Дом Мельникова

Здание
Дом-мастерская архитектора Константина Степановича Мельникова
Вид дома Мельникова со стороны переулка, 2016 год
Страна	Россия
Москва	район «Арбат», Кривоарбатский переулок, 10
Координаты	55°44′53″ с. ш. 37°35′22″ в. д.55.748066° с. ш. 37.589448° в. д. / 55.748066; 37.589448
Архитектурный стиль	авангард
Автор проекта	К. С. Мельников
Строитель	Московское коммунальное хозяйство
Первое упоминание	1927 год
Строительство	1927—1929 годы
Статус	памятник архитектуры (федеральный)
Состояние	неудовлетворительное

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7700320000

Дом Мельникова (Дом-мастерская архитектора Константина Степановича Мельникова) — одноквартирный жилой дом, всемирно известный памятник архитектуры совет­ско­го авангарда. Был построен в 1927—1929 годах в Криво­арбат­ском переулке в Москве по проекту выдаю­ще­го­ся совет­ско­го архи­тек­то­ра Константина Мельникова для себя и своей семьи.

Дом-мастерская является вершиной творчества К. С. Мельникова и отличается новаторскими конструк­тив­ны­ми особен­нос­тя­ми, ориги­наль­ным художественным образом и объёмно-простран­ст­вен­ной композицией, продуманной функциональной планировкой. Одно­квартир­ный жилой особняк в центре Москвы — уникальный для советского времени пример такого рода постройки.

В настоящее время здание передано в ведение Государственного музея архитектуры имени А. В. Щусева и в нём расположена мемориальная часть экспозиции Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых.

История создания

Поиски архитектурно-планировочного решения

Мечта об отдельном собственном доме-мастерской появилась у Константина Мельникова ещё в годы его обучения в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Сначала он намеревался приобрести готовый дом и перестроить его, в связи с чем долго подыскивал в Москве подходящее здание. Сохранились созданные архитектором в 1916—1917 годах планы перестройки одного из старых каменных московских домов в неоклассическом стиле. Традиционность подходов к планировке и внешнему виду собственного дома в первых эскизах Мельникова объясняется влиянием академика архитектуры И. В. Жолтовского, у которого Мельников занимался на архитектурном отделении училища и под руководством которого он работал с 1917 года в Архитектурно-планировочной мастерской Строительного отдела Моссовета — первой государственной архитектурной мастерской советского времени. Однако уже к началу 1920-х годов К. С. Мельников интенсивно эскизирует проекты возведения дома в новаторском стиле. В личном архиве архитектора сохранились различные варианты проектов собственного дома, но все они предполагают устройство не просто жилого дома, а дома-мастерской, в котором соединялись бы бытовая и рабочая среда. Мельников был настолько привязан к своей семье, что не представлял для себя иной, кроме домашней, атмосферы для творчества.

В отличие от других построек Мельникова, собственный дом-мастерская проектировался архитектором с учётом исключительно собственного вкуса и представлений о жилище и рабочей среде. В процессе эскизирования дома Мельников выступал сразу в двух ролях — заказчика и проектировщика и мог позволить себе максимальную свободу формотворчества.

Первый из известных проектов возведения нового дома — это двухэтажная, квадратная в плане постройка, в центре первого этажа которой располагалась большая, поставленная под углом русская печь. На других эскизах общий объём дома представляет собой усечённую пирамиду, в едином внутреннем пространстве которой как бы подвешены врезанные в наклонные стены небольшие антресольные помещения. При этом, и в первом и в последующих вариантах проекта дома Мельников уделял больше внимания интерьеру и планировке помещений, чем внешнему облику дома, примеряя пространство на себя и свою семью.

Эксперименты с круглым планом появились в чертежах Мельникова к 1922 году. Архитектор рисует эскизы овального и даже яйцеобразного здания, продолжая отрабатывать интерьер. Окончательный вариант проекта, предусматривающий сочетание двух врезанных друг в друга цилиндров, по мнению исследователей творчества К. С. Мельникова, идёт от неосуществлённого проекта клуба имени Зуева. В 1927 году, участвуя в конкурсе на проектирование этого клуба, К. С. Мельников создаёт по его собственному выражению «орга́н из пяти цилиндров», а затем, когда строительство здания стало вестись по проекту Ильи Голосова, он решает хотя бы частично воплотить свои идеи о ряде вписанных друг в друга вертикальных цилиндров в своём собственном доме.

«Нас — претендентов — было двое, и два объекта, — вспоминал Константин Мельников, — и решили в проект Голосова ввести цилиндр, который и сейчас одиноко звучит декоративным соло. Так поступили люди, хорошие люди, но Архитектура не простила им растерзанной идеи и вернулась ко мне в блестящем дуэте нашего дома».

Первоначальные эскизы собственного дома, выполненные К. Мельниковым в начале 1920-х годов

Эскизы квадратного в плане дома-мастерской, 1920-1921 годы		Один из «круглых» вариантов проекта, 1922 год

Возможно, что на выбор криволинейной структуры нового дома также повлиял тот факт, что семья Мельниковых долгое время (с 1919 до 1929 года, то есть до переезда в собственный дом в Кривооарбатском переулке) проживала в коммунальной квартире, одна из комнат которой представляла в плане четверть круга и выходила пятью окнами на угол ул. Петровки и Страстного бульвара. В квартире на Петровке сформировался тип семейного уклада, который был учтён архитектором при проектировании особняка, а также была приобретена основная часть мебели, ставшая основой обстановки дома-мастерской.

Строительство. Конструктивные особенности стен и перекрытий

Уникальным в доме Мельникова является уже то, что в конце 1920-х годов, когда в СССР шло сворачивание НЭПа, а по всей стране началось строительство домов-коммун, одному человеку разрешили построить частный дом в центре столицы. Этому факту есть несколько объяснений.

Во-первых, дом Мельникова был официально признанным экспериментальным сооружением. Здесь архитектор апробировал идею круглого дома, которую затем хотел использовать в других проектах, в том числе и для строительства домов-коммун.

Во-вторых, в середине 1920-х годов Константин Мельников являлся одним из самых крупных и признанных не только в СССР, но и в мире советских архитекторов. Мировую известность принесло ему строительство павильона СССР для Международной выставки декоративного искусства и художественной промышленности в Париже.

В-третьих, архитектор строил свой дом-мастерскую в 1927—1929 годах, когда имел большое количество реальных заказов и мог выделить из семейного бюджета средства на строительство. Возведение дома осуществлялось строительной организацией Московского коммунального хозяйства исключительно на средства архитектора (К. С. Мельников получил кредит на строительство дома сроком на 15 лет). В силу того, что строящееся здание рассматривалось как опытно-показательное сооружение, Мельников был также освобождён от земельной ренты.

