Сармьенто, Доминго Фаустино

Доминго Фаустино Альбаррасин Сармьенто Domingo Faustino Sarmiento Albarracín
Президент Аргентины
12 октября 1868 — 12 октября 1874
Предшественник:	Бартоломе Митре
Преемник:	Николас Авежанеда
Рождение:	15 февраля 1811(1811-02-15) Сан-Хуан
Смерть:	11 сентября 1888(1888-09-11) (77 лет) Асунсьон, Парагвай
Место погребения:	кладбище Реколета
Отец:	Хосе Клементе Сармьенто
Мать:	Паула Альбаррасин
Награды:

Доми́нго Фаусти́но Сармье́нто Альбарраси́н (исп. Domingo Faustino Sarmiento Albarracín, 15 февраля 1811, Сан-Хуан, Аргентина — 11 сентября 1888, Асунсьон, Парагвай) — аргентинский военный деятель, масон, позднее педагог, писатель, журналист, губернатор провинции Сан-Хуан в 1862—1864 годах, посол Аргентины в США в 1864 году, министр внутренних дел и просвещения в 1865—1868 годах, президент Аргентины с 12 октября 1868 по 12 октября 1874 года. Борец за модернизацию страны.

Биография

Сармьенто родился в бедной семье, многие члены которой выступали политическими активистами. Сам с молодых лет не раз отправлялся в ссылку, много лет боролся с диктатурой Хуана Мануэля де Росаса. Представитель «поколения 1837 года», давшего Аргентине немало блестящих умов и выдающихся политических фигур.

В конце 1830-х годов Сармьенто стал одним из организаторов тайного общества в городе Сан-Хуан, за что в 1840 году был выслан из страны. 15 лет прожил в Чили (на родине своих предков), где занимался публицистической и литературной деятельностью, в 1842 году основал газету «Прогресо» (El Progreso). В 1845—1847 гг., по поручению правительства Чили, Сармьенто посетил Европу и США с целью изучения постановки народного образования. Результатом этой поездки явилась книга «О народном образовании» (1849).

В феврале 1852 году, вместе с войсками энтрерианского губернатора Хусто Хосе де Уркисы, Сармьенто участвовал в битве при Монте-Касерос, которая положила конец правлению Росаса — который эмигрировал в Англию.

В 1854 г. Сармьенто был арестован в провинции Мендоса. После освобождения снова уехал в Чили.

В бытность аргентинским президентом (1868—1874 гг.) Сармьенто провёл ряд реформ, нацеленных на развитие инфраструктуры, экономики и культуры Аргентины. Его программы развития страны способствовали росту сельского хозяйства: земледелия и скотоводства. При нём было построено большое количество железных и шоссейных дорог, госпиталей, библиотек, средних и начальных школ. Сармьенто провёл первую перепись населения Аргентины. Активно участвовал он и в создании Аргентинской национальной обсерватории и Академии наук. Столь впечатляющие результаты были достигнуты за счёт массового притока иммигрантов из Европы.

С другой стороны: и до, и в период своего президентства, Сармьенто вёл геноцидные войны против туземцев и старожилов страны: индейцев и гаучо. Ещё в 1861 году, в канун битвы при Павоне, Сармьенто писал буэнос-айресскому губернатору Бартоломе Митре:

Не жалейте крови гаучо, кровь — единственное, что у них есть человеческого. Их кровь — удобрение, которое надо обратить на пользу страны!

В следующем, 1862 году, ставший аргентинским президентом Митре поставил Сармьенто во главе карательной армии, направленной в северные провинции.

Истребляйте гаучо, этих двуногих животных порочного нрава!

 — напутствовал президент главкома. Аргентинские унитарии (и тесно связанный с ними беспартийный Сармьенто) были бесконечно далеки от того, что сейчас принято называть «политкорректностью». При Сармьенто в Буэнос-Айресе печатались карикатуры на гаучо, где эти мужественные скитальцы изображались со звероподобными (зачастую — крысоподобными) лицами… Как известно, наездники-гаучо составляли основной электорат Федералистской партии, они деятельно сопротивлялись растущей гегемонии Буэнос-Айреса, отстаивая региональные свободы…

На теоретическом уровне президент Сармьенто противопоставлял социокультурные возможности «чистых», способных к порождению и поддержанию ценностей «цивилизации» рас (прежде всего — белой расы) и «метисных рас», неизбежно воспроизводящих элементы «варварства». С этой точки зрения, латиноамериканская цивилизация представлялась расисту-теоретику Сармьенто (имевшему, однако, некоторую примесь индейской крови) абсолютно несостоятельной, в силу своего метисного: индейско-мулато-гаучского происхождения. Сармьенто провозгласил программу строительства новой Аргентины, включавшую тезис об «исправлении расы» посредством стимулирования иммиграции из Европы и утверждения «европейских ценностей».

1 мая 1873 года в Аргентине вспыхнуло Второе восстание хорданистов. 28 мая правительство Сармьенто объявило цену за головы мятежного вождя (100 000 песо) и ряда его соратников. К концу лета 1873-го генерал Лопес Хордан оккупировал провинцию Энтре-Риос; правительство Сармьенто усилило давление на хорданистов.

