Дом Салтыкова

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Дом Салтыкова

Дом Салтыкова, угол Дворцовой набережной и Суворовской площади.
Страна Россия
Город Санкт-Петербург, Дворцовая наб., 4
Архитектурный стиль Классицизм
Автор проекта Джакомо Кваренги
Строительство 17841788 годы
Статус  Объект культурного наследия РФ [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7810576000 № 7810576000]№ 7810576000
 памятник архитектуры (федеральный)

Дом Салтыкова (также известный, как Дом Гротена) — особняк, построенный в 1788 и подаренный Екатериной II генерал-фельдмаршалу Николаю Ивановичу Салтыкову. Впоследствии неоднократно перестраивался, так что в нынешний облик здания свою лепту внесли архитекторы Кваренги, Карл Росси, Гаральд Боссе и К. И. Лоренцен. Расположен в Санкт-Петербурге по адресам Дворцовая наб., 4 и Миллионная ул., 3.[1]





История

В 1780-е российская императрица Екатерина II начала выделять именитым царедворцам землю у реки Невы между Лебяжьим каналом и запасным корпусом Мраморного дворца. Первый участок (у самого Летнего сада) был отдан И. И. Бецкому. В 1784 следующий за ним участок между Дворцовой набережной и Царицыным лугом был выделена Петру Александровичу Соймонову, статс-секретарю императрицы Екатерины II, однако вельможа отказался от обустройства переданного участка — по всей видимости, дар сопровождался обязательством хозяина земли застроить её в течение пяти лет, при невыполнении которого участок возвращался в казну.

Следующим владельцем земли оказался купец Ф. И. Гротен, для которого и был возведён по проекту Джакомо Кваренги особняк, внешний вид которого дошёл до современности с небольшими изменениями. Проектируя дом, Кваренги столкнулся с необходимостью решить немаловажную планировочную задачу — ему предстояло определить, на какую сторону должен быть обращён парадный фасад здания. Итальянский архитектор принял решение ориентировать строение на север, на Дворцовую набережную, так как остальные стороны оказались непригодны для оформления парадного фасада: с юга участок Гротена выходил на неблагоустроенный Царицын луг и ворота дома Бецкого, а на западе (со стороны нынешней Суворовской площади) проходила граница владений А. Р. Воронцова, который, тем не менее, впоследствии избавился от земли в этой местности. Здание выходило на Царицын луг двумя этажами, к Неве — тремя, причём и от реки, и от луга оно было отгорожено забором. К западу от особняка был разбит сад, доходивший до запасного корпуса Мраморного дворца. Западный фасад был «глухим» — окон на нём не имелось, так как при строительстве дома предполагалось, что впритык к нему будет построено другое здание[2].

В июле 1790 именитый петербургский гражданин Т. Т. Сиверс приобретает особняк у Гротена за 30 000 рублей — за сумму, очевидно, превышавшую стоимость строительства и обустройства здания. В марте 1793 года Сиверс проворачивает весьма выгодную сделку, продав дом уже 82 875 рублей княгине Екатерине Петровне Барятинской (в незамужестве — принцесса Голштейн-Бекская). Вместе с мужем, князем Иваном Сергеевичем Барятинским, видным русским дипломатом и государственным деятелем екатерининской эпохи, семейство принадлежало к числу наиболее знатных в столице[2]. Через три года, в 1796 княгиня начала сдавать квартиры в доме в наём. Несмотря на данное 1 февраля объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях» («Состоящий близ Летнего саду дом княгини Катерины Петровны Барятинской отдается в наем…»)[2], съёмное жильё в доме не пользовалось спросом среди потенциальных квартиросъёмщиков, в связи с распространившейся по городу легенде о том, что в особняке якобы ходят призрак Петра I и какая-то молодая особа, причём император ругает её, не стесняясь в выражениях[3]. Объявление в газете было замечено при дворе, и спустя два дня (3 февраля 1796) особняк был выкуплен в казну и подарен видному российскому государственному и российскому деятелю, фельдмаршалу Николаю Ивановичу Салтыкову за заслуги в воспитании любимого Екатериной II внука, великого князя Константина Павловича[4].