Наконец, существует версия, что архитектор получил участок в награду от Советской власти за работу над первым саркофагом В. И. Ленина в 1924 году.

Сам К. С. Мельников так описал в своих воспоминаниях процесс принятия решения о строительстве им собственного дома в Кривоарбатском переулке:

В 1927 году участки для застройки раздавал от Моссовета тов. Домарев. Увидя макет нашего дома, он решительно отказал всем конкурентам от госучреждений, заявив, что легче найти участки, чем построить такой Архитектуры дом. «Отдать Мельникову участок». Он не был архитектором и едва ли имел образование, он был просто рабочий.

Утверждённая проектная документация (июнь 1927 года)

Схематический план участка с согласующими подписями и пометками К. С. Мельникова		Утверждённый проект строительства. Планы этажей и здание в разрезе		Пояснительная записка К. С. Мельникова с рисунком конструкции стены здания

Утверждённый к строительству вариант проекта датирован 19 июня 1927 года. Общая объёмно-пространственная композиция дома-мастерской в этом проекте определена окончательно. Но внутренняя планировка здания существенно уточнялась Мельниковым уже в процессе строительства. Вместе с проектом архитектор сделал разъёмный макет здания, позволявший видеть архитектурную композицию и внутреннюю планировку будущего дома-мастерской. Макет понадобился при получении участка под застройку, а также для того, чтобы объяснить строителям сложную объёмно-пространственную структуру здания.

Конструкции стен и перекрытий дома-мастерской не только оригинальны, но и выполнены на уровне технических изобретений, несколько из которых были Мельниковым впоследствии запатентованы.

Стены дома были выполнены из красного кирпича особой узорчатой кладкой, создающей ажурный каркас. Кладка осуществлялась по проекту со сдвигом вдоль стены через ряд и поперёк стены через два ряда. В результате такой конструкции, как писал сам К. Мельников, в наружных стенах дома образовались 124 шестиугольных проёма (в других источниках указывается, что первоначально стены содержали «около 200» или 100 проёмов). Бо́льшая часть просветов в ходе строительства была заложена, но около 60 оставлены под окна и ниши. Оригинальный каркас стен создаёт возможность в процессе эксплуатации дома, не ослабляя несущих конструкций, менять в случае необходимости расположение оконных проёмов, устраивая новые окна практически в любом месте стены и заделывая существующие. Ненужные проёмы закладывались в процессе строительства битым кирпичом и строительным мусором, что позволило значительно удешевить стоимость строительства и сэкономить строительные материалы — как вспоминают современники строительства, со стройки не было вывезено ни одной тачки мусора. Помимо очевидной экономии, предложенная К. С. Мельниковым система кладки позволила обеспечить распределение напряжений равномерно по всей стене и исключить потребность в несущих столбах и перемычках. Необычная конструкция стен позволяет некоторым авторам публикаций о творчестве К. С. Мельникова сравнивать дом Мельникова с работами американского архитектора Ричарда Фуллера и проводить аналогии с пчелиными сотами и структурой углеродных нанотрубок. Если Фуллер был явно неизвестен Мельникову, то с конструктором и инженером В. Г. Шуховым Мельников серьёзно сотрудничал в годы, предшествовавшие строительству собственного дома и уже в ходе строительства: вместе они спроектировали Бахметьевский гараж и гараж на Новорязанской улице. Конструкция дома Мельникова — это две соединённые цилиндрические кирпичные сетчатые оболочки, по аналогии с оболочками Шухова, обеспечившие прочность при минимальном расходе материала.

Не менее оригинальной была конструкция междуэтажных перекрытий, выполненная из деревянного тёса, поставленного на ребро. Перекрытия дома напоминают сетчатые перекрытия-оболочки В. Г. Шухова, запатентованные им в 1896 году. Ко времени постройки собственного дома Мельников уже имел позитивный опыт сооружения новаторских конструкций из дерева, примерами которых могут служить павильон «Махорка» на первой Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1923 года в Москве, Павильон СССР для Всемирной выставки 1925 года в Париже и деревянные торговые павильоны Ново-Сухаревского рынка.

«Отсутствие у нас средств заменилось обилием архитектурной фантазии, — писал К. Мельников, — независимое чувство уничтожило какую-либо зависимость от осторожности; интимность темы открыла грандиозные перспективы нерешённых проблем жизни; действительно реальная экономия делала девятиметровый пролёт таким же опасным и не менее новым, каким была в своё время громада Флорентийского собора».

Доски перекрытия пересекаются под прямым углом, образуя сетку из квадратных ячеек размером 0,5×0,5 м. Сверху и снизу эта сетка зашита деревянным настилом. В результате этого в устройстве междуэтажных перекрытий не использованы колонны, стропила и балки, а перекрытие конструктивно работает как единая плита-мембрана. Такое перекрытие обеспечивает конструктивную надёжность, даже прогибаясь под тяжестью. Так, в мастерской архитектора со временем потолок несколько провис, однако Мельников при ремонте не стал его выпрямлять, объяснив это тем, что выгнутый в виде линзы потолок лучше улавливает свет, отражая его вниз.

Объёмно-планировочная композиция

Архитектурное решение

Объёмная композиция дома представляет собой два разновысоких вертикальных цилиндра одинакового диаметра, врезанных друг в друга на треть радиуса, образуя тем самым необычную форму плана в виде цифры «8», ориентированную по направлению «север — юг». Более низкий цилиндр со срезанной по вертикали южной частью завершён плоской крышей с открытой террасой. Возвышающийся над ним задний цилиндр имеет покатую кровлю, понижающуюся от центра здания к его северной части.

В конспекте лекций на кафедре архитектуры Военно-инженерной академии, где в своё время преподавал К. С. Мельников, архитектор подробно обосновывает преимущества цилиндрической конструкции:

«Экономия материалов: Прямая связь архитектурного изучения геометрии с экономическим эффектом. Задача состоит в том, чтобы… площадь пола была окружена минимальным периметром стен. Требуемая площадь, скажем, 1600 кв. м. Высота — величина постоянная… Возьмем параллелепипед, куб и цилиндр… Итак, по трем вариантам периметр составит соответственно 200, 160 и 140 м. Совершенно реальная экономия от формы объёма».

Обращённый к Кривоарбатскому переулку главный фасад дома-мастерской имеет строго фронтальную симметричную композицию. В центре срезанной части малого цилиндра находится единственный вход в дом, по сторонам которого расположены два крупных прямоугольных окна. Основную плоскость фасада здания занимает огромное окно-экран, протянувшееся на всю высоту второго этажа. Над окном помещена надпись «Константин Мельников архитектор».

«Не в перекор и не в угоду укладу, составившему общую одинаковую жизнь для всех, — писал К. С. Мельников, — я создал в 1927 году в центре Москвы, лично для себя, дом с надписью: „КОНСТАНТИН МЕЛЬНИКОВ АРХИТЕКТОР“, настойчиво оповещающий о высоком значении каждого из нас».

