Сражение у островов Всех Святых

Battle of the Saintes
Основной конфликт: Война за независимость США
Сражение у островов Всех Святых
Дата	9−12 апреля 1782
Место	Антильские острова, между о. Доминика и Гваделупа15°47′ с. ш. 61°36′ з. д.15.783° с. ш. 61.600° з. д. / 15.783; -61.600
Итог	Решительная победа британцев
Противники
Великобритания Франция
Командующие
адмирал Родни вице-адмирал де Грасс
Силы сторон
36 линейных кораблей 33 линейных корабля
Потери
243 убитых, 816 раненых 4 корабля захвачено, 1 потоплен, ок. 2000 убитых и раненых, 5000 пленных

Сражение у островов Всех Святых (англ. Battle of the Saintes), или Доминикское сражение (фр. Bataille de Dominique) по французской терминологии — самое крупное морское сражение XVIII века, состоявшееся с 9 по 12 апреля 1782 года между островами Доминика и Гваделупа между английским и французским флотами во время войны за независимость в Северной Америке 1775−83. В проливе, где произошло сражение, имеется группа островков и скал под названием острова Всех Святых. По ней в англоязычной традиции и называется битва — единственная крупная победа британцев за время войны.

Предыстория

После успешного захвата Сент-Киттса в феврале, де Грасс последовательно овладел колониями Невис, Демерара и Эссекибо. Затем, следуя соглашению с испанцами, он начал готовить вторжение на Ямайку. Был собран крупный (свыше 100 транспортов) конвой. Но 25 февраля на карибский театр прибыл Родни, и привел подкрепления. В конце концов к нему пришли 17 линейных кораблей, что дало британцам небольшой перевес. Когда 7 апреля де Грасс вышел в море, сопровождая конвой, Родни начал преследование с Сент-Люсии.

На другой день передовые британские корабли под командованием Худа, оторвавшись от своих из-за капризных ветров, возле островов Всех Святых попали под обстрел 15 французских с большой дистанции. Французы не использовали возможность разделаться с отрядом Худа, пока не подошли главные силы британцев. В результате первого столкновения только один французский корабль был поврежден серьёзно, и вернулся на Гваделупу.

Де Грасс отослал конвой на Гваделупу, а сам пытался уйти от боя. Следующие два дня было много маневров; англичане пытались сблизиться, а французы (бывшие с наветра) уйти. Те и другие безуспешно, разве что один французский корабль (Zèlè) был поврежден от столкновения с другим (Ville de Paris). Zèlè был взят на буксир фрегатом Astrée (капитан Лаперуз), который повел его на Гваделупу.

На рассвете 12 апреля, однако, обнаружилось, что поврежденный корабль и его сопровождающий находятся между двух флотов. Чтобы их прикрыть, Де Грасс спустился под ветер, и тогда выяснилось, что избежать боя невозможно.

Ход боя

К моменту боя английский флот насчитывал 36 линейных кораблей, а французский 33 линейных корабля, плюс 2 50-пушечных.

Ветер несколько благоприятствовал британцам, так как они были дальше от берега, где ветер посильнее и поустойчивее. Они к тому же сохранили несколько лучший чем французы порядок. Британский флот шел обратной колонной — арьергард (контр-адмирал Дрейк, англ. Francis Samuel Drake) впереди, авангард замыкающим. 4 корабля Худ отрядил для захвата Zèlè, и к началу боя они не вернулись в линию.

Флота сошлись встречными курсами, но британцы сближались не параллельно, а под некоторым углом, что вынудило французскую линию изгибаться, чтобы их головные корабли могли держаться на дистанции эффективного огня. В 7:45 утра французы сделали первые залпы. Примерно через час с четвертью после открытия огня заход ветра с E на SE привел французов в ещё больший беспорядок. Поскольку ветра были слабые, быстро восстановить линию они не могли. Это дало Родни с HMS Formidable и ещё 5 кораблями шанс прорвать линию противника. Идущий впереди флагмана HMS Duke (капитан Гарднер, англ. Alan Gardner) последовал его примеру, отрезав ещё четырех французов и поставив их в два огня, от чего те сильно пострадали. Затем HMS Bedford (коммодор Аффлек, англ. Edmund Affleck), шестой после флагмана, также прорезал линию противника, и за ним последовали корабли арьергарда. Французы оказались расколоты на три неорганизованные группы.

