Долгоруков-Крымский, Василий Михайлович

Василий Михайлович Долгоруков-Крымский
Портрет В.М. Долгорукова-Крымского работы Рослина, 1776
Дата рождения	1 июля 1722(1722-07-01)
Дата смерти	30 января 1782(1782-01-30) (59 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	инфантерия
Годы службы	1735-1782
Звание	Генерал-аншеф
Командовал	Вторая Крымская Армия
Награды и премии
Связи	племянник фельдмаршала В. В. Долгорукова

Князь Васи́лий Миха́йлович Долгору́ков-Кры́мский (1722—1782) — генерал-аншеф (1762), московский главнокомандующий (1780—1782) из рода Долгоруковых. Во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг. командовал русской армией, завоевавшей Крым; в память об этом получил победный титул «Крымский».

Выстроил будущий дом Благородного собрания в Охотном ряду и три подмосковные усадьбы — Полуэктово, Губайлово и Васильевское.

Начало военной карьеры

Сын сенатора Михаила Владимировича Долгорукова и княжны Евдокии Юрьевны Одоевской. Опала, постигшая его родичей при императрице Анне Иоанновне, коснулась и Долгорукова. На тринадцатом году он был записан солдатом в армию, двинутую под начальством фельдмаршала Миниха против Крыма. Отличился при взятии Перекопской крепости (1736). Перед штурмом Перекопа Миних пообещал, что первый солдат, взошедший на укрепления живым, будет произведён в офицеры. Первым был юный Долгоруков, получивший за это чин поручика.

Анна Иоанновна по восшествии на престол повелела никому из Долгоруковых чинов не давать, и служить им постоянно в солдатах. Согласно миниатюре Пикуля, Миних при докладе императрице о взятии Перекопской крепости повинился, что дал чин юному Долгорукову, на что получил ответ императрицы: «Не отбирать же мне шпагу у сосунка».

Таким образом, В. М. Долгоруков — единственный из фамилии, получивший офицерское звание в царствование императрицы Анны Иоанновны.

При Елизавете Петровне Долгоруков начал быстро подвигаться в чинах. В 1741 году он произведён в капитаны, в 1742 г. — в секунд-майоры, в 1743 г. — в премьер-майоры, в 1745 г. в чине подполковника назначен генеральс-адъютантом к своему родному дяде, президенту военной коллегии, генерал-фельдмаршалу князю Василию Владимировичу Долгорукову, а в 1747 г. произведён в полковники с назначением командиром Тобольского пехотного полка. По воспоминаниям князя Шаховского Я. П., которые он приводит в своих записках, Долгоруков занимал видное положение среди прочих командиров:

Сии вышеименованные четыре господина полковника (Захар Чернышёв, Вилбоа, Мельгунов и князь Василий Михайлович Долгорукой), тогда уже славившиеся отличным достоинством и своим знатным поведением, от своего генералитета с отменными благосклонностями принимаемы были и почасту с ними в компаниях и в рассуждениях бывали.

Семилетняя война

Участвовал в Семилетней войне (1756—1763). Отличился в сражении под Кюстрином (август 1758) и в Цорндорфском сражении 1758. За доблесть, проявленную в бою под Кюстрином (1758 г.), произведён в генерал-поручики и награждён орденом святого Александра Невского. Был ранен картечью в ногу. После лечения возвратился на театр войны, участвовал в Кунерсдорфском сражении 1759. В сентябре 1761 участвовал в штурме Кольберга. Императрица Екатерина II в день своего коронования произвела его в генерал-аншефы. В 1767 он получил Орден Андрея Первозванного.

Русско-турецкая война 1768—1774

Участвовал в Русско-турецкой войне (1768—1774). На князя Долгорукова в 1769 году была возложена охрана российских границ с Крымским ханством. В 1770 году он сменил П. Панина на посту командующего 2-й армией. Поскольку крымские татары выступали активными союзниками Турции и направляли турецкой армии подкрепления на берега Дуная, где шли главные сражения войны, императрица поручила Долгорукову занять Крымский полуостров. 14 июня он разбил семидесятитысячную армию хана Селима III Гирея и овладел Перекопской линией; 29 июля, при Кафе, вторично поразил собранное ханом девяностопятитысячное войско, чем принудил к сдаче города Арабат, Керчь, Ени-Кале, Балаклава и Тамань и занял Крым. Князь Долгоруков таким образом вынудил крымского хана Селима бежать в Стамбул и возвёл на его место сторонника России, хана Сахиба II Гирея. Новый хан подписал с Долгоруковым-Крымским Карасубазарский трактат, провозглашавший Крымское ханство независимым от Османской империи государством, состоящим под покровительством России.

Императрица 18 (29) июля 1771 года наградила генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова орденом Св. Георгия I класса:

В турецкую войну предводительствуя второю армией и за одержанныя им при взятии Перекопа и Кефы 1771 года июня 14 и 29 числа знаменитыя победы

В день торжественного празднования мира с Турциею 10 (21) июля 1775 года Долгоруков получил от Императрицы шпагу с алмазами, алмазы к ордену св. Андрея Первозванного и титул Крымского.

