Домострой (Ксенофонт)

См. также Домострой — памятник русской литературы XVI века.

Домострой или Экономика (Ойкономика) (др.-греч. Οἰκονομικός) — произведение древнегреческого писателя и историка афинского происхождения, полководца и политического деятеля Ксенофонта. Пользовалось большой популярностью в Древней Греции, было переведено Цицероном на латынь лат. Oeconomicus. В нём отображаются экономические взгляды Ксенофонта.

Является одним из первых сочинений, посвящённых экономике.

Название произведения

В оригинале произведение называется Ойкономика (др.-греч. Οἰκονομικός; от др.-греч. οἰκος — дом и νομος — закон, буквально — правила ведения хозяйства). На латынь книга была переведена Цицероном, как лат. "Oeconomicus". На русском языке была опубликована под названием «О хозяйстве» в 1880 году в переводе Г. А. Янчевецкого. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона называется «О домоводстве». В переводе С. И. Соболевского книга издана в 1935 году, а затем неоднократно переиздавалась, как «Домострой».

Действующие лица

По форме представляет собой диалог, в первой части которого Сократ разговаривает с Критобулом, во второй рассказывает Критобулу о своей беседе с Исхомахом.

Личность Сократа едва ли подходила для поучения о хозяйственных делах, так как Сократ ни домашним хозяйством, ни земледелием не занимался. Мысли о хозяйстве и земледелии, вероятно принадлежат самому Ксенофонту; возможно даже, что Исхомах — не кто иной, как сам Ксенофонт.

Это предположение подтверждают также главы, где Сократ говорит Критобулу о том, как надо воспитывать жену и какова её роль в домашнем хозяйстве. И это учитывая то, что Ксантиппа, жена Сократа, стала нарицательным именем для дурных и сварливых жён.

В то же время Ксенофонт, имея хорошую семью и занимаясь земледелием в своём поместье близ элидского города Скиллунта, вложил свои мысли в уста Сократа и Исхомаха.

Содержание

Состоит из 21 главы.

В начале книги Сократ убеждает Критобула, что «домоводство» или «ведение хозяйства» является важной наукой, необходимой для человека. Критобул просит Сократа научить его ей. Сократ отвечает, что хоть он и владеет небольшим состоянием («оцениваемым в 5 мин»), в то время, как у Критобула в 100 раз большее имущество, всё-таки путём наблюдений за хорошими хозяевами он многому научился и готов поделиться своими знаниями.

В первых главах Сократ описывает важность науки домоведения, затем сравнивает хороших и дурных хозяев.

Затем Сократ произносит похвалу земледелию, противопоставляя его ремесленничеству, которое считает недостойным и зазорным для свободного человека занятием.

Самым ясным способом доказать это, как мы говорили, было бы при наступлении врагов на страну посадить земледельцев и ремесленников отдельно и спросить и тех и других, находят ли они нужным защищать страну или, бросив её на произвол судьбы, охранять городские стены. В этом случае, люди, связанные с землёй, подали бы голос за то, чтоб защищать, а ремесленники — за то, чтоб не сражаться, но, как они приучены с детства, сидеть без труда и опасности.

Во второй части Сократ рассказывает о своём разговоре с Исхомахом, которого ставит в пример, как «по праву носящего название прекрасного и хорошего человека».

В начале беседы с Сократом Исхомах рассказывает о целях брака, обязанностях жены и мужа, домашнем благоустройстве и значении в нём хорошей хозяйки.

После этого, Исхомах переходит к непосредственному описанию способов ведения хозяйства и земледелия. В этой части приводятся как практические советы о выборе слуг и управляющего, обработке почвы, посеве, уборке хлеба и т. п. сельскохозяйственных процессах, но и описываются различные экономические процессы, благодаря чему данный труд считается одним из первых произведений по экономике, а его название стало обозначением этой науки.

Экономические идеи произведения

• Впервые в экономической науке обращено внимание на две характеристики товара — потребительскую и меновую ценность:

— Значит эти предметы, хоть они одни и те же, для умеющего пользоваться каждым из них — ценность, а для неумеющего — не ценность: так, например, флейта для того, кто умеет искусно играть, — ценность, а кто не умеет, для того она ничем не лучше бесполезных камней, разве только он её продаст.
— Вот именно к этому выводу мы и пришли: для того, кто не умеет пользоваться флейтой, если он её продаёт, она ценность; а если не продаёт, а владеет ею — не ценность.
— Мы говорим одинаково, Сократ, раз уже признано, что полезные предметы — ценность. И в самом деле, если не продавать флейту, то она не ценность, потому что она совершенно бесполезна; а если продавать, то ценность.

• Рациональное ведение хозяйства:

Ты знаешь одно средство к обогащению: ты умеешь жить так, чтоб оставался излишек

Когда деньги на расходы полностью уходят из хозяйства, а работы исполняются не так, чтобы доход перевешивал трату, ничего мудрёного нет в том, что вместо излишка получается недостаток.

• Правильная оплата труда:

У хороших работников появляется уныние, когда они видят, что работу исполняют они и тем не менее одинаковую с ними награду получают те, кто не хочет нести в нужный момент ни трудов, ни опасностей.

• Также впервые в экономической науке обратил внимание на рентабельность:

Он никогда не позволял мне покупать землю хорошо обработанную, а такую, которая, по небрежности ли хозяев или по недостатку средств у них, не обработана и не засажена; такую он советовал покупать. Обработанная, говорил он, и стоит дорого, и улучшать её нельзя; а если нельзя её улучшать, то она не доставляет столько удовольствия; напротив, всякая вещь и скотина, которая идёт к улучшению, очень радует хозяина. Так вот, нет ничего способного к большему улучшению, как земля, которая из запущенной становится в высшей степени плодородной. Уверяю тебя, Сократ, что благодаря нашим стараниям стоимость многих участков земли стала во много раз больше первоначальной.

Это так естественно, что все любят то, из чего надеются извлечь выгоду.

Литература

• Ксенофонт. Сократические сочинения. Киропедия. — М.: ООО «Издательство АСТ»: «Ладомир», 2003. — ISBN 5-17-012490-2.
• В.Д.Базилевич. История экономических учений (на украинском). — К.: Знання, 2006. — Т. 1. — С. 66-68. — 582 с. — ISBN 966-346-149-7.

Ссылка

• [ancientrome.ru/antlitr/ksenoph/index.htm Домострой] (перевод С. И. Соболевского)

Отрывок, характеризующий Домострой (Ксенофонт)

– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.