Дом-музей Иосифа Бродского

Дом-музей Иосифа Бродского Норинская
Дата основания	2015
Местонахождение	Архангельская область, Коношский район, деревня Норинская, дом 3
Директор	О. Терехина
Сайт	[norinskaya.ru/ aya.ru]

К:Музеи, основанные в 2015 году

Дом-музе́й Ио́сифа Бро́дского — литературно-мемориальный музей в деревне Норинская (Норенская) Архангельской области, где по приговору ленинградского суда по обвинению в тунеядстве поэт отбывал ссылку в середине 1960-х годов.

История

Путь в Норинскую

См. также: Преследования, суд и ссылка

Показательный суд над обвиняемым в тунеядстве Иосифом Бродским состоялся 13 марта 1964 года в ленинградском клубе 15-го ремонтно-строительного управления (набережная реки Фонтанки, 22). На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР суд постановил:

«Бродского Иосифа Александровича … выселить из гор. Ленинграда в специально отведённую местность на срок 5 (пять) лет с обязательным привлечением к труду по месту поселения. Исполнение немедленное. Срок высылки исчислять с 13/2-64 г. Постановление обжалованию не подлежит».

22 марта осуждённого по этапу в тюремном вагоне отправили в Архангельскую область — куда везут, он не знал. В Коноше Бродского расконвоировали и послали искать работу в окрестных деревнях. По словам Бродского, название деревни понравилась ему схожестью с фамилией жены Евгения Рейна.

8 апреля 1964 года, согласно «Приказу № 15 по совхозу „Даниловский“ Архангельского треста „Скотооткорм“» Бродский был зачислен в бригаду № 3 в качестве рабочего с 10 апреля 1964 года.

Жизнь в ссылке

В Норинской Бродский прожил около 18-ти месяцев — с начала апреля 1964 до 24 сентября 1965 года. Сначала поселился у телятницы Таисии (Анисьи) Ивановны Пестеревой, в доме, срубленном её прадедом в XIX веке. Из-за тесноты и холода (жить пришлось в маленькой прихожей, печку не топили) вскоре перебрался к другим Пестеревым — Константину Борисовичу и Афанасии Михайловне, снимая у них зимой летнюю, а летом — зимнюю избу. Дом находился на краю деревни, в те времена в ней было 36—40 изб, но жили только на 14 дворах. По воспоминаниям Т. И. Пестеревой, перебравшись на постой в другой дом, Бродский «перво-наперво посадил перед избой черёмуху — из лесу принёс».

Жилище и быт Бродского описаны в воспоминаниях А. П. Бабёнышева: «Это был деревянный квадратный бревенчатый сруб, какие строят испокон веку по всей России, из брёвен длиной 3,5—4 метра, то есть общей площадью 12—15 квадратных метров. Крошечное окошко из тех, что когда-то заделывали слюдой, тоже было типично для северных мест. <…> Здесь я впервые увидел оригинальный метод борьбы с клопами: стены, потолок и отчасти даже пол были плотно обклеены старыми газетами. <…> Мебели в городском понимании этого слова не было. Слева от окна прибитый к стене дощатый стол с керосиновой лампой, пишущей машинкой, чернильницей в стиле барокко… — подарок Ахматовой. Над столом — полка с книгами, над ней в анфас развернут небольшого формата альбомчик с репродукциями Джотто. Топчан с соломенным матрацем, лавка с ведром для воды — вот и вся незамысловатая обстановка. <…> Конечно, не было газа, водопровода, электричества, тёплого туалета <…> не было даже уборной-скворешни во дворе, придуманной стыдливыми горожанами. Но были четыре стены, крыша и дверь, закрыв которую можно было отгородиться от всего мира, думать, сочинять, быть наедине с собой».

В деревне Бродскому привелось попробовать себя в качестве бондаря, кровельщика, возницы, а также трелевать брёвна, заготавливать жерди для изгородей, пасти телят, разгребать навоз, выкорчевывать камни с полей, лопатить зерно, заниматься сельскохозяйственными работами. С июня 1965 года Бродский работал разъездным фотографом в Коношском доме быта. Дважды в неделю должен был отмечаться в отделении милиции в Коноше, один-два раза в месяц к нему приезжали из отделения с обыском.

А. Буров — тракторист — и я,
сельскохозяйственный рабочий Бродский,
мы сеяли озимые — шесть га.
Я созерцал лесистые края
и небо с реактивною полоской,
и мой сапог касался рычага.

