Овца

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Домашняя овца»)
Перейти к: навигация, поиск
Домашняя овца
Научная классификация
Международное научное название

Ovis aries Linnaeus, 1758


Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе
Мировое поголовье овец в 2004 году[1]
КНР КНР 157,9 млн
Австралия Австралия 101,3 млн
Индия Индия 62,5 млн
Иран Иран 54,0 млн
Судан Судан 48,0 млн
Новая Зеландия Новая Зеландия 39,2 млн
Великобритания Великобритания 35,8 млн
ЮАР ЮАР 25,3 млн

Дома́шняя овца́ (лат. Ovis aries) — парнокопытное млекопитающее из рода баранов семейства полорогих. Это животное уже в глубокой древности было одомашнено человеком, в основном благодаря своей густой шерсти и съедобному мясу[2]. В настоящее время стриженая овечья шерсть, или руно, используется человеком чаще, чем шерсть любого другого животного. Овечье мясо, называемое бараниной, является одним из важнейших продуктов потребления во многих странах мира. Помимо получения шерсти и мяса, овец также разводят для получения овечьего молока, изготовляемой из него брынзы, кулинарного жира и шкур (овчины). Наконец, овцы используются в научных экспериментах — наиболее известным представителем этого вида считается овечка Долли — первое в мире клонированное млекопитающее1996 году).

В узком смысле под овцами подразумевают самок домашней овцы, тогда как самцов обычно называют баранами. Молодые самки, не достигшие половой зрелости, именуются ярками, а потомство — ягнятами.

Овцеводство — отрасль животноводства, занимающаяся разведением овец — практикуется во всём мире и во все времена играла важную роль в экономике многих стран. В настоящее время наибольшее поголовье овец имеется в Китае (около 144 млн.голов), Австралии (98 млн.), Индии (ок. 60 млн.), Иране (54 млн.), Новой Зеландии (44 млн.), Великобритании (36 млн.), ЮАР (св. 29 млн.), Турции (27 млн.), Пакистане и Испании (по 24 млн.). В постсоветских странах овцеводство наиболее значимо как отрасль животноводства в Киргизии, Казахстане, Туркменистане, Молдавии и юге России.





Происхождение и история одомашнивания

Овца была одомашнена человеком уже в глубокой древности, более 8 тыс. лет назад[2] на территории современной Турции, Сирии, северной Месопотамии.[3]

Предполагали, что овцы являются потомками муфлона или уриала. Данные цитогенетического анализа позволяют считать, что предком домашней овцы был муфлон. Кариотип уриала содержит 58 хромосом, в то время как у домашней овцы и муфлона число хромосом равно 54.

Описание

Домашняя овца — парнокопытное жвачное животное, хорошо узнаваемое по спирально-разветвлённым рогам самцов и кучерявой шерсти. У других диких видов баранов, а также у предков самой овцы, шерсть не скручивается кольцами, а хвост заметно более короткий. У некоторых примитивных пород овец хвост также может быть небольшого размера, однако длинные хвосты, равно как и белый цвет шерсти, появились у животных только на ранней стадии одомашнивания. В строении черепа домашние овцы отличаются от своих диких сородичей более узкими глазницами и меньшим размером мозга.[4] Как правило, у овец хорошо развиты рога, но у некоторых пород их может и не быть вовсе или они имеются только у самцов.[5] Ноги сильные, хорошо приспособлены для дальних переходов по гористой местности.

Размер и вес домашних овец сильно различается в зависимости от породы. Скорость роста и масса взрослого животного во многом зависят от наследственности, и по этой причине селекционный отбор часто производится на основании этих характеристик.[6] Взрослые самки обычно весят 45—100 кг, тогда как более крупные самцы 70—160 кг.[7] Рекордный вес барана (саффолкской породы) достигал 247,2 кг.[8] В целом высота в холке у животных составляет 55-100 см, а длина тела — 60—110 см.[2] Морда в нижней части заострённая, имеет прямой или иногда горбоносый профиль, почти полностью (за исключением губ и краёв ноздрей) покрыта тонкой шерстью. Губы тонкие и очень подвижные. Как и у других представителей рода баранов, у домашней овцы на лицевой поверхности слёзных костей, под внутренним углом глазных впадин, находятся «слёзные ямки» — углубления кожи, богатые потовыми сальными железами, выделения которых накопляются в виде жирной пахучей массы — секретной жидкости. Аналогичные углубления, называемые «копытными железами», присутствуют между верхними суставами обоих пальцев. Секрет, выделяемый этими железами, и придаёт овце её характерный запах.[4]