Боковые стены переднего цилиндра практически глухие — лишь на первом этаже они прорезаны несколькими шестиугольными окнами, и одно восьмигранное (единственное в доме) окно устроено с западной стороны на уровне второго этажа.

Более свободно решены фасады заднего, северного цилиндра. Его стены прорезаны 57 шестигранными вертикальными окнами, образующими единый орнамент со своеобразным ритмом повторяющихся элементов, расположенных пятью ярусами. Нижний ряд окон отделён более высоким отрезком глухой стены от четырёх верхних. Второй ярус соответствует второму этажу, три верхних яруса — третьему. Динамику в общую композицию северного фасада вносит необычный рисунок оконных переплётов трёх типов: один у окон первого яруса, другой во втором и четвёртом ярусах и третий — в третьем и пятом ярусах окон.

Объемная композиция дома, 2008 год

Северо-восточный фасад		Северо-западный фасад		Главный фасад

Отдельные архитектурные элементы, 2008 год

Входная дверь		Рисунок шестиугольного окна первого этажа северного цилиндра		Окна западной стороны малого цилиндра. Верхнее окно, единственное восьмигранное в доме.

Здание сложно однозначно отнести к какому-либо конкретному архитектурному стилю. Нередко дом-мастерскую Мельникова характеризуют как постройку в духе конструктивизма или функционализма. Однако, при известных чертах внешнего сходства, творчество Мельникова было вне модных в то время архитектурных течений и он категорически возражал, когда его постройки относили к этим стилям:

«В наш век появления Конструктивизма, Рационализма, Функционализма и АРХИТЕКТУРЫ не стало…, — писал К. Мельников, — Что касается меня, я знал другое, и это другое — не один конструктивизм. Люблю личность, уважаю личность и услаждаю личность. Каждую догму в своем творчестве я считал врагом, однако конструктивисты все в целом не достигли той остроты конструктивных возможностей, которые предвосхитил я на 100 лет».

Планировка и интерьер

Особняк построен на прямоугольном вытянутом в глубину квартала участке: короткая его сторона составляет 18 метров (одна из них выходит на Кривоарбатский переулок), длинная — около 32 метров. Дом отодвинут вглубь от красной линии переулка, как бы деля участок на две неравные части. В передней (меньшей части) расположился палисадник, в котором был устроен цветник, посажены две берёзы и черёмуха. От Кривоарбатского переулка участок отгораживает дощатый забор. Калитка была связана с домом пневматическим телефоном в подземной трубке, а возле неё сооружён секторообразный отсек, углубляющийся в участок и имеющий перекрытие, под которым посетитель, ждущий когда ему откроют, мог укрыться от непогоды. За домом, в большей части участка, была устроена игровая площадка для детей, сооружён сарай, разбит огород и посажены фруктовые деревья.

Несмотря на необычную и нелёгкую для организации быта пространственную структуру, внутренняя планировка здания отличается исключительной функциональной продуманностью, о которой сам Мельников говорил:

«Дам премию тому, кто сумеет сосчитать, сколько в доме этажей, а своему брату-архитектору — загадку: откуда взялось такое богатство разнообразия в объёмах из одной-единственной формы стандарта, составившего органическое существо Архитектуры нашего дома»

Повседневная жизнь семьи протекала на первом этаже дома-мастерской, который был поделён на следующие комнаты:

• Передняя (6,3 м²). Вход в небольшую переднюю устроен в центре уличного фасада. Оригинальна внутренняя стеклянная дверь передней: её створка обслуживает сразу два проёма: она может закрывать переднюю, объединяя коридор с лестницей на второй этаж, либо закрывать вход в коридор, как бы удлиняя пространство передней.

• Столовая (17 м²) — основное помещение первого этажа, где собиралась семья, устраивались обеды и приём гостей. Столовая освещена одним шестиугольным проёмом и большим прямоугольным окном слева от входа в дом.
• Кухня (7 м²) примыкает к столовой. Один из проёмов наружной стены со стороны кухни использовался для холодильного шкафа, а в перегородку между кухней и столовой был встроен буфет. Из кухни хозяйка дома по специальной переговорной трубе (внутреннему телефону) могла общаться с членами семьи, находящимися в других помещениях. Кухня освещается двумя шестиугольными окнами, перед которыми размещён рабочий фронт — газовая плита и длинный стол с ёмкостями для продуктов и посуды. Над плитой устроен уникальный для 1920-х годов стеклянный экран-вытяжка, позволяющий удалять воздух от плиты через вентиляцию, что было особенно важно, так как кухня не имела закрывающейся двери.
• Санитарный узел, состоящий из ванной и уборной (7 м²) примыкает к кухне и имеет с ней общие коммуникации. В ванной имеется одно шестиугольное окно, установлена газовая колонка.
• Две одинаковых по размеру детских рабочих комнаты (4,5 м²) сына и дочери архитектора. В каждой комнате предусмотрено по одному шестиугольному окну, оборудованы места для ученических занятий: вблизи окна у перегородки стояли письменные столы, полки для книг и учебников. На побеленном потолке этих комнат изображены цветные треугольники: жёлтый у дочери, синий у сына.
• Туалетная (гардеробная) комната (11 м²). Вдоль перегородок туалетной комнаты расположены встроенные шкафы: справа от дверного проёма женский (для матери и дочери), выкрашенный в белый цвет, слева — мужской (отца и сына) жёлтого цвета. В этой комнате хранилась одежда всех членов семьи. Здесь Мельниковы переодевались перед выходом на улицу и перед сном — наверх в спальню было принято идти в спальной одежде или в домашних халатах. В туалетной комнате стоял диван, туалетный столик, большое трюмо.
• Рабочая комната хозяйки, Анны Гавриловны Мельниковой (5,4 м²). Здесь находился шкаф для белья, место для глаженья, швейная машина.
• Коридор (11,7 м²). Кухня, столовая и туалетная комната выходят в коридор открытыми до потолка (высота первого этажа составляет 2,65—2,7 м.) проёмами без дверей. Из коридора осуществляется выход в подвал, расположенный только под первым цилиндром и включающий в себя кирпичные фундаменты построек, некогда стоявших на этом участке и обнаруженные в процессе строительства.

В подвале дома находятся камера калорифера (14,6 м²), из которой тёплый воздух по каналам расходится по всем помещениям дома. Топка калорифера соединена каналом с кухней — по нему вниз сбрасывался мусор, который можно было сжечь. Кроме этого в подвале устроены кладовая и погреб для хранения продуктов.

В выходящем в сторону Кривоарбатского переулка цилиндре над первым этажом расположен один этаж, в другом цилиндре — два этажа. На второй этаж из передней ведёт достаточно широкая (1,1 м.) лестница, которая начинается с прямого марша и переходит затем в винтовую лестницу, оканчивающуюся на третьем этаже.