Воспользовавшись возникшими разрывами в строю французских кораблей, британские корабли центра, а затем и арьергарда, решительно атаковали и разбили эскадры противника по частям превосходящими силами. Так, Bedford и его мателоты левым бортом вели огонь по Cesar, а правым по Magnanime.

Получившиеся три группы британцев были в несколько лучшем порядке, чем противник, но Родни, к тому времени пожилой и больной человек, не смог до конца использовать перевес, данный ему тактически блестящим ходом. Он ограничился пленением четырех сильно поврежденных французов, зажатых между Formidable и Duke. Около 9:30 Родни спустил сигнал «Вступить в бой» и поднял «Поворот оверштаг все вдруг», затем «Построить линию». Однако полностью привести флот в порядок не удалось, а к 12:30 пополудни, когда дым рассеялся и его сигналы стали снова видны всем, французы уже начали уваливаться под ветер и отходить.

Смешавшие порядок французы пытались восстановить строй. Около 1:30 пополудни де Грасс поднял сигнал строить линию на левом галсе. Но выполнить его не удалось. Во-первых, группы французов были с флангов стеснены противником, их беспорядочно расположенные корабли ограничивали друг другу обстрел. Во-вторых, маневру не способствовали слабые переменные ветра. До 1:30 вообще преобладала штилевая погода. Видя, что его приказ не выполнен, де Грасс сделал ещё одну попытку собрать флот: между 3 и 4 часами он поднял сигнал «Построить линию на правом галсе». Но и этот приказ до конца выполнен не был. Французы постепенно стягивались вместе, но только отходя все дальше под ветер.

Сэмьюэл Худ на HMS Barfleur при поддержке ещё нескольких кораблей атаковал Ville de Paris и взял его, и на его борту адмирала де Грасса. Но когда он потребовал от Родни продолжать преследование, то получил в ответ:

Хватит, мы и так неплохо поработали.

Оригинальный текст (англ.)  

Come, we have done very handsomely as it is

Французы уходили на норд-вест. Часть британцев продолжала преследование и после сигнала адмирала. Головной дивизион Дрейка, продолжая движение линией, оказался вне боя и был далеко к норду, и только после прекращения огня повернул для преследования. Некоторые корабли присоединились к Родни лишь много позже.

Итоги и последствия

Как это часто случалось в век паруса, победитель выглядел немногим лучше побежденного. Вследствие привычки французов стрелять по рангоуту, HMS Prince George например, лишился всех мачт.

Французский флот, потеряв 5 кораблей, ушел не выполнив задачу (доставка войск вторжения). Де Грасс со своим флагманом, Ville de Paris, попал в плен. Это было первое сражение, где британцы применили новое оружие — карронаду, и от того потери французов в людях были заметно больше.

Трудно возразить что-либо на доводы Худа, который повторял, что более энергичное преследование могло дать в четыре-пять раз больше призов. В конце концов он, хоть и поздно, убедил Родни отпустить свой дивизион (10 линейных) для преследования. По крайней мере, он смог утешиться, захватив неделю спустя 19 апреля ещё два французских корабля (64-пушечные Caton и Jason) в проливе Мона. Эта честь выпала HMS Valiant при поддержке HMS Belliqueux. Одновременно были захвачены фрегат Aimable и шлюп Ceres. Худ не мог удержаться и в рапорте отметил, что днем раньше через пролив прошла большая группа французских кораблей, а значит, более настойчивая погоня могла дать куда больше.

Это было также последнее крупное сражение войны для французов; его исход отметил провал их попыток перехватить господство на море, к которому они подошли так близко. Их флот показал себя несравненно лучше, чем в предыдущих войнах, но так и не смог добиться побед, подобных одержанной британцами при островах Всех Святых. Не помогло и то, что почти всю войну французы имели превосходство.

