Доманович, Радое

Радое Доманович
Радоје Домановић
Годы творчества:	1893–1908
Направление:	реализм, сатира
Жанр:	новелла, роман, фельетон

Ра́дое До́манович (серб. Радоје Домановић, англ. Radoje Domanović), (1873-1908) — сербский писатель-сатирик. Известен своими короткими рассказами и повестями с критикой сербской монархии (династии Обреновичей).

Творчествo

Радое Доманович — выдающийся представитель критического реализма в сербской литературе – на литературное поприще вступил в период, известный в истории Сербии под названием глухого времени, – в период абсолютистского режима короля Александра Обреновича. Это было время реакции, необузданного полицейского террора и беззакония, произвола придворной камарильи, постоянных смен правительства и государственных переворотов, политических скандалов и афер. Народные массы были лишены политических прав и свобод. В этой удушливой атмосфере, которую Доманович образно назвал мертвым морем, передовые силы, подвергаясь жестоким преследованиям, вели тяжелую борьбу за демократию и свободу. Писатель, еще будучи студентом, включился в эту борьбу и до конца своей жизни оставался непоколебимым защитником прав и интересов народа.

В начале своей литературной деятельности Доманович обращается к традиционной теме сербской литературы – изображению жизни села и провинции. Но вскоре от реалистических рассказов из сельской и провинциальной жизни он переходит к созданию политических сатир.

Смелый, чуждый компромиссам, Доманович с гневом и ненавистью разоблачал темные стороны тогдашней политической системы в Сербии, борясь как против абсолютистского обреновического режима, так и против тех, кто рабски пресмыкался перед этим режимом. Сатиры Домановича были написаны в связи с конкретными событиями. Но актуальность, острая злободневность сатир отнюдь не лишала их глубоких художественных обобщений. Доманович отразил в них самые существенные черты общественной жизни Сербии конца XIX – начала XX века. Такие его произведения, как «Вождь», «Клеймо», «Мертвое море», «Страдия» и ряд других, в которых высмеиваются самодурство и бездушие бюрократии, политическая беспринципность и бесхребетность, трусость и раболепие, сохранили и по сей день всю свою силу и звучание, несмотря на то, что со времени их создания прошло больше столетия.

Как политический сатирик Доманович по сей день остается непревзойденным не только в сербской, но и во всей югославской литературе. Непреходящее значение его сатир заключается в их гуманизме и демократизме, в неподдельной любви писателя к народу, в создании оригинальных и острых сатирических образов.

Произведения

(названия даны на языке оригинала, в скобках — на русском. Если перевод текста существует, русское название дано в кавычках «»)

• серб. Вођа («Вождь»), 1901
• серб. Данга («Клеймо»), 1899
• серб. Страдија («Страдия»), 1902
• серб. Мртво море («Мёртвое море»), 1902
• серб. Краљевић Марко по други пут међу Србима («Королевич Марко второй раз среди сербов»), 1901
• серб. Размишљање једног обичног српског вола («Размышления сербского вола»), 1902
• серб. Укидање страсти («Отмена страстей»), 1898
• серб. Позориште у паланци («Театр в провинции»), 1898
• серб. Гласам за слепце, 1902
• серб. Не разумем («Не понимаю!»), 1898

Издания на русском языке

• Повести и рассказы. (предисл. М. Богданова) — М.: Гослитиздат, 1956 — 409 с.
• Страдия (перевод Г. Ильиной). М.: ГИХЛ, 1957 — 80 с.
• Сатира и юмор (предисл. и примеч. М. Богданова) — М.: Гослитиздат, 1961 — 294 с.

Ссылки

• Собранные сочинения Радое Домановича на сербском и других языках  (серб.) (рус.): [domanovic.wordpress.com/indeks-dela/ кириллицей]
• Полные тексты нескольких коротких рассказов  (серб.): [www.rastko.org.yu/knjizevnost/umetnicka/rdomanovic_satire_c.html кириллицей], [www.rastko.org.yu/knjizevnost/umetnicka/rdomanovic_satire.html латиницей]
• [www.lib.ru/INPROZ/DOMANOWICH_R/ «Страдия»] (рус.) (txt, 141 Кб)

Отрывок, характеризующий Доманович, Радое

Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.