Погребён Доминго Сармьенто в мавзолее на буэнос-айресском кладбище Реколета.

Творчество

Из более чем 50 томов его сочинений лишь три можно условно отнести к художественному творчеству. Это монография о феномене латиноамериканского вождизма (каудилизма) «Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги» (1845), записки «Путешествия по Европе, Африке и Америке» (1849—1851) и книга очерков «Воспоминания о провинции» (1851).

Сармьенто был сторонником модернизации, секуляризма и либеральной демократии, ему были знакомы труды передовых западных политических философов, включая Джона Стюарта Милля и Карла Маркса. Однако он считал допустимым ограничение свобод, опасаясь, что полная свобода может привести к анархии либо гражданской войне.

В соответствии с Сармьентовой концепцией «варварства-цивилизации», противопоставлялись друг другу социокультурные возможности «чистых», способных к порождению и поддержанию ценностей «цивилизации» рас (прежде всего — белой расы) — и «метисных рас», неизбежно воспроизводящих элементы «варварства». С этой точки зрения, латиноамериканская цивилизация представлялась расисту-теоретику Сармьенто (имевшему, однако, некоторую примесь индейской крови) абсолютно несостоятельной, в силу своего метисного: индейско-мулато-гаучского происхождения. Массовая иммиграция содействовала, согласно замыслам Сармьенто, «исправлению расы» и утверждению «европейских ценностей».

При этом в социально-экономических вопросах Сармьенто был приверженцем идеалов равенства и под влиянием идей утопического социализма считал, что просвещение приведёт к преодолению неравенства классов и установлению общественной гармонии.

Посмертная судьба

Многие филологи признают Сармьенто наставником Латинской Америки, одной из крупнейших фигур латиноамериканской истории и культуры.

Один из памятников Сармьенто принадлежит французскому скульптору Огюсту Родену, в 1900 году он был поставлен в Буэнос-Айресе.

Аргентинский философ-коммунист Анибал Понсе посвятил «герою-Сармьенто» восторженное стихотворение в прозе:

В противовес бывшей колонии, с её монархическим и теологическим духом, Сармьенто строил новую культуру! (...) Он воплощал в жизнь идеалы своей героической молодости, учение Сен-Симона, следуя за миражами социалистического романтизма!

Поэт и философ затушёвывал, оставлял «за кадром» те этнические чистки, которые аргентинский президент Сармьенто вёл против туземцев и старожилов страны: индейцев и гаучо. В 1927 г. Понсе пишет книгу «Старость Сармьенто», в 1930 г. из под его пера выходит биография «Сармьенто — строитель новой Аргентины». Анибал Понсе пытался «пристегнуть» разработанную Хосе Инхеньеросом концепцию «архентинидада» к Сармьентовой концепции «варварства-цивилизации».

В 1937 г. в Буэнос-Айресе был основан Исторический музей Сармьенто.

Борхес написал о Сармьенто несколько эссе и посвятил ему стихотворение «Ни мрамором, ни лавром он не скрыт...».

Его именем названо учебное судно ВМС Аргентины — фрегат «Пресиденте Сармьенто», превращённое сейчас в музей в Буэнос-Айресе. Имя Сармьенто также носит одна из улиц аргентинской столицы.

Публикации на русском языке

• Избранные сочинения. — М.: Наследие, 1995.

Литература

• Botana R. N. Domingo Faustino Sarmiento. — Buenos Aires: Fondo de Cultura Económica, 1996.
• García Hamilton J.I. Cuyano alborotador: la vida de Domingo Faustino Sarmiento. — Buenos Aires: Ed. Sudamericana, 1997 (роман-биография)
• Казаков В. П. Д. Ф. Сармьенто — президент-реформатор Аргентины (1811—1888) // Новая и новейшая история. — 2014. — № 1. — С. 179—193.

Ссылки

• [www.bibliotecasarmiento.org/ Web Vida y Obra de Sarmiento].
• [www.museosarmiento.gov.ar/ Museo Histórico Sarmiento].
• [www.casanatalsarmiento.gov.ar Casa Natal de Sarmiento], sitio oficial de la casa natal de Sarmiento, convertida en museo.
• [www.todo-argentina.net/biografias/sarmiento/index.htm Biografía de Sarmiento].
• [www.me.gov.ar/efeme/sarmiento/ Domingo Faustino Sarmiento] en el [www.me.gov.ar Ministerio de Educación, Ciencia y Tecnología de la Nación Argentina].
• [www.cpel.uba.ar/ebooks/eam/ebook_view.php?ebooks_books_id=39 Facundo] en la [www.cpel.uba.ar/ebooks/ Biblioteca Digital Carlos Pellegrini].
• [estatico.buenosaires.gov.ar/areas/educacion/publicaciones/grito/mp3/sarmiento-mihanovich.mp3 Himno a Sarmiento], cantado por Sandra Mihanovich e interpretado por Lito Vitale (formato: MP3)
• [www.todo-argentina.net/historia/org_nac/sarmiento/index.html La presidencia de Sarmiento 1868—1874].

Отрывок, характеризующий Сармьенто, Доминго Фаустино

– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.