Ещё больше потрепал корабли сентябрьский ураган 1782 года, заставший их вместе с призами на обратном пути в Англию. Затонули HMS Ramillies (флагман адмирала Грейвза) и HMS Centaur, а из призов Ville de Paris и Glorieux. Hector был брошен командой, уже после того как пережил ураган и нападение двух французских фрегатов, Aigle и Gloire. Пленному де Грассу на борту HMS Sandwich повезло больше, чем его кораблям: он попал в Англию с первым конвоем в мае.

Новость о победе достигла Англии слишком поздно, и не изменила решение правительства искать мира, вызванное сдачей Йорктауна. Тем не менее, это была бесспорная победа, позволившая закончить войну без большого позора.

Силы сторон (боевые корабли)

Великобритания			Франция
Корабль (пушек)	Капитан	Примечание	Корабль (пушек)	Капитан	Примечание
Marlborough (74)	капитан T. Penny		Souverain (74)
Arrogant (74)	капитан S. Cornish		Hercule (74)
Alcide (74)	капитан Charles Thompson		Auguste (80)	флагман, Bougainville
Nonsuch (64)	капитан W. Truscott		Northumberland (74)
Conqueror (74)	George Balfour		Conquérant (74)
Princessa (70)	капитан C. Knatchbull	флагман, адмирал Самуэль Дрейк,	Duc de Bourgogne (80)
Prince George (98)	капитан J. Williams		Marseillais (74)
Torbay (74)	капитан J.L. Gidoin		Hector (74)		захвачен
Anson (64)	капитан William Blair		Magnanime (74)
Fame (74)	капитан Robert Barbor		Diadème (74)		затонул в шторм
Russell (74)	капитан Джеймс Сумарес		César (74)		захвачен, но взорвался и сгорел
Bedford (74)	капитан Томас Грейвз	коммодор Edmund Affleck	Glorieux (74)		захвачен
Ajax (74)	капитан N. Charrington		Sceptre (74)
Repulse (64)	капитан T. Dumaresq		Éveillé (64)
Canada (74)	капитан William Cornwallis		Languedoc (80)
St Albans (64)			Ville de Paris (110)	флагман, адмирал де Грасс	захвачен
Namur (90)	капитан R. Fanshawe		Couronne (80)	Mithon de Genouilly
Duke (98)	капитан Alan Gardner		Réfléchi (64)
Formidable (98)	капитан Sir Charles Douglas	флагман, адмирал Джордж Родни,	Scipion (74)
Agamemnon (64)	капитан Benjamin Caldwell		St. Esprit (80)
Resolution (74)	капитан Lord Robert Manners		Palmier (74)
Prothée (64)	капитан C. Buckner		Jason (64)		захвачен 19 апреля
Hercules (74)	капитан H. Savage		Citoyen (74)
America (64)	капитан S. Thompson		Destin (74)
Magnificent (74)	капитан Robert Linzee		Dauphin Royal (70)
Centaur (74)	капитан John Inglefield		Ardent (64)		бывший британский — захвачен
Belliqueux (64)	капитан A. Sutherland		Neptune (74)
Warrior (74)	капитан Sir James Wallace		Triomphant (80)	флагман, маркиз де Водрёй
Monarch (74)	капитан F. Reynolds		Magnifique (74)
Barfleur (90)	капитан John Knight	флагман, сэр Самуэль Худ,	Caton (64)		захвачен 19 апреля
Valiant (74)	капитан Samuel Goodall		Bourgogne (74)
Yarmouth (64)	капитан A. Parrey		Brave (74)
Montagu (74)	капитан George Bowen		Pluton (74)
Alfred (74)	капитан W. Bayne		Richemond (?)	Montemart	(фрегат)
Royal Oak (74)	капитан T. Burnett		всего: 2460 пушек
Prince William (64)	капитан G. Wilkinson
всего: 2664 пушки

Отрывок, характеризующий Сражение у островов Всех Святых

– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских