Доминиканцы (народ)
Доминика́нцы (исп. dominicanos) — народ в Латинской Америке смешанного происхождения. Основное население Доминиканской Республики в восточной половине острова Гаити. Общая численность — 7,4 млн чел. В Доминиканской республике — 7,1 млн, в США — 260 тыс. Живут также в других странах. Господствующая религия — католицизм.
Язык — испанский c местными отличиями.
Происхождение
Нация сложилась в основном из потомков испанских колонизаторов, смешавшихся с неграми-рабами, ввозившимися в XVI—XIX веках (см. Мулаты). Местное индейское население было истреблено в XVI веке. Сейчас мулаты составляют 75 % населения, белые — 15 %, остальные — негры.
В области социальных отношений до сих пор бытуют расовые предрассудки. Но положение в обществе определяет не только цвет кожи, но и богатство. Здесь, на острове Гаити, существует поговорка: «Богатый негр — это мулат, а бедный мулат — это негр».
Хозяйство
Большая часть населения занята в сельском хозяйстве. Основная культура — сахарный тростник. Кроме него, на экспорт идут кофе, какао-бобы, табак, арахис, бананы. Для внутреннего потребления производятся рис, кукуруза, маниок, батат, ямс, фасоль, овощи, фрукты. Хорошо развито животноводство, рыболовство — слабо. Промышленность начала развиваться только во 2-й половине XX века и представлена горнодобывающей отраслью и энергетикой.
Культура и бытовые традиции
Одежда доминиканцев — креольского типа. В отличие от соседей, гаитян, носят сомбреро.
Характерное жилище — боло, стены его красятся в голубой цвет, оконные рамы и дверь — в красный. В городах преобладает застройка испанского типа, как и в других бывших колониях Испании. В архитектуре столицы (Санто-Доминго) интересен первый в Латинской Америке собор, соединяющий в себе черты испанского храма-крепости времен Реконкисты и черты поздней готики и раннего Возрождения. Построен он в 1512—1541 годах архитекторами Р. де Льендо, Л. де Моя. В современной архитектуре преобладает влияние США.
В изобразительном искусстве от коренного населения остались керамика, деревянная утварь, каменные скульптуры. Новое искусство сформировалось в начале XX века. Крупнейшие мастера — А. Р. Урданета, Л. Десанглес, Э. Гарсия Годой. Живопись развивалась в рамках реализма. В 1950—1960 годах распространились абстракционизм, кубизм, сюрреализм.
Народная музыка и танцы имеют испанские, негритянские и индейские корни. Наиболее популярен танец меренге, распространившийся в XIX веке.
Национальная литература развивалась только на испанском языке. Её становление связано с борьбой за независимость. Один из её основоположников — Ф. М. дель Монте, автор патриотических стихов и национального гимна. В XIX веке видное место занимала индейская тематика, так называемый индеанизм. В последующие периоды истории социальная обстановка, господство диктаторских режимов, оккупация республики войсками США обусловили остросоциальный характер местной литературы. Многие писатели вынуждены были эмигрировать и работать в эмиграции.
Напишите отзыв о статье "Доминиканцы (народ)"
Литература
- Дридзо А. Д. Доминиканцы // Народы и религии мира, под ред. В. А. Тишкова, М., 1992.
- Латинская Америка: энциклопедический справочник, том 1, гл. ред. В. В. Вольский, М., 1979.
- Народы Америки, том 2, под ред. А. В. Ефимовой, С. А. Токаревой, М., 1959.
Отрывок, характеризующий Доминиканцы (народ)
– Да! много теперь рассказов про это дело!– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