Иосиф Бродский
«А. Буров — тракторист — и я…» (1964)

По оценкам жителей Норинской, работа у Бродского не спорилась. Таисия Пестерева рассказывала: «Послал его бригадир жердья для огорожки секти. Топор ему навострил. А он секти-то не умеет — задыхается и все ладоши в волдырях. Дак бригадир… стал Иосифа на лёгкую работу ставить. Вот зерно лопатил на гумне со старухами, телят пас, дак в малинник усядется, и пока не наестся, не вылезет из малинника». Работник почты Мария Жданова вспоминала: «Стоит у меня на почте, опершись на стойку, смотрит в окно и говорит в таком духе, что о нём ещё заговорят. Я тогда ещё подумала грешным делом: кто же о тебе заговорит, о тунеядце? Запомнились те слова от сомнения — кому ты, больной и ни к чему не гожий, нужен и где о тебе говорить-то будут».

В архивном отделе администрации МО «Коношский муниципальный район» хранится «Приказ № 18 по совхозу „Даниловский“ Архангельского треста „Скотооткорм“» от 22 марта 1965 года: «За допущенные неоднократно прогулы в 1964 и в 1 квартале 1965 года: январь — 10 дней, феврале — 1, 2, 3, 5, 6, 19, 24, 25 всего 8 дней и 19 марта рабочему совхоза отделения № 3 Бродскому Иосифу Александровичу объявить — выговор. Предупредить в последний раз тов. Бродского Иосифа Александровича, что если ещё раз с его стороны будут прогулы без уважительных причин к нему будут приняты более строгие меры взыскания вплоть до увольнения из совхоза без каких-то предупреждений».

«Деревня, затерянная в болотах», её обитатели, дом и его хозяева увековечены в стихотворениях Бродского и сделанных им фотографиях. В августе-сентябре 1965-го в коношской районной газете «Призыв» опубликованы два его стихотворения — «Тракторы на рассвете» и «Обоз».

В Норинской Бродского навещали родители Александр Иванович и Мария Моисеевна, возлюбленная М. Басманова, друзья — Е. Греф, В. Гиндлис, М. Мейлах, Ю. Живова, А. Бабёнышев, Г. Гинзбург, А. Найман, Е. Рейн, И. Ефимов, Я. Гордин, К. Азадовский. Привозили книги, сигареты, продукты, тёплые вещи, деньги. Освободившись из ссылки, Бродский увозил с собой в Ленинград больше 100 килограммов книг.

За освобождение поэта боролась советская и мировая общественность. 4 сентября 1965 года Постановлением Верховного Совета СССР срок наказания изменён до реально отбытого. По ошибке документ отправлен вместо Архангельской области в Ленинградскую и официально Бродский был освобождён 23 сентября.

Роль ссылки в жизни и творчестве

Спустя годы Бродский говорил:

«…эта деревня дала мне нечто, за что я всегда буду благодарен КГБ, поскольку, когда в шесть часов утра идёшь по полю на работу, и встаёт солнце, и на дворе зима, осень или весна, начинаешь понимать, что в то же самое время половина жителей моей страны, половина народа делает то же самое. И это даёт прекрасное ощущение связи с народом. <…> Для меня это был огромный опыт, который в какой-то мере спас меня от судьбы городского парня».

«Животворное действие земли, всего произрастающего, лошадей и деревенского труда» отмечал в стихотворениях ссыльного периода Бродского А. И. Солженицын, полагавший, что «поживи Бродский в ссылке подольше — та составляющая в его развитии могла бы существенно продлиться».

В Норинской Бродский погрузился в изучение англо-американской поэзии, вчитывался в произведения Джона Донна, У.-Х. Одена, Р. Фроста, Ш. Хини, поэтические антологии на языке оригинала, занимался переводами. Там им написаны стихотворения, впоследствии вошедшие в сборник «Остановка в пустыне»: «К Северному краю», «Дом тучами придавлен до земли…», «Колыбельная», «Песня», «В деревне Бог живёт не по углам…», «Народ» и другие. Исследователь Бродского Лев Лосев говорит об отпечатке, который этот период наложил на его творчество: «Бродский уехал в ссылку одним поэтом, а вернулся, менее чем через два года, другим», и отмечает, что именно в ссылке «Бродский, кроме — или прежде — всего прочего, продумал основы поэтического искусства».