На втором этаже расположены:

• Гостиная (50 м²) — это парадная комната дома. В ней Мельниковы принимали гостей, музицировали, беседовали. Обстановка гостиной подчеркивала её назначение — пианино, диван, кресло, круглый стол. Гостиная освещается огромным окном-экраном. Кроме основного окна в комнате имеется небольшое восьмиугольное окно, сообщающее помещению масштаб. Первоначально это окно предусмотрено не было, однако в процессе строительства Мельников обратил внимание, что через этот просвет в гостиную попадает луч солнца, вышедшего из-за соседнего дома, и окно было оставлено. Причём ему, единственному в доме, была придана восьмиугольная форма.

• Спальня (43 м²) занимала второй этаж северного цилиндра и была предназначена только для сна, роли которого в жизни человека Мельников придавал особое значение:

«И теперь, если я слышу, что для нашего здоровья нужно питание, я говорю: „Нет — нужен сон“. Все говорят, отдыху нужен воздух, опять не это — я считаю, что без сна воздух бессилен восстановить наши силы».

Спальня в доме Мельникова была общей для всех членов семьи. В комнате не было шкафов или какой-либо иной мебели, кроме встроенных в пол трёх кроватей — двухспальной для родителей и односпальных для сына и дочери. Кровати были сделаны из оштукатуренных досок, во внутрь вставлялись панцирные сетки. Кровать родителей зрительно изолирована от кроватей детей двумя радиально расположенными перегородками-ширмами, не соприкасающимися между собой и не доходящими до наружных стен.

«Мною употреблён принцип распределения жилых помещений не применительно к членам семейства персонально, — говорил К. С. Мельников, — а по функциям этих жилых помещений. Так, например, спальня — одна, и это только спальня, это даёт возможность соблюдения наибольшей гигиеничности».

Спальня освещается 12 шестиугольными окнами, выходящими в сад. Потолочных и настенных светильников в комнате предусмотрено не было, только электрические розетки. Для отделки всего помещения спальни — стен, потолка и встроенных кроватей был использован единый отделочный материал медно-золотистого цвета. В этом помещении, по словам самого Мельникова, был «виден воздух».

Третий этаж целиком занимала Мастерская К. С. Мельникова (50 м²), в которой находилось рабочее место архитектора. Впоследствии, когда сын архитектора Виктор Мельников стал художником, мастерскую на третьем этаже занял он, а гостиная была переоборудована под мастерскую К. С. Мельникова. Мастерская и гостиная — практически одинаковые помещения, но воспринимаются они посетителями абсолютно по-разному: гостиная имеет единственное огромное окно, мастерская освещается 38 шестиугольными окнами, образующими сложный орнаментальный рисунок. Использованный приём освещения мастерской придавал помещению необычный облик и создавал идеальные условия освещённости рабочего места архитектора — свет шёл со всех сторон и рука не затеняла чертёж.

Выступ малого цилиндра образует в мастерской антресоль, с которой К. Мельников любил рассматривать разложенные на полу эскизы, рисунки, живописные работы. С антресольного балкона имеется выход на террасу, ограждённую глухим парапетом. Кровля была сделана ребристой и покрыта железом, поверх которого устроен решетчатый деревянный настил. Вода через ритмично расположенные отверстия стекала в желоба и отводилась в водосточные трубы, укреплённые в стыках цилиндров. Над частью террасы устроен козырёк, являющийся продолжением круглого перекрытия северного цилиндра. Летом на террасе Мельниковы пили чай, отдыхали на воздухе, использовали её как солярий.

Критика

Архитектурное решение дома-мастерской было оценено современниками неоднозначно. В 1929 году, когда дом ещё только оканчивался строительством, на страницах журнала «Строительство Москвы» развернулась дискуссия об этом сооружении. Сначала была опубликована статья известного архитектурного критика Н. Лухманова, который высоко оценил проект Мельникова. Через несколько номеров редакция опубликовала другие отклики инженеров и архитекторов, с неоднозначными оценками здания, о чём свидетельствуют заголовки статей: «Опыт должен привлечь внимание», «Беспринципный эксперимент», «Неудачные конструкции».

Наиболее критические высказывания в адрес дома-мастерской звучали в первой половине 1930-х годов от членов ВОПРА (Всероссийское общество (впоследствии — Всесоюзное объединение) пролетарских архитекторов), которые осуждали формальные решения Мельникова и находили в этом небольшом здании враждебные классовые черты. Один из идеологов ВОПРА, архитектор А. Михайлов писал:

В погоне за эксцентрической конструкцией, за новизной форм Мельников построил дом… Эксперимент Мельникова направлен лишь на усовершенствование, на оригинальную трактовку архитектурного выражения определённой формы — жилой буржуазной ячейки… И в отношении художественной выразительности Мельников не дал ничего положительного, так как его оперирование всечёнными цилиндрами — это игра «чистых» конструкций, идейно выхолощенная и тем самым толкающая к формалистски-эстетическому созерцанию.

Другой известный архитектор тех лет, активный деятель ОСА, один из ведущих архитектурных критиков 1930—1950-х годов Р. Я. Хигер так оценивал дом Мельникова:

…винтовые лестницы, сложная и малоудобная планировка — не могли, конечно, ни в какой мере решить проблемы массовой архитектуры жилья, но удовлетворили изощрённый архитектурный вкус его владельца, склонного к тому же и к конструктивным экспериментам и головоломкам.

Бурное обсуждение и противоречивые высказывания сменяются с середины 1930-х годов и вплоть до середины 1950-х годов резко критической оценкой дома-мастерской, что связано с переходом советской архитектуры от авангардистских идей к этапу неоклассических стилизаций — сталинскому ампиру.

Современное состояние памятника

Перестройки и утраты

В 1941 году были разобраны две перегородки на первом этаже здания: одна разделяла две рабочие детские комнаты (к тому времени дети — Виктор и Людмила Мельниковы были уже взрослыми), другая разделяла туалетную комнату и рабочую комнату А. Г. Мельниковой.

Во время Великой Отечественной войны были утрачены встроенные в пол кровати в спальне, а также оригинальная отделка стен и потолка. Во время бомбардировки в находящийся поблизости Театр имени Вахтангова попала бомба и взрывной волной в доме Мельникова выбило все стёкла, поэтому первоначальное остекление также не сохранилось.

При ремонте здания в 1976 году фасады дома были покрашены светло-серой краской, что скрыло естественный белый цвет негашёной извести, которой они были покрыты первоначально. В это же время был заново сооружён деревянный забор с калиткой с некоторыми отступлениями от первоначального. В глубине участка выстроен кирпичный сарай взамен сгоревшего деревянного.