У взрослых овец имеются 32 зуба (зубная формула I:0/3 C:0/1 P:3/3 M:3/3): 6 парных коренных (сверху и снизу), 6 парных премоляров (также сверху и снизу), 2 клыка (снизу), и 8 резцов (также только снизу).[9] В промежутке между клыками и премолярями имеется большой зазор. Резцы расположены под тупым углом к челюсти — такое строение позволяет животным более эффективно скусывать траву по сравнению с другими травоядными животными.[2] Коренные и премоляры вместе образуют широкую поверхность в задней части пасти — этими зубами животные пережёвывают траву. Развитие зубов происходит постепенно: первоначальные молочные через год — полтора начинают заменяться на постоянные, а весь процесс смены заканчивается только на четвёртом году жизни.

У самцов большинства пород хорошо развиты рога — спирально закрученные с окончаниями наружу, и поперечными бугорками. У самки также могут быть рожки небольшого размера. Масть различна в зависимости от породы — от молочно-белого до тёмно-бурого и чёрного. Овцы с тонкой шерстью обычно белые. У овец с грубой шерстью она имеет два слоя — первый, пуховой подшёрсток состоит из тонких волокон диаметром около 25 мкм, второй из более массивных, 100—200 мкм. У тонкорунных овец шерсть состоит только из первого слоя. Длина волокон составляет от 5—9 см у тонкорунных пород до 10—15 см у грубошёрстных.[2] Рекордный настриг шерсти от одного барана на Украине составил 31,7 кг за год (в совхозе «Красный чабан» Херсонской области; баран весил 130 кг).[8] Кастрированные бараны называются валухи.

Помещение, в котором содержат овец, называется кошара.

Органы чувств

Все овцы обладают хорошим слухом и чувствительны к внезапному шуму.[10] Боковое расположение глаз и горизонтально-вытянутые зрачки увеличивают угол обзора до приблизительно 270—320°, что позволяет животным смотреть назад, не поворачивая головы (густая шерсть может уменьшить угол обзора)[11][12]. Однако пространственное зрение у овец развито недостаточно, (лишь от 25° до 50° от угла обзора приходится на бинокулярное зрение) — тени и углубления в земле могут затормаживать движение животных. В целом, овцы сторонятся затемнённых участков и предпочитают открытые, хорошо освещённые пространства.[13] Предположительно овцы обладают цветовым зрением и могут различать некоторые цвета, в том числе чёрный, красный, коричневый, зелёный, жёлтый и белый[14] . Глаза овец лишены механизма аккомодации, из чего следует, что их оценка глубины объекта менее аккуратна, чем у некоторых других животных (в том числе и хищников). Глаза овец мало подвержены дальнозоркости и астигматизму. В целом, такие характеристики зрения предположительно обеспечивают хорошо сфокусированное изображение объектов на средних и длинных дистанциях[15]. Зрительная коммуникация для овец очень важна и они постоянно поддерживают визуальный контакт друг с другом[16]. Каждая овца время от времени поднимает голову, чтобы проверить местонахождение остальных овец в стаде, что обеспечивает совместное передвижение стада во время выпаса. Изолированные от стада овцы проявляют признаки стресса. Если такой овце предоставить зеркало, уровень стресса снижается, что указывает на успокаивающее воздействие образа другой овцы рядом[17].

Важным для овец органом чувств является вкус. Овцы предпочитают сладкие и кислые растения, как правило пренебрегая горькими. Предположительно зрение и осязание также играют роль в выборе предпочтительной пищи[18].

Баран использует вомероназальный орган для восприятия феромонов овец и определения течных самок[19]. У самок овец этот орган используется для распознавания своих новорожденных ягнят[20].

Звуковая коммуникация

Звуки, издаваемые домашней овцой, можно разделить на блеянье, хрюканье, рокот и фырканье. Наиболее употребительным звуком в общении членов стада друг с другом является блеянье, в особенности при общении матери и ягнят[21]. Блеянье каждой овцы имеет индивидуальные характеристики, что позволяет членам стада распознавать друг друга по блеянью[22]. Новорожденные ягнята громко блеют, обращаясь к матери, но уже через несколько недель после рождения ягнят этот эффект сходит на нет[21]. Блеянье может также означать сигнал тревоги, разочарования или нетерпения. Как правило, овцы не блеют от боли, но блеют, оказавшись в изоляции[23]. Беременные самки во время родов издают звуки, напоминающие хрюканье[24]. Рокочущие звуки издаёт баран в период ухаживания. Похожие звуки может издавать и самка[21], особенно находясь рядом с новорожденными ягнятами. Фырканье может означать предупреждение или агрессию[21][25], но может быть и проявлением тревоги и реакцией на неожиданность[26].