По определению Л. Лосева, в Норинской «Бродский однажды пережил то, что в религиозно-мистической практике называется моментом озарения», биограф писателя указывает, что Ахматова сравнила этот опыт «с кризисом, пережитым Достоевским в „мёртвом доме“».

В 1986 году, в Нью-Йорке, вспоминая о жизни в Норинской, Бродский сказал:

«…это был, как я сейчас вспоминаю, один из лучших периодов в моей жизни. Бывали и не хуже, но лучше — пожалуй, не было».

Память

Баба Настя, поди, померла,
и Пестерев жив едва ли,
а как жив, то пьяный сидит в подвале,
либо ладит из спинки нашей кровати что-то,
говорят, калитку, не то ворота.

Иосиф Бродский
«Ты забыла деревню, затерянную в болотах…» (1976)

В Архангельской области чтят память о ссыльных временах Бродского — в Коноше проводятся конференции, публикуются исследования местных краеведов. На доме Таисии Ивановны Пестеревой, ставшим первым норинским пристанищем поэта, установлена памятная табличка, есть памятный знак и на вокзальном здании железнодорожной станции «Коноша-1». В 2004 году Коношской центральной районной библиотеке присвоено имя Бродского, ежегодно 24 мая проводятся дни его памяти.

К началу 2000-х годов дом Константина Борисовича и Афанасии Михайловны Пестеревых, где Бродский жил большую часть ссылки, находился в заброшенном состоянии. Почитатели поэзии Бродского из Архангельской области, Санкт-Петербурга и Москвы объединили усилия по созданию в нём музея. В 2012 году с помощью меценатов дом был выкуплен у наследников Пестеревых. В июле 2014 года начались реставрационные работы. Разрушавшийся сруб пришлось разобрать. Похожая изба того же времени постройки была приобретена в Никольском районе Вологодской области и сложена заново на историческом месте. К концу года в доме завершились ремонтные работы. Обстановка дома воссоздана по архивным фотографиям и воспоминаниям очевидцев. При разборе старого дома в подвале обнаружилась хозяйская мебель — стул, стол, диван, железная кровать. Нашлась керосиновая лампа, при свете которой работал Бродский, фотобачок, в котором он проявлял плёнки, фанерная крышка от посылки, отправленной ему отцом из Ленинграда. Интерьеры дополнены аутентичными предметами деревенского быта эпохи.

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=-mXs8kyJ0h0 Открытие музея]

Музей открылся 8 апреля 2015, в день годовщины приёма на работу в местный совхоз и год 75-летия со дня рождения поэта, и стал первым в мире домом-музеем Иосифа Бродского.

22 мая 2015 года, к 75-летнему юбилею со дня рождения поэта, выпущены почтовая марка «И. А. Бродский (1940—1996), поэт» и конверт с изображением Дома-музея в Норинской.

См. также

• Музей-квартира И. А. Бродского

Литература

• Волков С. [modernlib.ru/books/volkov_solomon/dialogi_s_iosifom_brodskim/read/ Диалоги с Иосифом Бродским]. — М.: Издательство Независимая газета, 1998. — 328 с. — (Литературные биографии). — ISBN 5-86712-049-X.
• Лосев Л. В. [modernlib.ru/books/losev_lev/iosif_brodskiy/read/ Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии]. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 448 с. — (ЖЗЛ). — 5000 экз. — ISBN 978-5-235-03089-3.
• Мильчик М. Иосиф Бродский в ссылке. Норенская и Коноша Архангельской области. — СПб.: Perlov Design Center, 2013. — ISBN 978-5-904442-05-7.

Ссылки

• Седунова Е., Козьмина Е. [magazines.russ.ru/znamia/2010/10/se19.html «Чувствовалась в нём какая-то духовная возвышенность…»: Память о Бродском в Коношском районе] // Знамя : журнал. — М., 2010. — № 10.
• Ажгихина Н. [www.ng.ru/style/2014-10-10/12_brodsky.html «Сельскохозяйственный рабочий Бродский…»: В Архангельской деревне скоро откроется музей опального поэта] // Независимая газета. — М., 2014. — Вып. 10 октября.
• Лепский Ю. [www.rg.ru/2015/05/25/brodskij.html Здесь был Иосиф Бродский] // Российская газета. — М., 2015. — Вып. 24 мая (Федеральный выпуск). — № 6681 (110).

Отрывок, характеризующий Дом-музей Иосифа Бродского

Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.