Назначение главнокомандующим в Москву

Обиженный (по слухам) тем, что не получил чина фельдмаршала, Долгоруков вышел в отставку и поселился в деревне. Императрица назначила его 11 (22) апреля 1780 года Московским главнокомандующим. Начался период гражданской службы князя в Москве. В этом году завершилось строительство Петровского театра, находившегося на месте современного Большого. В своём стремлении не допустить на сцене «вредных и соблазнительных сочинений» главнокомандующий учредил театральную цензуру, возложив эту ответственную миссию на профессоров Московского университета. Немало полезного было сделано им и в области городского хозяйства. Это прежде всего очистка реки Неглинной и сооружение в 1781 году первого каменного моста через Яузу, названного Дворцовым.

Но особое внимание В. М. Долгорукова было обращено на решение административных вопросов, выполнение екатерининского указа от 4 (15) января 1780 года о подготовке к «открытию Московской губернии». В соответствии с ним начала действовать специальная комиссия по разграничению смежных с Московской губернией территорий. 20 (31) октября 1781 главнокомандующий получил распоряжение «о доставлении списка принимаемых и определяемых к должностям достойных людей в поведении», так как занимался подбором чиновников для вновь открываемых присутственных мест в соответствии с «Учреждениями для управления губерний Всероссийской империи» (1775).

Князь большей частью жил в своей загородной резиденции в селе Васильевском, близ Воробьевых гор, куда по воскресным дням московская публика съезжалась на гулянья. Был он человеком по-русски щедрым и хлебосольным, к столу своему сажал любого захожего с улицы. Дважды открывший двери для русской армии в лучезарный Крым, скончался 30 января 1782 года. Умер как раз на пороге важного события, когда Крым вошел в состав Российской империи на правах новой губернии — Таврической. Его похоронили в церкви имения Волынщина близ села Полуэктово Рузского уезда Московской губернии. Ю. Нелединский-Мелецкий сочинил следующую эпитафию:

Прохожий, не дивись, что пышный мавзолей
Не зришь над прахом ты его;
Бывают оною покрыты и злодеи;
Для добродетели нет славы от того!
Пусть гордость тленные гробницы созидает,
По Долгорукове ж Москва рыдает.

В 1784 городской дом В. М. Долгорукова на углу Охотного ряда и Большой Дмитровки был приобретён Благородным дворянским собранием. После проведённой М. Ф. Казаковым перестройки здание стало одним из красивейших столицы; в советское время перестроено под Дом Союзов.

Семейное положение

Был женат с 1743 года на Анастасии Васильевне Волынской (1723—1805), статс-даме императрицы Екатерины II. В день коронации, 15 сентября 1801 года, Александр I пожаловал Долгоруковой Екатерининскую ленту как старейшей из статс-дам. Княгиня пережила мужа на 23 года, умерла 4 января 1805 года, на 83 году, и погребена рядом с мужем в церкви Трех Святителей села Волынщины (Полуехтова), Рузского уезда. Имели 2 сыновей и 3 дочерей.

• Евдокия Васильевна (29 февраля 1744—1811), была замужем за генерал-поручиком Василием Владимировичем Грушецким (кавалер орденов, участник присоединения Крыма к России в Русско-турецкой войне, действительный тайный советник, сенатор; воевал вместе с её отцом, В. М. Долгоруковым-Крымским). Похоронена Евдокия Васильевна на кладбище Донского монастыря в Москве, уч. 2, с ней похоронены дети — Василий и дочь Анастасия. Там же похоронен и её супруг В. В. Грушецкий. Её миниатюрный портрет размером 4,6x4,3, выполненный гуашью на слоновой кости, до Второй мировой войны находился в Тверской областной картинной галерее. В период войны портрет был похищен и утрачен.
• Михаил Васильевич (1746—1791), действительный камергер, тайный советник, сенатор.
• Феодосья Васильевна (1747—1825).
• Василий Васильевич (1752—1812), генерал-поручик, действительный тайный советник, был женат на княжне Екатерине Фёдоровне Барятинской (1769—1849).
• Прасковья Васильевна (1754—1826), статс-дама, замужем за графом Валентином Мусиным-Пушкиным (1735—1804).

• La Princesse Anastasie Vassiliewna Dolgorouky.jpg

  Анастасия Васильевна
• Le Prince Basile Vassiliewitch Dolgorouky .jpg

  Василий Васильевич
• Musiny-PushkinyP.jpg

  Прасковья Васильевна

Память

• В Симферополе в 1842 году установлен Долгоруковский обелиск в память освобождения Крыма от турецких захватчиков (ул. В. Долгорукова, на площади перед храмом Александра Невского). На этом месте в 1771 г. находился штаб командующего русскими войсками генерала В. М. Долгорукова.

Литература

• Андреев А. Р. Князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский. Документальное жизнеописание. Историческая хроника XVIII века. Москва, 1997.
• Кивлицкий Е. А., Лященко А. И., Ореус, И. И., Шубинский С. Н. Долгоруковы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [wars175x.narod.ru/doc/dc73_crm.html Поденная записка путешествия его сиятельства князя асилия Михайловича Долгорукова в Крымский полуостров, во время кампании 1773 года]
• Долгоруковы и Долгорукие // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Долгоруков-Крымский, Василий Михайлович

Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.