Дом Дворянского собрания (Тула)

Памятник архитектуры
Дом Дворянского собрания
Дом Дворянского собрания
Страна	Россия
Город	Тула
Координаты	54.185369, 37.608385
Автор проекта	В.Ф. Федосеев, Иванов
Строительство	1849—1852 годы

Дом Дворя́нского собра́ния — трёхэтажное кирпичное угловое здание, расположенное в историческом центре города Тулы по адресу проспект Ленина, 44 на пересечении улицы Гоголевской (ранее — Верхне-Дворянской) и проспекта Ленина (ранее — Киевской улицы). В настоящее время здание передано на баланс Тульской областной филармонии, которая планирует разместить в нём свою вторую концертную площадку.

История

Здание интересно как своей архитектурой, так и многочисленными фактами и памятными событиями в истории Тулы, связанными с этим зданием.

Строительство

В 1849—1852 гг. Тульское дворянское собрание строит для себя здание на углу улиц Верхне-Дворянской (Гоголевской) и Киевской (ныне — проспект Ленина). Первоначальный проект здания был разработан архитектором В. Ф. Федосеевым, а затем переработан и претворен в жизнь губернским архитектором Ивановым. В результате было найдено наиболее продуманное и неповторимое для Тулы архитектурное решение. 8 января 1852 г. Дом Дворянского собрания был открыт, но отделочные работы особенно в части здания, выходящей на улицу Гоголевскую, продолжались ещё достаточно долго.

Архитектура

Фасад здания, разделенный на три части, отличается строгим плоскостным решением. Его средняя часть, несколько выступающая вперед, более высокая, чем крылья, расположенные по бокам. Особенно эффектны внутренние помещения Дворянского собрания: парадная лестница, ведущая от главного входа в аванзал, колонный зал. Лестница представляет собой образец литья Дугненского чугунно-литейного завода. Растительные рисунки ступенек, подступенков, плит межмаршевых площадок выглядят очень эмоциональными. Особенно эффектен Колонный зал, напоминающий Колонный Зал Московского дворянского собрания (ныне — Дом союзов в Москве). Архитектор Иванов выбрал не обычные для подобных залов колонны коринфского ордера, а более легкие колонны итальянского ренессанса с капителями. Во внутренних помещениях дома располагались также залы для заседаний, помещения для архива и библиотеки, приказных служителей, лакеев. В здании были и квартиры служащих государственных и земских учреждений, дворянского собрания, земских деятелей. Здесь проживали, например, известный местный общественный деятель барон В. В. Розен, бухгалтер Дворянского собрания, руководитель оркестра гармонистов В. П. Хегстрем. В подвальной части — жилье для чернорабочих и сторожей, кухня, колодцы для подачи воды на верхний этаж. Здание имело также бетонный погреб.

Культурная жизнь

Дом Дворянского собрания являлся местом для общественной деятельности тульского дворянства. Здесь проходили дворянские депутатские собрания.

1 сентября 1858 г. в Дворянском собрании проходил губернский дворянский съезд, на котором были избраны члены Губернского дворянского комитета по крестьянскому делу. Тульскими дворянами на съезде был выдвинут проект освобождения крестьян с землей за «добросовестное денежное вознаграждение помещика» с полным прекращением всех обязательств крестьян перед помещиком, подписанный четвертью всех делегатов съезда, в том числе Л. Н. Толстым, И. С. Тургеневым, А. С. Хомяковым и другими прогрессивно настроенными тульскими дворянами.

До строительства в 1907 году здания Губернского земства в доме Дворянства заседало Тульское Губернское Земское собрание. В первой сессии Губернского собрания в феврале 1866 г. приняли участие 74 гласных от всех уездов, среди которых были Р. А. Писарев, помещик Епифанского уезда, организовавший во время голода 1891—1892 гг. и 1897—1898 гг. целый ряд бесплатных столовых для голодающих крестьян своего уезда, М. Т. Яблочков, директор народных училищ губернии, член Историко-родословного общества, автор книг по истории тульского дворянства, агроном И. А. Долино-Иванский, И. И. Левицкий, организовавший в своем чернском имении передовое хозяйство, тульские купцы Н. Н. Добрынин и И. С. Белобородов. В этом здании до переезда в Дом земства работала и Губернская Земская Управа.

В Дворянском доме работали культурно-просветительные, научные, государственные и даже лечебные учреждения губернии.

С конца 50-х годов XIX века здесь находилась Тульская публичная библиотека с самым большим в городе книжным собранием.

С 1914 года здесь располагалась Тульская губернская ученая архивная комиссия. В её работе принимали участие тульские краеведы Н. Е. Северный, Н. И. Троицкий, П. И. Малицкий, художник В. Д. Поленов. Возглавлял Комиссию историк-краевед В. С. Арсеньев.