Образ овцы в культуре

Образ овцы присутствует во многих культурах, особенно в районах, где овцы являются наиболее распространённым видом домашнего скота.

В противоположность этому в других культурах баран, особенно дикий, часто используется как символ мужества и силы. Так, логотипы американской футбольной команды Сент-Луис Рэмс и пикапа Dodge Ram отсылают к толсторогу — дикому барану, распространённому в Северной Америке.

Овцы являются ключевыми символами во многих баснях, детских песнях (английская песня «Mary Had a Little Lamb» — «У Мэри был ягнёнок») и стишках. В романах, таких как «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, «Охота на овец» Харуки Мураками, «Вдали от обезумевшей толпы» Томаса Харди, «Овца, которая изменила мир» Нила Эстли (имеется в виду овечка Долли), овцы выступают как персонажи или сюжетные ходы. В стихах («Агнец» Уильяма Блейка) и песнях («Sheep» Pink Floyd или ария Баха «Овцы могут пастись безопасно» (Schafe können sicher weiden)) образ овец используется как метафора.

В новозеландском фильме 2007 г. «Паршивая овца» иронически переосмысляется традиционное представление об овцах как существах робких и беззащитных, когда по сюжету овцы в результате генетического эксперимента становятся кровожадными убийцами.

Озорной, сообразительный и предприимчивый барашек Шон стал популярным персонажем одноимённого мультсериала; позднее к нему присоединился барашек Тимми — первоначально один из персонажей упомянутого мультсериала, который затем стал героем собственной эпопеи.

Овцы также упоминаются во многих поговорках и идиомах. Так, во многих европейских языках идиома «чёрная овца» является частичным аналогом русских выражений «белая ворона» и «паршивая овца». Знаменитая фраза «вернёмся к нашим баранам» («revenons à nos moutons») призывает вернуться к главной теме разбирательства. А вот знаменитая поговорка «уставился, как баран на новые ворота» относится вовсе не к животному: ещё в древности ассирийцы, а затем римляне, штурмуя вражеские города и крепости, разбивали створки тяжёлым бревном с металлическим набалдашником в виде бараньей головы. Таким образом, баран, уставившийся на новые ворота, означал, что войска готовы к штурму и цитадель неизбежно падёт[27]
Подсчёт овец в народе используется как способ скорее заснуть в силу своей монотонности.
Поговоркой «Нанялася овца волков пасти — к вечёрке только клок шерсти и остался» характеризуют человека, взявшегося за опасное и непосильное для него дело.

В религии и фольклоре

В древности овцы как символ использовались во многих религиях Ближнего и Среднего Востока и Средиземноморья, в частности, в религиях Древнего Египта, Финикии, Чатал-Хююка, в иудаизме, древнегреческой религии и мифологии и некоторых других. Религиозная символика и ритуалы с участием овец применялись уже в первых известных нам религиях. Черепа баранов (вместе с черепами быков) занимали центральное место в храмах поселения Чатал-Хююк в 8000 г. до н. э.[28] В Древнем Египте баран был символом нескольких богов: Хнума, Херишефа и Амона (в ипостаси бога плодородия). С различными признаками баранов иногда изображались такие божества, как Иштар, финикийский бог Баал-Хамон и вавилонский бог Эа. На Мадагаскаре и в наше время овец не употребляют в пищу, так как считается, что в них воплощаются души предков[29].

В древнегреческой мифологии присутствует много отсылок к овцам: так, миф о Крие, баране с золотым руном, известен и в наши дни. В астрологии Овен, баран — это первый знак классического греческого зодиака; он соотносится с планетой Марс. В Древнем Риме баран был атрибутом бога Меркурия — покровителя стад. Также овца — восьмое из двенадцати животных, связанных с 12-летним циклом китайского зодиака, основанного на китайском календаре[29]. В странах Центральной Азии, Монголии и некоторых других странах асычки, надкопытные кости овец, издревле используются для игр, гадания и как часть национальных музыкальных инструментов.