Техническое состояние

Техническое состояние дома-мастерской оценивается специалистами как неудовлетворительное и характеризуется наличием трещин в стенах, перегородках и перекрытиях здания. На участке, примыкающем к зданию, отмечены многочисленные оседания грунта.

Некачественно проведённые ремонтно-реставрационные работы в конце 1990-х годов вызвали обильное возникновение трещин и развитие грибка, в ходе ремонтных работ были повреждены уникальные мембранные плиты перекрытий. Несмотря на просьбы обитателей дома и письма в различные инстанции, ошибки и недоделки реставраторов исправлены не были и работы были приняты Управлением по охране памятников Москвы с оценкой «отлично».

Вокруг памятника архитектуры продолжает вестись интенсивное строительство, в результате чего уровень переулка и соседних дворов стал выше уровня участка, на котором расположен дом Мельникова, не организован отвод воды с самого участка, отчего фундаменты здания подмываются осадками и талыми водами.

Техническое состояние наружных стен характеризуется наличием вертикальных трещин, частичным осыпанием штукатурки, отсыреванием нижней части стен. Конструкции окна-экрана южного цилиндра расстроены, отдельные стёкла лопнули. Междуэтажные деревянные перекрытия в виде плит-мембран также находятся в неудовлетворительном состоянии: имеются прогибы перекрытий до 10 сантиметров, что превышает допустимые строительными нормами величины, штукатурка потолка повреждена многочисленными трещинами, имеются следы протечек, а на некоторых участках произошло полное обрушение штукатурки. Лестницы в наземной части дома зыбкие, их конструкции значительно изношены, частично повреждены гнилью. 17 апреля 2006 года международная конференция «Heritage at Risk — Сохранение архитектуры XX века и Всемирное наследие» приняла резолюцию с просьбой к Министерству культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации и Комитету по культурному наследию города Москвы признать, что выдающееся наследие Константина Мельникова находится в опасности, разработать план сохранения дома Мельникова и его коллекции в рамках существующих международных стандартов по проведению реставрационных работ и обеспечить включение дома Мельникова и его коллекции в список памятников федерального значения. В том же году дом-мастерская К. С. Мельникова был включён в «World monuments watch list of 100 most endangered sites» — Список 100 памятников мировой культуры, находящихся под угрозой исчезновения.

Правовая ситуация

К. С. Мельников завещал свой дом детям, Виктору и Людмиле. После смерти отца в особняке поселился В. К. Мельников. В 1988 году Людмила Константиновна потребовала раздела дома с тем, чтобы она также могла в нём проживать. В. Мельников отказался, и тогда Л. Мельникова подала в суд. Тяжба между братом и сестрой продолжалась восемь лет. В конце концов, Мосгорсуд присудил Л. К. Мельниковой половину дома-мастерской, но без права проживания в нём.

В 2003 году В. К. Мельников оформил дарственную своей доли дома на одну из своих дочерей, Елену. Однако, в начале 2005 года Виктор Константинович заподозрил дочь в том, что она «обманным путём» вынудила его подписать дарственную на дом. В присутствии прессы и представителей архитектурной общественности Виктор Мельников заявил, что исключил младшую дочь из завещания. Своей душеприказчицей он назначил старшую дочь, Екатерину Каринскую, но в начале марта 2005 года объявил, что завещает дом Константина Мельникова, всю коллекцию его произведений, а также всю коллекцию собственных произведений государству, лишая обеих дочерей наследства. Между В. К. Мельниковым и его дочерью Еленой начался судебный процесс по оспариванию завещания. В сентябре Виктор Мельников процесс выиграл и 13 декабря 2005 года судебное решение вступило в законную силу. Уже после смерти отца Е. В. Мельникова обратилась в Президиум Московского городского суда с надзорной жалобой на это решение. Однако на судебном заседании 16 марта 2006 года Елена отказалась от дальнейших судебных разбирательств о праве собственности на особняк и заявила, что поддерживает идею создания в доме государственного музея.

Наследственное дело В. К. Мельникова до сих пор не закончено. В его результате 1/8 дома может перейти в собственность Е. В. Мельниковой, 1/8 — в собственность Е. В. Каринской, 1/4 — в собственность Российского государства.

Вторая наследница К. С. Мельникова, его дочь Людмила (скончалась в 2003 году), завещала принадлежащую ей 1/2 долю в собственности своему сыну Алексею Ильганаеву. Через несколько дней после кончины В. К. Мельникова стало известно, что указанная доля продана А. Ильганаевым сенатору Совета Федерации от Пермского края С. Э. Гордееву, имеющему неоднозначную репутацию и известному своей прежней рейдерской деятельностью. Сенатор намеревался в ближайшее после покупки время передать принадлежащую ему часть здания в государственную собственность, однако, согласно заявлению на сайте музея «Дом Мельникова», указанная доля в настоящее время принадлежит Фонду «Русский авангард», возглавляемому С. Э. Гордеевым.

В марте 2006 года Мэр Москвы Ю. М. Лужков провёл совещание, посвящённое правовой ситуации с домом Мельникова, в котором приняли участие представители Москомнаследия, Москомархитектуры, префектуры Центрального административного округа, а также собственник половины дома сенатор Сергей Гордеев. По итогам совещания Ю. Лужков поручил подготовить письмо на имя Председателя Правительства РФ с просьбой передать в собственность города часть дома Константина Мельникова, которую его сын, Виктор Мельников, завещал Российской Федерации. При этом Префект Центрального административного округа С. Байдаков заявил:

«…если правительство РФ удовлетворит просьбу города и передаст дом в его собственность, желательно, чтобы к столичному правительству перешла и доля сенатора. Нельзя, чтобы половина дома была городской, а вторая половина — федеральной».

В 2011 году появилась информация о получении половины дома Мельникова в оперативное управление Музеем архитектуры им. Щусева. Однако судебные разбирательства вокруг собственности на здание до сих пор не прекращены.

Угрозы сохранности памятника

В 1987 году экспериментальному жилому дому Мельникова был присвоен охранный статус. Как следует из официальных документов Комитета по культурному наследию г. Москвы, в соответствии с Решением Моссовета от 23 марта 1987 года № 647 и Федеральным законом «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» № 73-ФЗ от 25 июня 2002 года, здание является объектом советского культурного наследия (памятником истории и культуры) регионального значения. Кроме того, дом Мельникова находится на территории охранной зоны № 17, утверждённой постановлением Правительства Москвы № 881 от 16 декабря 1997 года. Распоряжением Правительства Российской Федерации от 13 марта 2014 года № 366-р дому Мельникова был присвоен статус памятника федерального значения.