В 1915 году в Доме Дворянства располагались также Губернская землеустроительная комиссия и лесоохранительный комитет. В 1914—1917 гг. в Доме Дворянского собрания находился офицерский госпиталь, в котором лечились 42 раненых и больных офицеров русской армии. Лазарет обслуживали 3 сестры милосердия, проживавшие в этом здании. В ноябре 1914 г. госпиталь посетил император Николай II.

Дом Дворянского собрания оставил очень заметный след в культурной жизни Тулы. В его Колонном зале в конце XIX — начале XX выступали Ф. И. Шаляпин, Н. Н. Фигнер, Л. В. Собинов, Л. В. Нежданова, знаменитый баритон Н. А. Шевелев, оперная артистка М. Н. Туманова, композитор С. Ф. Рахманинов, русские драматические актеры М. Н. Ермолова, О. Л. Книппер-Чехова. В 1897 г. здесь состоялось первое выступление оркестра (хора) гармонистов под управлением Н. И. Белобородова. Хором тульского Успенского собора исполнялись духовные произведения русского композитора А. А. Архангельского. Звучала здесь и эстрадная музыка в исполнении хора московского ресторана «Стрельна» под управлением А. П. Плешакова. Выступали в Дворянском собрании и артисты-любители. Созданное в 1879 г. Музыкально-драматическое общество 15 апреля 1890 г. показало здесь публике пьесу Л. Н. Толстого «Плоды просвещения». Присутствующие на спектакле и репетициях В. И. Немирович-Данченко, А. И. Сумбатов-Южин и Л. Н. Толстой дали высокую оценку тульским артистам-любителям. Одним из руководителей общества был тульский судебный деятель Н. В. Давыдов.

В 1907 г. в Дворянском собрании работали кружки Зайцевой и артистки Н. А. Войековой, которые давали спектакли с балами и танцами, шампанским, водами, чаем, фруктами и мороженным. На балах играл оркестр полковой музыки. Актеры-любители музыкально-драматического общества и этих кружков также ставили спектакли по пьесам А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, А. В. Сухово-Кобылина, А. Н. Островского. В Доме Дворянского собрания устраивались балы, маскарады, семейные вечера, базары с благотворительными лотереями в пользу бедных учеников тульских учебных заведений и студентов-туляков, обучавшихся в столицах, проходили танцы под духовой оркестр.

Начало XX века

Революционные события начала ХХ-го века также коснулись этого дома. Здесь весной-летом 1917 г. заседал Тульский Совет рабочих и солдатских депутатов, объединенная Тульская социал-демократическая организация. А летом 1919 г. проходил I-й губернский съезд Российского Коммунистического союза молодежи. Действовал Музей революции, впоследствии вошедший в состав Тульского художественно-исторического музея. С 1924 г. в здании находился Художественно-исторический музей (впоследствии — Тульский областной краеведческий музей). Затем Дом Союзов стал Домом Красной Армии (позднее — гарнизонным Домом офицеров). В 20-50-х гг. ХХ он был и концертным и лекционным залом. Здесь давали свои концерты певцы Л. Утесов, И. Козловский, С. Лемешев, балерина Г. Уланова, скрипач Д. Ойстрах, пианист Э. Гиллес, выступали поэты В. В. Маяковский, Н. Н. Асеев, С. Есенин, ученый К. Э. Циолковский, работали кинозал и Тульский театр оперетты, проводились танцевальные вечера, играл духовой оркестр.

В годы Великой Отечественной войны Дом Дворянского собрания неоднократно посещали летчики французского полка «Нормандия-Неман».

В 2014—2015 годах была проведена реставрация бывшего здания Дворянского собрания. Из регионального бюджета на него было выделено 83,7 миллиона рублей. 28 апреля 2015 года состоялась торжественная церемония открытия дома Дворянского собрания после реставрации.

• Мемориальная доска В.В. Маяковскому и Н.Н. Асееву.JPG

  Мемориальная доска В.В. Маяковскому и Н.Н. Асееву на стене Дома Дворянского собрания
• Мемориальная доска в память о воинах истребительного авиаполка "Нормандия-Неман".JPG

  Мемориальная доска в память о воинах истребительного авиаполка "Нормандия-Неман" на стене Дома Дворянского собрания

Ссылки

• [www.filarmonia-tula.ru/noble-assembly/history-noble-assembly/ Об истории дома Дворянского Собрания на сайте Тульской областной филармонии]

Отрывок, характеризующий Дом Дворянского собрания (Тула)

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.