Овцы играют важную роль во всех авраамических религиях: Авраам, Исаак, Иаков, Моисей, царь Давид и пророк Мухаммед были пастухами. В библейском рассказе о жертвоприношении Исаака баран был принесён в жертву в качестве замены после того, как ангел остановил руку Авраама. В исламской традиции Авраам (Ибрахим) собирался принести в жертву Исмаила: в память об этом овцы (или другие животные) приносятся в жертву во время Курбан-Байрама, главного мусульманского праздника[30][31]. В исламской культуре овцы иногда приносятся в жертву и в честь важных светских событий[32]. В религиозных практиках греков и римлян овцы регулярно использовались как жертвенные животныеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3257 дней], в иудаизме овцы также приносились в жертву (пасхальный агнец)[29]. Символы, связанные с овцами, такие, например, как ритуальный рог шофар, присутствуют и в современных иудейских практиках. В христианстве Иисус Христос символически изображается в виде Доброго Пастыря, овцы — необходимыйК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3257 дней] элемент иконографии Рождества Христова. Некоторые христианские святые покровительствуют пастухам, а некоторые — самим овцам. Христос также изображается как жертвенный Агнец Божий (Agnus Dei), и на праздновании Пасхи в Греции и Румынии традиционно едят пасхального агнцаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3257 дней]. Во многих христианских течениях главу церкви называют пастором, что является производным от латинского слова, означающего «пастух».

Иллюстрации

См. также

Напишите отзыв о статье "Овца"

Примечания

  1. [faostat.fao.org/site/409/default.aspx Faostat]
  2. 1 2 3 4 5 Овца // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  3. Мерперт Н. Я., Мунчаев Р. М., Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии // Советская археология, 1971, № 3.
  4. 1 2 Reavill, C. 2000. [animaldiversity.ummz.umich.edu/site/accounts/information/Ovis_aries.html Ovis aries] Animal Diversity Web
  5. Ensminger, Dr. M.E.; Dr. R.O. Parker (1986). Sheep and Goat Science, Fifth Edition. Danville, Illinois: The Interstate Printers and Publishers Inc. ISBN 0-8134-2464-X
  6. Simmons, Paula; Carol Ekarius (2001). Storey’s Guide to Raising Sheep. North Adams, MA: Storey Publishing LLC. ISBN 978-1-58017-262-2
  7. Melinda J. Burrill Ph.D. Professor Coordinator of Graduate Studies, Department of Animal and Veterinary Sciences, California State Polytechnic University (2004). «Sheep». World Book. Mackiev.
  8. 1 2 Кравчук П. А. Рекорды природы. — Л.: Эрудит, 1993. — 216 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-7707-2044-1.
  9. Idaho Falls District 91 «[www.d91.k12.id.us/skyline/teachers/robertsd/sheep.htm Строение черепа домашней овцы]» Прочитано 2007-12-11
  10. Smith M.S., Barbara; Mark Aseltine PhD, Gerald Kennedy DVM (1997). Beginning Shepherd’s Manual, Second Edition. Ames, Iowa: Iowa State University Press. ISBN 0-8138-2799-X.
  11. Shulaw, Dr. William P. (2006). «[www.sheepusa.org/index.phtml?page=site/text&nav_id=ae6dbb298c3d1de20836b1377e7933e9 Sheep Care Guide]». Проверено 2007-11-27.
  12. Sue Weaver. Sheep: small-scale sheep keeping for pleasure and profit. — 3 Burroughs Irvine, CA 92618: Hobby Farm Press, 2005. — ISBN 1-931-99349-1.
  13. Brown, Dave, Sam Meadowcroft (1996). The Modern Shepherd. Wharfedale Road, Ipswich 1P1 4LG, United Kingdom: Farming Press. ISBN 0-85236-188-2
  14. Alexander, G. and Shillito, E.E. (1978). Maternal responses in Merino ewes to artificially coloured lambs. Applied Animal Ethology, 4: 141—152
  15. Piggins, D. and Phillips, C.J.C., (1996). The eye of the domesticated sheep and its implications for vision. Journal of Animal Science. 62(2): 301—308
  16. Kilgour, R., (1977). Design sheep yards to suit the whims of sheep. N.Z. Farmer, 98(6): 29-31
  17. Parrott, R.F., (1990). Physiological responses to isolation in sheep. Social Stress in Domestic Animals, Kluwer Academic Publishers, Dordrecht, Netherlands: 1990. 212 −226
  18. Krueger, W.C., Laycock, W.A. and Price, D.A., (1974). Relationships of taste, smell, sight and touch on forage selection. Journal of Range Management, 27(4): 258—262
  19. Ungerfeld, R., M. A. Ramos and R. Möller. 2006. Role of the vomeronasal organ on ram’s courtship and mating behaviour and on mate choice among oestrous ewes. Appl. Anim. Behav. Sci. 99: 248—252.
  20. Booth, K. K. and L. S. Katz. 2000. Role of the vomeronasal organ in neonatal offspring recognitions in sheep. Biol. Reprod. 63: 353—358.
  21. 1 2 3 4 Lynch, J.J., G. N Hinch and D. B. Adams. 1992. The behaviour of sheep: biological principles and implications for production. CABI, Wallingford. 237 pp.
  22. Fraser, A. F. and D. M. Broom. 1997. Farm animal behaviour and welfare. 3rd Ed. CABI, Wallingford, UK. 437 pp.
  23. Dwyer, C. .M. (ed.) 2008. The welfare of sheep. CABI, Wallingford, UK. 366 pp.
  24. Vince, M. A., A. E. Billing, B. A. Baldwin, J. N. Toner and C. Weller. 1985. Maternal vocalizations and other sounds in the fetal lamb’s sound environment. Early Human Devel. 11: 179—190.
  25. Houpt, K. A. 2005. Domestic animal behavior for veterinarians and animal scientists. Blackwell Publ., Ames, Iowa. 506 pp.
  26. www.ansc.purdue.edu/USDA/viddic/viddics.htm
  27. Алмазов Б. Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга. — М.: Центрполиграф, 2012. — С.197.
  28. Budiansky, p. 159.
  29. 1 2 3 Cooper JC. Symbolic and Mythological Animals. — London: Aquarian Press, 1992. — P. 219. — ISBN 1-85538-118-4.
  30. [www.bbc.co.uk/religion/religions/islam/holydays/eiduladha.shtml Eid ul Adha (10 Dhul-Hijja) - the festival of sacrifice]. BBC. Проверено 8 января 2008. [www.webcitation.org/6FsSP5M6S Архивировано из первоисточника 14 апреля 2013].
  31. [sweetness-light.com/archive/the-eid-festival-around-the-world-graphic-photos Eid Festival Around The World - Graphic photos]. Sweetness & Light. Проверено 8 января 2008. [www.webcitation.org/6FsSQ3Flw Архивировано из первоисточника 14 апреля 2013].
  32. Robertson, Cambpell. [baghdadbureau.blogs.nytimes.com/2008/08/13/bloody-blessing-goes-unnoticed/?scp=8&sq=sheep&st=cse Bloody Blessing Goes Unnoticed], The New York Times (August 13, 200). Проверено 10 сентября 2008.
  33. </ol>