Однако, несмотря на это, Постановлением Правительства Москвы № 637-ПП от 13 августа 2002 года на расстоянии 100 метров от стены дома Мельникова компании «Траст Ойл» было разрешено строительство торгово-развлекательного центра общей площадью около 13 600 квадратных метров с несколькими уровнями подземной парковки. Постановление № 152-ПП от 13 марта 2007 года подтвердило все выданные ранее разрешения. При этом сам Дом Мельникова не попадает в зону влияния строительства. Расстояние от ограждения котлована запроектированного многофункционального комплекса до дома-памятника составляет ~32 м. Расчётный радиус зоны влияния строительства, по результатам геотехнического прогноза, проведенного в рамках научно-технического заключения НИИОСП им. Герсеванова от 27.07.2012 г., составляет 12÷14 м, что значительно меньше расстояния до уникального памятника архитектуры. Тем не менее, учитывая культурное значение Дома Мельникова, застройщику было предписано профинансировать обследование его технического состояния и геотехнический мониторинг уникального здания и прилегающей к нему территории в течение всего периода строительства.

В октябре-декабре 2012 года по поручению Москомнаследия и за счет компании «Траст Ойл» НИИОСП им. Герсеванова провел полное обследование конструкций Дома Мельникова, включая основание дома. Исследование показало, что причиной разрушения Дома Мельникова является отсутствие ремонта в течение 83 лет и специфика конструктивных решений. Несущие элементы перекрытий дома-памятника выполнены из дерева. Эти деревянные балки неизбежно гниют из-за отсутствия отмосток, гидроизоляции кладки, отвода дождевых стоков и др. Таким образом, трещины на наружных кирпичных стенах и фундаменте Дома Мельникова, обрушение штукатурного слоя, нарушение прочности и монолитности швов, деструктивные процессы в несущих деревянных элементах, риски аварийных разрушений обусловлены причинами эксплуатационного характера. Особо подчёркивается, что деревянные межэтажные перекрытия, покрытия и перегородки не менялись с 1929 года и находятся в состоянии близком к аварийному.

В разное время проводились исследования инженерно-геологических и гидрогеологических условий участка расположения Дома Мельникова с противоречивыми результатами.

Согласно результатам выполненного ООО «Росэкоцентр» прогноза по оценке влияния на гидрогеологические условия техногенных воздействий, вызванных предполагаемым строительством сооружения по адресу: ул. Арбат, вл. 39-41 (в северо-восточной части территории от Дома Мельникова), на участке расположения обследуемого здания произойдет снижение уровня аллювиального водоносного горизонта на 0,1 м. Таким образом строительство не вызовет развития процесса подтопления территории, изменения в режиме и балансе подземных вод территории являются допустимыми и находятся в пределах годовой амплитуды колебания уровней подземных вод.

В ноябре 2006 года специалистами кафедры инженерной геологии и геоэкологии Московского государственного строительного университета проведено обследование конструкций и фундаментов дома Мельникова. В отчете об этом обследовании говорится, что в зоне памятника архитектуры и территории вокруг него строительство недопустимо. Ввиду карстовой опасности участка, на котором расположен дом Мельникова, нарушение запрета на строительство может привести к разрушению памятника.

По результатам выполненных ООО «СВЗ» инженерно-геофизических исследований в 2008 году, произведенных на площадке в непосредственной близости от Дома Мельникова, было установлено, что до глубины 60 м значительных зон разуплотнения грунтов не выявлено.

В соответствии со «Схематической картой инженерно-геологического районирования территории г. Москвы по степени опасности проявления карстово-суффозионных процессов», участок расположения Дома Мельникова относится к потенциально опасной территории в карстово-суффозионном отношении.

При этом следует учитывать, что в потенциально опасных районах отдельные участки застройки могут оказаться опасными или неопасными. С целью определения степени карстово-суффозионной опасности непосредственно на участке расположения обследованного здания необходимо провести комплекс дополнительных инженерно-геологических исследований в соответствии с положениями раздела 4.8 «Инструкции по инженерно-геологическим и геоэкологическим изысканиям в г. Москве». Программой дополнительных изысканий необходимо предусмотреть бурение не менее двух глубоких скважин, вскрывающих известняки карбона, гидрогеологические исследования всех водоносных горизонтов, соотношения напоров и режима подземных вод, определение плотности сложения песчаных грунтов четвертичных отложений и геофизические исследования, позволяющие выявить наличие карстовых полостей с определением их конфигурации и размеров. По результатам дополнительных изысканий необходимо принять решение по конструктивным мероприятиям в части фундаментов здания, расположенного на потенциально опасной территории в карстово-суффозионном отношении.

Выполненный в разное время объём инженерно-геологических изысканий непосредственно на участке расположения Дома Мельникова является недостаточным для определения степени карстово-суффозионной опасности. При этом в настоящее время поверхностных проявлений карстово-суффузионных явлений не наблюдается. Сопоставление схем расположения зон оседаний поверхности прилегающей к Дому Мельникова территории, указанных в архивных материалах, с геоподосновой показывает, что места их образования располагаются в основном в зонах прохождения инженерных, в том числе водонесущих коммуникаций.

28 апреля 2007 года президент фонда «Русский авангард» Сергей Гордеев обратился в прокуратуру города Москвы с просьбой проверить соответствие Постановлений правительства Москвы, разрешающих строительство в охранной зоне памятника, законодательству г. Москвы, а также федеральному законодательству и в случае выявления нарушений признать указанные Постановления недействительными. С. Э. Гордеева поддержал председатель Совета Федерации Федерального Собрания РФ С. М. Миронов, подписавший обращение к Генеральному прокурору РФ с просьбой организовать на уровне генеральной прокуратуры проверку ситуации вокруг дома Мельникова и при необходимости принять меры прокурорского реагирования.

8 мая 2007 года руководителем Комитета по охране культурного наследия г. Москвы было проведено оперативное совещание по вопросу строительства многофункционального торгово-развлекательного комплекса вблизи дома Мельникова. На совещании было принято решение приостановить стройку. Застройщику предписано не допускать начала любых строительных работ до принятия решения мэром г. Москвы и полной реставрации дома Мельникова.

Далее в течение двух лет, когда всякая деятельность на объекте была заблокирована, за счет застройщика проводилась работа по систематизации объектов и уточнению градостроительных регламентов квартала. Застройщик был вынужден за свой счет разработать градостроительный регламент на весь квартал. Результаты этой работы в дальнейшем были утверждены Постановлением Правительства Москвы № 65-ПП от 26.01.2010 г. как «Проект режимов использования земель и градостроительных регламентов в границах квартала 176 ЦАО».

В 2011 году проектная документация на строительство откорректирована ЗАО «Траст Ойл» в соответствии с решениями утверждёнными Постановлением № 65-ПП от 26.10.10 г., при этом общая площадь предполагаемого объекта уменьшилась. Если в 2007 году она составляла 13 306 кв. м., то в 2011 году — 11 530 кв. м.

