Дом Менцендорфа
здание | |
Основные даты: | |
Известные насельники | Аугуст Менцендорф (нем. August Mentzendorff (1821-1901)).[1] |
Сайт | [www.mencendorfanams.com/ Официальный сайт] |
Дом Менцендорфа в Риге — памятник архитектуры XVII—XVIII веков. Расположен на улице Грециниеку, д. 18. Первоначально — жилой дом; в настоящее время — филиал музея истории Риги и мореходства.
История
Здание было построено в сентябре 1695 года как жилой дом с магазином на первом этаже.
В доме находилась вторая старейшая в Риге аптека. По легенде, именно здесь в 1762 году рижский аптекарь Абрахам Кунце впервые приготовил легендарный Рижский бальзам. В 1884 году дом приобрёл рижский купец Аугуст Менцендорф (нем. August Mentzendorff (1821—1901))[1][2] и до 1939 года в здании жила семья Менцендорфов, по имени которых дом получил своё название.
В советское время в доме были оборудованы меблированные апартаменты. С 1981 года проводилась реконструкция здания. В 1992 году дом Менцендорфа получил статус музея.
В музее создана экспозиция повседневной жизни и традиций рижан.
Напишите отзыв о статье "Дом Менцендорфа"
Примечания
- ↑ 1 2 Vija Kaņepe Augusts Mencendorfs (1821-1901) un vin̦a laiks : konferences materiāli Rīga 155p. 2003 ISBN 9984643530 (латыш.)
- ↑ [www.prorigu.ru/best-places/item/161-mencenforfa-house-riga Дом Менцендорфа в Риге]
Ссылки
[www.mencendorfanams.com/ Par muzeju] (латыш.)
[www.liveriga.com/ru/1196-dom-mentsendorfa Дом Менцендорфа]
[www.latvia.travel/ru/dom-mentsendorfa Дом Менцендорфа]
[www.prorigu.ru/best-places/item/161-mencenforfa-house-riga Дом Менцендорфа в Риге]
Отрывок, характеризующий Дом Менцендорфа
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.