Дольфин, Джованни

Джованни Дольфин итал. Giovanni Dolfin<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монумент в память Джованни Дольфина, собор Санти-Джованни-э-Паоло (Венеция)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
57-й венецианский дож
1356 — 1361
Предшественник:	Джованни Градениго
Преемник:	Лоренцо Чельси
Вероисповедание:	католик
Рождение:	1303(1303) Венеция
Смерть:	12 июля 1361(1361-07-12) Венеция
Место погребения:	Санти-Джованни-э-Паоло (Венеция)
Род:	Дольфин
Отец:	Бенидетто Дольфин

Джованни Дольфин (итал. Giovanni Dolfin; 1303 — 12 июля 1361, Венеция, Венецианская республика) — 57-й дож Венеции (с 1356 года до смерти).

Биография

Cемья

Отцом Джованни был Бенедетто Дольфин, глава дома Дольфином - одного из самых богатых и мощных в Венеции того времени. Дольфины имели обширные владения в Истрии. Бенедетто активно участвовал в политике. О матери Джованни ничего не известно, как и о брате Данило, который не занимал государственных должностей. После смерти своей первой жены, матери Джованни, Бенедетто женился на Каталине Джустиниани. которая родила ему троих сыновей - Бенедетто, Пьетро и Николо - и четырех дочерей - Катарину, Констанцию, Лючию и Франческину.

Политическая карьера

В некоторых ненадежных источниках Джованни упоминается уже при доже Джованни Соранцо (1312), но более вероятно, что на государственной службе он оказался при Франческо Дандоло (1329). Политическая активность рода Дольфинов в целом относится к 1320-1330-м годам.

В 1345 году Джованни был избран, не без скандала, в венецианский магистрат. В том же году он был назначен ответственным за финансирование армии в Истрии. В 1348 году Дольфин он был одним из командиров военно-морской экспедиции против Каподистрии и познакомился с Людовиком Венгерским, который побывал в Венеции, возвращаясь из Неаполитанского королевства.

25 апреля 1350 года Дольфин был избран главным прокурором Республики. В июле следующего года он уже был одним из трех послов, ведших переговоры с австрийским герцогом Альбрехтом, а после этого был назначен управляющим Тревизо.

Летом 1350 года Дольфин был отправлен вместе с другими важными чиновниками на остров Тенедос для подготовки к возможной войне с Генуей. В 1351 году он отбыл вслед за небольшим флотом во главе с Николо Пизани послом в Константинополь.

После начала войны Дольфин совмещал дипломатическую деятельность с военными заданиями. Он участвовал в битве при Босфоре (1352). а в 1353-1354 годах вел переговоры с Падуей, Вероной и Мантуей по поводу создания антигенуэзской лиги. Позже он был назначен военным губернатором с задачей блокировать возведение вражеского моста через реку По.

С ухудшением ситуации в Республике Дольфины поддержали партию сторонников мира с королём Венгрии. В качестве посла Джованни пытался заключить договор с венграми, чтобы те отказались от союза с Генуей, но попытка не удалась: венгры вторглись в Тревизо, Каррарези и герцогство Австрию. Во главе магистрата Тревизо Джованни оказался в венгерской осаде.

Согласно хроникам, Дольфин в то время страдал от болезни глаз, которая усугублялась в суровых условиях осады.

Дож

13 августа 1356 года, после смерти Джованни Градениго, Дольфин был избран дожем. Этот выбор был практически очевидным, учитывая многолетний опыт работы Дольфина в дипломатических и военных областях. Тем не менее, выборам предшествовали долгие дебаты о возможности избрать дожем больного человека с непростым характером.

Неудачные попытки примириться с венграми привели к тому, что войска Людовика стали всерьез угрожать Венеции. Находившийся в то время в осаде в Тревизо Дольфин смог провести вылазку и покинуть город с сотней всадников и 200 пехотинцев. 25 августа новый дож въехал в Венецию.

Несмотря на свои несомненные заслуги, дож потерпел тяжелое поражение при Нервезе (февраль 1358), что вынудило его подписать Задарский договор, по которому Венеция уступала Венгрии Далмацию. Он также пришел к соглашению с Падуей, которая расширила свои владения до реки По.

В 1359 году положение Венеции усложнилось, когда папа Иннокентий VI издал буллу, запрещавшую европейцам торговать с египетским султаном.

Джованни Дольфин умер в 1361 году и был похоронен в соборе Санти-Джованни-э-Паоло.

Литература

• [www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?pathFile=/sites/default/BancaDati/Dizionario_Biografico_degli_Italiani/VOL40/DIZIONARIO_BIOGRAFICO_DEGLI_ITALIANI_Vol40_053510.xml DOLFIN, Giovanni - Treccani], <www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?pathFile=/sites/default/BancaDati/Dizionario_Biografico_degli_Italiani/VOL40/DIZIONARIO_BIOGRAFICO_DEGLI_ITALIANI_Vol40_053510.xml> 

Отрывок, характеризующий Дольфин, Джованни

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.