Александровича Стенбок-Фермора (1835—1916)
• Николай Сергеевич (1840—1913), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного Совета
• Александр Сергеевич (1841—1912), женат на графине Ольге Петровне Шуваловой (1848—1927)
• Алексей Сергеевич (1843/6—1915)
• Варвара Сергеевна (1844—1865)
• Мария Сергеевна (1846—1936), в первом браке была за князем Александром Васильевичем Долгоруковым (1839—1876), во втором (с 1897) — за Павлом Константиновичем Бенкендорфом (1853—1921)
• Анна Сергеевна (1848?—1917), фрейлина, в замужестве за Николаем Ивановичем Салтыковым (1830—1901), их сын — генерал И. Н. Салтыков
• Дмитрий Сергеевич (1850—1886), ротмистр Кавалергардского полка.
• Серафима Сергеевна (1859—1868)

Награды

По случаю своего пятидесятилетнего юбилея князь Долгорукий был награждён алмазными знаками ордена Святого Александра Невского. В 1880 году был награждён орденом Святого Владимира 1-й степени.

Литература

• Быков П. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=748 Князь С. А. Долгорукий (некролог)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 46, № 1188. — С. 291, 294.
• Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711—1984). Биографии бывших пажей с портретами. Фридрихсгамн, 1894. с. 256

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/22084/%D0%94%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%B2 С. А. Долгоруков]
• [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&4EB/f13fbdc7/index С. А. Долгоруков]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:200616 Долгоруков, Сергей Алексеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Долгоруков, Сергей Алексеевич

Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.