Доможиров, Александр Михайлович

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Александр Михайлович Доможиров
Дата рождения	21 июля 1850(1850-07-21)
Дата смерти	25 февраля 1902(1902-02-25) (51 год)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Российский Императорский флот
Годы службы	1867—1902
Звание
Командовал	клипер «Забияка» крейсер «Россия»
Сражения/войны	Военные действия в Китае * Битва за Бэйтан
Награды и премии

Александр Михайлович Доможиров (21 июля 1850 — 25 февраля 1902) — русский контр-адмирал

Биография

15 сентября 1866 года был зачислен в Морское училище и в 1867—1869 годах совершил учебные плавания на судах Морского училища. 11 апреля 1870 года окончил училище с производством в чин гардемарина и был награждён денежной премией в размере трёхсот рублей.

11 апреля 1872 года был произведен в чин мичмана и в 1872—1873 годах совершил кругосветное плаванье на клиперах «Жемчуг» и «Изумруд».

11 октября 1874 года Доможиров был прикомандирован к Морскому училищу для слушания лекций в Морской академии, которую окончил 15 октября 1876 года, а 1 января того же года был произведен в чин лейтенанта.

В 1877 году плавал на клипере «Джигит» в Финском заливе, а 1878—1881 годах совершил на нём под командованием капитана 2-го ранга К. К. де Ливрона кругосветное плавание, за что был награждён 1 января 1880 года орденом Св. Станислава 3-й степени.

С 18 января 1882 года находился в длительной зарубежной командировке, в ходе которой наблюдал за постройкой в Тулоне миноноски «Геленджик», изучал устройство и методику использования опытовых бассейнов, вел разработку технического задания на строительство аналога в России. В 1883 году был прикомандирован к кораблестроительному отделу МТК.

27 февраля 1884 года был назначен военно-морским агентом в Германии и состоял членом комиссии по приёму от завода в казну миноноски «Геленджик», на которой совершил переход от Тулона до Пиподоса. Зимой 1885—1886 годов находился в плавании на броненосном фрегате «Дмитрий Донской».

13 апреля 1886 года был произведен в чин капитана 2-го ранга и в том же году был награждён прусским орденом Короны 2-й степени и датским орденом Данеброга командорского креста 2-го класса.

4 марта 1889 года был назначен старшим офицером крейсера «Адмирал Нахимов», а 9 апреля того же года был награждён орденом Св. Станислава 2-й степени.

5 января 1891 года был назначен старшим делопроизводителем Главного морского штаба и в том же году был награждён французским орденом Почётного легиона офицерского креста, а 1 января следующего года награждён орденом Св. Анны 2-й степени.

22 сентября 1892 года Доможиров был назначен командиром клипера «Забияка» в составе эскадры Тихого океана под командованием контр-адмирала С. П. Тыртова, в течение двух лет плавал в тихокеанских водах и в 1894 году был награждён аннамским орденом Дракона командорского класса.

1 октября 1894 года назначен старшим делопроизводителем высшего оклада ГМШ, 5 декабря произведен в чин капитана 1-го ранга, а 17 декабря — награждён орденом Св. Владимира 4-й степени. В последующие годы Доможиров руководил военно-морским отделом ГМШ, принимал участие в деятельности Конференции Николаевской морской академии и участвовал в морских манёврах на крейсере «Азия».

22 января 1896 года Доможиров был назначен командиром строящегося броненосного крейсера «Россия», участвовал в спуске его на воду, за что был удостоен Высочайшей благодарности.

В 1897—1898 годах Александр Михайлович участвовал в занятии Квантунского полуострова и портов Порт-Артур и Тальенван, за что удостоился Монаршего благоволения и был награждён в 1898 году японским орденом Восходящего солнца 3-го класса и орденом Св. Владимира 3-й степени. В 1899 году он был награждён французским орденом Почётного легиона командорского креста.

В 1900—1901 года Доможиров участвовал в подавлении боксёрского восстания в Китае, во взятии крепости Таку, за что был награждён золотым оружием с надписью «За храбрость».

ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, в воздаяние отличных подвигов храбрости, оказанных начальником Николаевской Морской Академии и директором Морского Кадетского Корпуса, контр-адмиралом Доможировым, находящимся при Тянцзинском отряде, где, командуя правой колонной отряда, взявшего крепость Бейтан, 7 сентября 1900 года, искусными распоряжениями и действиями заставил молчать в пять раз сильнейшую неприятельскую артиллерию и затем, при наступлении отряда на форты, занял форт № 1, в 23-й день сего Июля, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ соизволил пожаловать ему Золотую саблю с надписью «За храбрость».

— Начальник Главного Морского штаба вице-адмирал Молас

1 апреля 1901 года Доможиров был произведен в чин контр-адмирала, назначен директором Морского корпуса и начальником Николаевской военно-морской академии и исполнял обязанности до своей смерти.

Отрывок, характеризующий Доможиров, Александр Михайлович

Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!