Литература

  • Budiansky Stephen. The Covenant of the Wild: Why animals chose domestication. — Yale University Press, 1999. — ISBN 0-300-07993-1.
  • Ensminger Dr. M.E. Sheep and Goat Science, Fifth Edition. — Danville, Illinois: The Interstate Printers and Publishers Inc, 1986. — ISBN 0-8134-2464-X.
  • Pugh David G. Sheep & Goat Medicine. — Elsevier Health Sciences, 2001. — ISBN 0-7216-9052-1.
  • Simmons Paula. Storey's Guide to Raising Sheep. — North Adams, MA: Storey Publishing LLC, 2001. — ISBN 978-1-58017-262-2.
  • Smith M.S. Barbara. Beginning Shepherd's Manual, Second Edition. — Ames, Iowa: Iowa State University Press, 1997. — ISBN 0-8138-2799-X.
  • Weaver Sue. Sheep: small-scale sheep keeping for pleasure and profit. — 3 Burroughs Irvine, CA 92618: Hobby Farm Press, an imprint of BowTie Press, a division of BowTie Inc., 2005. — ISBN 1-931993-49-1.
  • Wooster Chuck. Living with Sheep: Everything You Need to Know to Raise Your Own Flock. — Guilford, Connecticut: The Lyons Press, 2005. — ISBN 1-59228-531-7.

Ссылки

  • Кошара // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  • [mirzhivotnih.ru/category/278 Бараны и овцы] — статья на портале «Мир животных»
  • [otara.info/category/domashnie-ovcy Породы домашних овец]

Отрывок, характеризующий Овца

В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?