14 марта 2012 года ЗАО «Траст Ойл» получен Градостроительный план земельного участка № RU77-104000-004236. Строительные работы возобновились.

НИИОСП им. Герсеванова ведет ежемесячный геотехнический мониторинг дома Мельникова с августа 2012 года. С августа 2012 г. по январь 2013 г. в отчетах зафиксировано появление новых трещин на перегородках и на участках сопряжения стен и перегородок с потолком. В экспертном заключении говорится, что появление указанных дефектов не связано с деформациями основания фундаментов Дома Мельникова, а вызвано продолжающимися процессами деформирования деревянных междуэтажных перекрытий, находящихся в недопустимом техническом состоянии. С февраля 2013 г. по настоящее время из-за отказа Екатерины Каринской, одной из наследниц архитектора Мельникова, в допуске в здание памятника архитектуры, геотехнический мониторинг Дома Мельникова приостановлен.

Наследницы архитектора, Елена Мельникова и Екатерина Каринская, не могут поделить в суде права собственности на свою часть Дома (каждая имеет право на компенсацию 1/8 части дома). Пока все здание не будет в госсобственности, выделение государством денег на его ремонт будет считаться нецелевым использованием средств. Привлечь другие источники финансирования капитального ремонта собственникам Дома Мельникова также не удаётся

— Мы, город Москва, готовы отреставрировать это здание, но мы не имеем права вкладывать деньги в то, что нам не принадлежит, Мы не можем прийти к вам в частную квартиру домой и сделать там ремонт за счет средств налогоплательщиков. Это будет называться нецелевое расходование бюджетных средств и на следующий день в Мосгорнаследие придёт прокуратура с очень серьёзной проверкой и будет права — рассказал советник руководителя Департамента культурного наследия города Москвы Николай Переслегин.

Ситуация с созданием музея в доме Мельникова

Идея создания музея и полемика вокруг его тематики

Практически сразу после завершения строительства дом стал объектом своеобразного паломничества. Несмотря на то, что здание всегда являлось жилым, экскурсионными группами и поодиночке его посещали люди различных профессий, о чём в архиве семьи Мельниковых хранятся многочисленные записи. Так, побывавший в 1933 году в доме Мельникова художник и историк Игорь Грабарь оставил следующий отзыв:

«Никогда не завидую, но, уходя отсюда, поймал себя на чувстве зависти: хотелось бы так пожить».

Идея создания в доме Мельникова полноценного музея возникла ещё при жизни архитектора. В последние годы жизни К. С. Мельников болел, и это заставляло его всё серьёзней задумываться о судьбе своего дома. В 1972 году он обратился в Союз архитекторов с просьбой о создании в доме музея, но это предложение поддержано не было. В. К. Мельников, ставший хозяином дома после смерти отца в 1974 году, видел свою задачу в том, чтобы всё же превратить уникальное здание в музей. Руководствуясь этим, он не продал за свою жизнь ни одной работы, связанной с именем и творчеством Константина Мельникова. В дом продолжали регулярно приходить посетители, специалисты, иностранные студенты-архитекторы, и Виктор Мельников лично проводил экскурсии по зданию. В 1977 году в доме Мельникова побывал знаменитый итальянский кинорежиссёр и сценарист Микеланджело Антониони, оставивший в книге отзывов такую запись:

«Этот дом как плод архитектуры будущего — прекрасен. Он нуждается в реставрации и консервации как музей».

С 1985 года Виктор Мельников периодически поднимал вопрос о создании в доме Мельникова музея, выдвигая при этом ряд определённых требований: чтобы он, Виктор Мельников, который провёл здесь всю жизнь, мог в нём жить. Чтобы другим наследникам были предоставлены квартиры. Чтобы где-то по-соседству был устроен центр по изучению творчества Мельникова с архивом для проектов Мельникова-старшего и картин Мельникова-младшего и выставочными помещениями. Наконец, чтобы государство гарантировало сохранность мемориальной обстановки дома. Рассматривались также варианты устройства в доме-мастерской филиала музея архитектуры им. Щусева. Однако при жизни Виктора Константиновича решение по созданию музея в доме Мельникова принято не было.

Завещая свою долю в собственности Российской Федерации, В. К. Мельников передал в дар государству и свои художественные произведения, поставив условие создания в доме музея отца и сына Мельниковых. В настоящее время эту позицию поддерживает дочь В. К. Мельникова Екатерина Каринская. Вторая наследница, Елена Мельникова, считает, что в доме должен находиться музей архитектора К. С. Мельникова.

Принципиально отличную точку зрения имеет другой собственник памятника — учредитель и президент Фонда содействия сохранению культурного наследия «Русский авангард» С. Э. Гордеев, который считает, что это должен быть музей дома, в котором будут находиться также и вещи К. С. Мельникова, картины, в том числе и сына архитектора В. К. Мельникова, но только те, которые находились в доме-мастерской при жизни Константина Степановича. Эта же позиция подтверждается созданным Фондом веб-сайтом несуществующего пока музея «Дом Мельникова», где говорится о намерениях Фонда создать в доме Мельникова музей, посвященный шедевру российской архитектуры.

А. В. Кузьмин, в то время занимающий должность главного архитектора г.Москвы, предлагал «преодолев имеющиеся противоречия, организовать там музей конструктивизма. Реставрировать дом и устроить гостиницу для тех, кто хотел бы пожить в условиях коммуны», вероятно путая дом Мельникова с домом Наркомфина, созданным другим архитектором — М. Я. Гинзбургом.

Создание музея

Для работы над проектом музея фонд «Русский авангард» привлёк различных специалистов и экспертов, которые объединились в Международный попечительский комитет по созданию музея «Дом Мельникова». Среди 22 членов комитета — архитекторы-лауреаты Притцкеровской премии Заха Хадид, Рем Колхас, Альвару Сиза, художник Илья Кабаков, режиссёр Пётр Фоменко, профессор Московского архитектурного института Наталья Душкина, архитектурный критик Григорий Ревзин, внучка К. С. Мельникова Екатерина Каринская. В октябре 2007 года в Лондоне, в музее Джона Соана состоялось первое заседание попечительского комитета, на котором, однако, каких-либо принципиальных решений относительно создания музея принято не было.

В 2007 году для создания вспомогательного помещения музея фонд приобрёл квартиру на первом этаже соседнего дома (№ 12 по Кривоарбатскому переулку), в котором планирует за свой счёт провести комплексную реставрацию. Фонд высказал намерение перечислить сумму целевого взноса, достаточную для функционирования музея в течение 15 лет, а также, при согласии государства, передать проект в полную собственность Российской Федерации. Его президент, предприниматель Сергей Гордеев, намеревался завершить проект музея «Дом Мельникова» в 2009 году, к 80-летию со дня постройки дома-мастерской. К этому сроку фонд планировал полностью отреставрировать Домом Мельникова и открыть его для доступа публики, а также организовать в соседнем здании пространство, соединяющее в себе управление музеем и различные экспозиции. Один из проектов музея, созданный по инициативе архитектора Вадима Грекова, предусматривает пристройку к торцу соседнего жилого здания стеклянного объёма — смотровой площадки с диагональными лестницами, способствующими обзору памятника.

