Доминис, Марк Антоний де

Марк Антоний де Доминис
Markantun de Dominis
Портрет, 1617
Дата рождения:	1560(1560)
Место рождения:	остров Раб, Далмация
Дата смерти:	8 сентября 1624(1624-09-08)
Место смерти:	Рим, Италия

Марк Антоний де Доминис (хорв. Marko Antun Domnianić, Марко Антонио де Доминис), родом из Далмации (1560—1624) — хорватский учёный, архиепископ, теолог и крупный деятель Западной церкви.

Биография

Родился на острове Раб, расположенном в Адриатическом море в северной части Хорватии, возле далматинского побережья. Его отец происходил из знатного хорватского рода, был юристом, сделал успешную карьеру в Венеции. Мать — по рождению венецианка. Получил образование в колледже иезуитов в Лорето и в Падуанском университете. Вступив в орден иезуитов, в течение некоторого времени был преподавателем в Вероне, профессором математики в Падуе и профессором риторики и философии в Брешии. В 1596 году вышел из состава ордена иезуитов. В том же году был назначен епископом города Сень в Далмации, а двумя годами позже стал архиепископом Сплита и Салоны и примасом Далмации.

В 1616 году, покинув Венецию, отправился в Англию, куда прибыл в декабре и где был встречен с большим уважением королём и духовенством англиканской церкви.

В 1622 году вернулся в Рим, где жил на пенсию, назначенную папой Григорием XV. После смерти Григория XV, последовавшей в июле 1623 года, был лишён пенсии, а затем объявлен инквизицией еретиком и заключен в замок Святого Ангела.

Скончался, находясь в заключении, 8 сентября 1624 года.

Сведения о причинах смерти де Доминиса, приводимые в литературе, противоречивы. Так, в «Католической энциклопедии» определённо утверждается, что его смерть наступила по естественным причинам. В то же время в других источниках сообщают, что он «умер при неизвестных обстоятельствах», в третьих — высказывают подозрения об отравлении или ссылаются на слухи об этом. И, наконец, некоторые авторы прямо утверждают, что он «…умер в заточении, благочестиво отравленный в виде особой милости. Яд спас его от костра».

Научная работа

В 1611 году в Венеции было издано сочинение де Доминиса «De radiis visus et lucis in vitris perspectivis et iride» («О радуге зрения и света»), написанное им за двадцать лет до опубликования и посвящённое исследованию ряда вопросов, связанных с оптическими приборами и оптическими явлениями в природе. Из изложенного в этой работе наибольшую известность получили его взгляды на формирование радуги.

В отличие от таких античных авторов, как Аристотель и Сенека, полагавших, что возникновение радуги обусловлено отражением солнечного света от передних поверхностей водяных капель, де Доминис пришёл к выводу о том, что радуга возникает в результате отражения света от задних поверхностей капель. То есть, он полагал, что солнечные лучи, падая на поверхность верхней части капли, сначала, испытав преломление, входят в каплю, и лишь затем отражаются от её задней поверхности. Далее отражённые лучи снова попадают на переднюю поверхность теперь уже нижней части капли и, выйдя после повторного преломления наружу, направляются к наблюдателю. Образование вторичной, внешней по отношению к основной, радуги объяснялось двумя преломлениями и двух отражениями между ними. Свои взгляды и выводы де Доминис доказывал и проверял на опыте. Для этого он использовал фиалы и стеклянные шары, наполненные водой, которые он подвешивал и освещал солнечным светом. Результатом теоретического и экспериментального рассмотрения стало объяснение дугообразной формы радуги, сохранившее свою силу до настоящего времени.

Для начала XVII века такое объяснение было значительным прогрессом в понимании физических механизмов формирования радуги, о чём, в частности, свидетельствует подробное изложение взглядов де Доминиса И. Ньютоном в его труде «Оптика», где он называет де Доминиса «знаменитым».

Вопросу о цветах радуги Де Доминис также отвёл значительное место в своём сочинении. Данные своих наблюдений он интерпретировал в соответствии с традиционными для того времени представлениями о природе цвета.

Оценивая значение работы де Доминиса, высказывают мнение, что именно от неё ведёт своё начало теория дисперсии, а также, что самого́ де Доминиса следует считать одним из основоположников экспериментального метода, лежащего в основе всей современной физики.

Другим крупным трудом де Доминиса в области естествознания является изданная в 1624-м, последнем году его жизни, книга «Euripus, seu de fluxu et refluxu maris sententia». В ней он подробно обсуждает природу и особенности приливов и отливов, причины возникновения которых видит в действии Луны и Солнца. В этой книге де Доминис в основном придерживается тех же воззрений, что и другие античные и современные ему авторы. Кроме того, в этой работе он обсуждает форму Земли, считая её совершенной сферой.

«Церковная республика»

Со временем придя к убеждению в необходимости многих реформ в управлении церковью, вышел из ордена, оставил сан архиепископа и, удалившись в Англию, напечатал в 1617 труд «De Republica ecclesiastica» («Церковная республика») о восстановлении единства западного христианства на основе демократизации культуры. Вот несколько выдержек из этого труда:

• «Под владычеством папы церковь уже является не церковью, а светским государством с чисто земной монархической властью папы». «Церковь не может обладать принудительной властью и не может прибегать к принуждению извне».
• «Священники при служении мессы не воскрешают жертву Христову, а служат лишь её памяти».
• «Святой дух — подлинный наместник Христа на земле и обладает только духовным могуществом».
• «Ян Гус несправедливо и противно принципам христианской республики осуждён Констанцским собором».
• «Иисус Христос завещал святой дух всей церкви в целом, не предназначая его особо священникам и епископам».
• «Приказ — не таинство».
• «Римская церковь первая по достоинству города, имя которого носит, но не в юрисдикции».
• «Безбрачие мужей церкви не обязательно».
• «Торжественный монашеский обет имеет такую же силу, как и простой обет».
• «Папство — человеческое изобретение».

В этом же труде впервые появляется ставший впоследствии знаменитым афоризм: «в главном — единство, во второстепенном — свобода, во всём — любовь».

Суд и «казнь»

Смерть де Доминиса, последовавшая в сентябре 1624 года, не остановила расследование, ведущееся против него инквизицией. Приговор, вынесенный по окончании расследования, был оглашён 20 декабря над телом де Доминиса в церкви Санта-Мария-сопра-Минерва. По приговору инквизиции его тело извлекли из гроба, проволокли по улицам Рима и вместе с его книгами публично сожгли на площади Кампо деи Фиори.

Часть работ де Доминиса была внесена в Индекс запрещённых книг, где затем они находились более трёх столетий.

Память

• В 2010 году под эгидой ЮНЕСКО в мире отмечалось 450-летие со дня рождения де Доминиса. Решение о включении этого события в список памятных дат было принято 35-й сессией Генеральной Ассамблеи ЮНЕСКО в 2009 году.
• Одна из улиц Сплита названа именем де Доминиса (хорв. Dominisova ulica).
• В 2010 году почта Хорватии выпустила почтовую марку, посвящённую юбилею де Доминиса, с его изображением.

Литература

• Бобылёв Д. К.,. Доминис, Марк-Антоний // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Иван Супек написал книгу «Еретик» (издана на русском в переводе Александра Романенко в 2003 году, ISBN 5-300-01228-9), повествующую о жизни этого хорватского учёного.

Отрывок, характеризующий Доминис, Марк Антоний де

Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.