Домский собор (Рига)

Христианский кафедральный собор
Домский собор латыш. Rīgas Doms, нем. Dom zu Riga
Рижский Домский собор
Страна	Латвия
Город	Рига
Конфессия	Лютеранство
Епархия	Рижская епархия ЕЛЦЛ
Тип здания	Трёхнефная базилика
Архитектурный стиль	Готика, раннее барокко
Основатель	Альберт Буксгевден
Дата основания	25 июля 1211 года
Строительство	1211—1270 годы
Статус	Памятник архитектуры
Состояние	Действующий храм
Сайт	[www.doms.lv/index/ Официальный сайт]

Рижский Домский собор (латыш. Rīgas Doms, нем. Dom zu Riga) — кафедральный собор города Риги, его символ и одна из главных достопримечательностей. Является крупнейшим средневековым храмом стран Балтии. Название собора происходит от латинских выражений — «Domus Dei» («Дом Бога») и «D.О. М.» (сокращение от Deo Optimo Maximo, «Всеблагому Величайшему Богу»). В настоящее время — главное церковное здание Евангелическо-Лютеранской Церкви Латвии. Наравне с церковью Святого Петра и собором Святого Иакова, является высотной доминантой Старой Риги и образующим градостроительным элементом старого города (в частности, ключевым зданием Домской площади).

История

Собор был основан 25 июля 1211 года, в День Святого Якоба, епископом Риги Альбертом Буксгевденом. За его сооружением епископ следил с самым пристальным вниманием, вкладывая в строительство огромные средства. Постройкой руководили опытные мастера, преимущественно немцы. Строительство затянулось до второй половины XIII века и в общих чертах было завершено только в 1270 году. Первоначальное здание Домского собора являлось примером так называемого переходного стиля — от романского к «северной готике».

В 1524 году, в период Реформации, оригинальное убранство церкви было утрачено, а пожар 1547 года довершил уничтожение. Из запланированных двух башен из-за отсутствия средств в 1547 году была выстроена только одна по центру фасада. В 1595 году каменная башня была надстроена и получила деревянный шпиль, превзойдя по высоте находящуюся всего в 140 метрах башню церкви Святого Петра. Однако деревянный шпиль требовал постоянного ремонта, поэтому в 1766 году он был разобран. Вместо него на несколько перестроенной башне возвели невысокий куполообразный шпиль в стиле барокко. Общая высота башни с барочным куполом и петушком на шпиле составила 96 метров. Сохранившийся до наших дней интерьер церкви выполнен в готическом стиле, а основные элементы декоративного убранства в стиле барокко.

Многочисленные перестройки привели к тому, что в архитектуре собора удивительным образом переплелись различные архитектурные стили. От готического периода строительства сохранился северный портал церкви — бывший главный вход. Кроме готики и барокко, в архитектурном убранстве собора находятся фрагменты в стиле ренессанс и романском стиле. Для снижения ущерба от наводнений Даугавы улицы Риги на протяжении столетий подсыпались гравием и в результате сегодня уровень пола в храме находится значительно ниже уровня улицы. В середине XX века с части Домской площади, вдоль северной стены и восточной алтарной части собора, был снят культурный слой до позднесредневекового горизонта на глубину около 2 метров ниже остальной территории площади, в результате чего возникает ощущение, что собор располагается в низине.

Достопримечательности собора также включают в себя мемориальный камень небольших гильдий (XIX век), барочную резьбу (около 1641 года) и могилу первого епископа Ливонии Майнхарда фон Зегеберга.

В 1991 году собор передан ЛЕЛЦ

Современность

Начиная с 1980-х годов собор находится в режиме реставрации. Полномасштабные работы по реставрации Домского собора и прилегающего к нему монастыря, финансируемые Европейским фондом регионального развития и Латвийской Евангелическо-лютеранской церкви, начались в 2011 году (руководитель проекта реставрации — Роланд Лусис). Реконструкция должна продлиться 10 лет, изначально в неё планировалось вложить 38 млн лат. В первые два года было запланировано восстановить крышу собора, его башню, фасады, витражи, а также часть внутренних помещений.

Орган

Главной достопримечательностью Домского собора является его орга́н, установленный в 1883—1884 годах. Орган был изготовлен фирмой «E.F.Walcker & Co» из города Людвигсбург. Он заменил прежний инструмент, работавший с конца XVI века, который неоднократно перестраивался и расширялся. Изменения касались не только механики и труб, но и проспекта органа, его декора и цвета корпуса, поэтому в декоративной резьбе присутствуют детали стилей маньеризм, барокко и рококо.

Впечатляющий орган высотой в 25 метров включает в себя 6 768 труб (по другим сведениям — 6 718), металлических и деревянных, длиной от 13 мм до 10 м. Орган имеет четыре клавиатуры для рук и одну для ног — педаль. На большом пульте — 124 регистра и 47 рычагов для включения различных вспомогательных механизмов. С малого пульта органа, находящегося на нижнем балконе, можно играть на 25 регистрах. Воздух подается при помощи шести мехов. Самый большой из них имеет размеры 2,5 × 6 м. На момент постройки орган Домского собора являлся крупнейшим в мире. Огромную художественную ценность представляет проспект — фасад органа, центральная часть которого сохранила декор от инструмента конца XVI века. Большая часть декоративной резьбы относится к 1599—1601 годам изготовления и выполнена мастером Якобом Раабом в стиле маньеризм или раннего барокко. Трубы проспекта сохранились от прежнего инструмента и давно не звучат. Новый инструмент Валькера был возведён за старинным корпусом и не соприкасается с ним. Большой орган Домского собора считается одним из важнейших памятников немецкого органного романтизма в Европе. По своим габаритам, конструкциям и красоте интонировки, хотя и не по числу труб, он по-прежнему остаётся самым большим органом всего Балтийского региона и бывшего СССР.

В 1981—1984 годах голландская фирма «Flentrop Orgelbouw Zaandam» выполнила реставрацию органа.

Произведения для органа Домского собора писали, в числе прочих, и такие известные композиторы, как Франц Лист и Макс Регер.

Музеи в архитектурном ансамбле Домского собора

В ансамбле Рижского Домского собора расположен старейший музей Латвии — Музей истории Риги и мореходства. Он был основан в 1773 году на базе частной коллекции врача Николауса фон Химзеля. Собрание музея насчитывает около 500 000 экспонатов, связанных с историей, культурой и бытом Риги, а также ценная коллекция по истории латвийского мореходства.

Собор в искусстве и культуре

• Николай Рерих посвятил Домскому собору две картины — «Рига. Интерьер кафедрального собора» и «Собор» (1903).
• Домский собор — один из символов Риги, и его изображение присутствует на большом количестве сувенирной продукции, открыток, картин и т. п.
• Виктор Астафьев в своих «Тетрадях» посвятил целую главу Домскому собору, где описал свои впечатления от этого строения.

См. также

• Достопримечательности Риги
• Домская школа — старейшее учебное заведение в истории Ливонии. Функционировало на территории монастырского комплекса Домского собора.

Литература

• Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 309-310. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.

Источники

• [www.castle.lv/latvija/dome.html Сайт, посвященный истории Домского собора (по-русски)]
• [pribalt.info/domskii_sobor.php Статья о Домском соборе на информационно-новостном сайте Латвии Pribalt.info]

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Домский собор (Рига)

– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.