В мае 2008 года по приглашению фонда «Русский авангард» Россию посетили куратор создаваемого музея британский искусствовед Нил Бингхам, менеджер проекта Брайан Лейси и финансовый консультант Иан Моррисон.

Весной 2013 года музей архитектуры имени А. В. Щусева провёл конкурс на создание концепции музея Мельниковых, в котором победил проект бюро Citizenstudio.

Подготовка Дома к музефикации началась в конце октября 2014 года . С 3 декабря 2014 года Дом Мельникова как главный экспонат музея открыт для посетителей. Посещение организовано по предварительной записи, в составе экскурсионных групп.

Дом в произведениях литературы и искусства

«Двое любовников Кривоарбатских.
Двойною башенкой слились в объятьях.
Плащом покрытые ромбовидным.
Не реагируя на брань обидную»,
— писал поэт Андрей Вознесенский о доме архитектора Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке.

• Дом Мельникова запечатлён вместе с его создателем в фотоработах выдающегося советского фотографа А. Родченко.

См. также

• Конструктивизм в архитектуре Москвы

---

Литература

На русском

• Хан-Магомедов С. О. Кривоарбатский переулок, 10: Путеводитель. — М.: Московский рабочий, 1984. — 64, [16] с. — (Биография московского дома). — 70 000 экз. (обл.)
• Константин Степанович Мельников: Архитектура моей жизни. Творческая концепция. Творческая практика / Составление и примечания А. А. Стригалева, И. В. Коккинаки. Предисловие А. В. Иконникова. — М.: Искусство, 1985. — 312, [98] с. — (Мир художника). — 30 000 экз. (в пер.)
• Константин Мельников. Рисунки и проекты: Каталог выставки. — М.: Советский художник, 1989. — 125 с. — ISBN 978-5269001739.
• Мельников К. С. Архитекторское слово в его архитектуре. — М.: Архитектура-С, 2006. — 144 с. — ISBN 5-9647-0091-8.
• Хан-Магомедов С. О. Константин Мельников. — М.: Архитектура-С, 2006. — 296 с. — ISBN 978-5-9647-0095-1.
• Хан-Магомедов С. О. Дом-мастерская архитектора Константина Мельникова. — М.: Архитектура-С, 2006. — 80 с. — ISBN 5-9647-0109-4.
• Гозак А. П. Дом Мельникова. — М.: С. Э. Гордеев, 2010. — 104 с. — (Шедевры авангарда). — ISBN 978-5-91566-046-4.
• Егор Егорычев. Дом Мельниковых: Константина и Виктора. — М.: Москва, которой нет, 2012. — 64 с. — 2000 экз.
• Архитектура Москвы 1910—1935 гг. / Комеч А. И., Броновицкая А. Ю., Броновицкая Н. Н. — М.: Искусство — XXI век, 2012. — С. 240—243. — 356 с. — (Памятники архитектуры Москвы). — 2500 экз. — ISBN 978-5-98051-101-2.

На иностранных языках

• Starr, S. Frederick. Melnikov: Solo Architect in a Mass Society. — Princeton. — Princeton University Press, 1978. — ISBN 0-691-03931-3.
• Pare, Richard. Die verlorene Avantgarde. — Schirmer/Mosel Verlag Gm, 2007. — ISBN 9783829602990.
• Pallasmaa, Juhani, Gozak, Andrei. The Melnikov house. Moscow (1927—1929): Konstantin Melnikov. — Academy Ed., 1996. — ISBN 1-85490-413-2.
• MacEl, Otakar, Fosso, Mario. Konstantin S. Mel'Nikov and the Construction of Moscow. — Skira, 2001. — 312 p. — ISBN 9788881185399.
• De Magistris, Alessandro. La casa cilindrica di Konstantin Melnikov: 1927—1929. — Celid, 1998. — ISBN 978-8876613340.

Ссылки

• [moscowwalks.ru/2011/12/21/dom-arhitektora-melnikova/ Дом Мельникова на MoscowWalks.ru] (рус.). — фотографии современных интерьеров дома. Проверено 21 января 2013. [www.webcitation.org/614VjtVRX Архивировано из первоисточника 21 января 2013].

• [www.melnikovhouse.org/home.php www.melnikovhouse.org] (рус.). — Сайт музея Дома Мельникова, создаваемого фондом «Русский Авангард». Проверено 9 сентября 2008. [www.webcitation.org/614VjtVRX Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
• [www.kommersant.ru/photo/archive/search.asp?L=2&text=konstantin+melnikov+house&code=&searchbtn=search&dt=1&since=&till=&lang=2&lib=1&where=&au=&ps=10&ex=y www.kommersant.ru] (рус.). — Подборка фотографий газеты «Коммерсантъ» по теме «Дом Мельникова». Проверено 9 сентября 2008. [www.webcitation.org/614Vkf6It Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
• [archi.ru/events/news/theme_current.html?tid=20&fl=1&sl=5 www.archi.ru] (рус.). — Подборка статей по теме «Дом Мельникова». Проверено 9 сентября 2008. [www.webcitation.org/614VlkfDW Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
• [www.international.icomos.org/risk/2007/pdf/Soviet_Heritage_17_III-3_Cecil.pdf The Melnikov House-Studio] (англ.). — Статья Clementine Cecil в составе доклада «Heritage at Risk – Case Studies from Moscow and the Former Soviet Union». Проверено 8 октября 2008. [www.webcitation.org/614VnV9Mb Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
• [agram.saariste.nl/scripts/index.asp?dir=melnikof&pics=me&tekst=K.%A0Melnikov agram.saariste.nl] (англ.). — Фотографии интерьеров дома Мельникова и других работ архитектора. Проверено 9 сентября 2008. [www.webcitation.org/614VnwFfd Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].

<center>Постройки архитектора К. С. Мельникова
<center>	Собственный дом архитектора	<center>	Клуб им. Русакова
<center>	Клуб фабрики «Свобода»	<center>	Клуб завода «Каучук»
<center>	Клуб имени Фрунзе	<center>	Клуб фарфорового завода
<center>	Клуб фабрики «Буревестник»	<center>	Ново-Сухаревский рынок
<center>	Бахметьевский гараж	<center>	Гараж на Новорязанской улице
<center>	Гараж Интуриста	<center>	Гараж Госплана
<center>	Павильон «Махорка»	<center>	Павильон СССР на выставке в Париже

Отрывок, характеризующий Дом Мельникова

– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.