В гостях у него неоднократно бывал А. В. Суворов. Летом 1812 года в этом доме, в кабинете президента Военной коллегии фельдмаршала Н. И. Салтыкова, главнокомандующим русской армией был выбран М. И. Кутузов.[5]

Изначально здание имело три этажа со стороны Невы и два со стороны Марсова поля. Так как при строительстве дома предполагалось, что рядом с ним со стороны Мраморного дворца со временем будет построено другое здание «впритык» к нему,[6] то западный фасад дома не имел окон и выходил на сад, занимавший всё пространство до служебного корпуса Мраморного дворца и отделённый от Царицыного луга и берега Невы забором. Но в 1818 году по проекту К. И. Росси на месте сада была создана Суворовская площадь и выходящий на неё фасад был переделан. В 1818-23 годах в особняке были перестроены парадная лестница и вестибюль, создана домовая церковь, надстроены дворовые флигели.[5]

Потомки Салтыкова обладали правами собственности на дом до 1917 года, однако они не проживали в нём, а сдавали в аренду. В течение 90 лет в здании размещались иноземные посольства.[7] В 1829—55 годах в доме размещалось австрийское посольство во главе с графом К. Л. Фикельмоном. С 1855 третий и четвёртый этаж занимал барон Отто Плессен — посол Дании. С 1863 по 1918 годы здание снимало британское посольство.[1]

После Октябрьской революции в здании работал Институт внешкольного образования, а с 1925 года в доме открылся Коммунистический политико-просветительский институт имени Н. К. Крупской (впоследствии Ленинградский Библиотечный институт, Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств). С соседним домом Бецкого, который с 1960-х годов также принадлежит университету, он соединён внутренними переходами.[5]

Архитектурные особенности

В 1818—1828 годах в доме существовала домовая церковь. До сих пор сохранилось немало интерьеров особняка: вестибюль, парадная лестница, Белый зал. С стороны Суворовской площади к зданию примыкало крыльцо. На протяжении XIX века потомки Салтыкова неоднократно предпринимали попытки перестроить дом. Так, в 1843—1844 особняк переделывал Боссе. Среди затронутых интерьеров оказался Белый зал. В 1881 году зодчий Лоренцен расширил корпус по Миллионной улице.[1]

Упразднённая церковь

10 сентября 1797 года протоиерей Павел Озерецковский освятил в доме Церковь Воскресения Христова. В апреле 1818 г. церковь была перенесена в иное место в связи с очередной перестройкой здания. По окончании работ церковь вернули в особняк и 8 апреля 1823 снова освятили. В 1828 году храм закрыли.[8]

Мемориальные доски

Неподалёку от дома установлены 2 мемориальные доски. Первая была установлена в 1970—1971 в память о сотрудниках Академии культуры, погибших в Великую Отечественную войну.[9] Вторая, сделанная в 1760-е, представляла собой надпись «1767 года», вырубленную на гранитном блоке облицовки Дворцовой набережной.[10]

Напишите отзыв о статье "Дом Салтыкова"

Примечания

  1. 1 2 3 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок citywalls не указан текст
  2. 1 2 3 Канн П. Я. Прогулка от Летнегно дворца до Зимнего дворца по Дворцовой набережной Санкт-Петербурга. — СПб.: Петербургский и К, 1996.
  3. Зуев Г. И. Течёт река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта. — М.: Центрполиграф, 2012. — С. 236. — 640 с.
  4. Измозик В. С. Пешком по Миллионной. — СПб.: Общество «Знание» СПб и Лен. Области, 2004. — С. 27.
  5. 1 2 3 [walkspb.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=29 Дом Салтыковых (Дворцовая наб. 4) — Прогулки по Петербургу]
  6. [tamara-she.narod.ru/Neva/imdv04.html Дворцовая набережная, дом 4]
  7. Н. Л. Корсакова [encspb.ru/object/2804019578 Дипломатические представительства] // Энциклопедия Санкт-Петербург.
  8. [encspb.ru/object/2804678424 Упраздненная церковь ВОСКРЕСЕНИЯ ХРИСТОВА в доме кн. Н. И. Салтыкова].
  9. [encspb.ru/object/2805589086 Дворцовая наб., 4. Академия культуры, мемориальная доска].
  10. [encspb.ru/object/2805565354 Дворцовая наб., 4. Спуск к Неве, мемориальная доска].

Литература

  • Канн П. Я. Прогулка от Летнегно дворца до Зимнего дворца по Дворцовой набережной Санкт-Петербурга. — СПб.: Петербургский и К, 1996.
  • Н. Л. Корсакова [encspb.ru/object/2804019578 Дипломатические представительства] // Энциклопедия Санкт-Петербург.
  • Соловьёва Т. А. Дворцовая набережная. — СПб.: Крига, 2005. — С. 151—155. — 176 с.
  • Измозик В. С. Пешком по Миллионной. — СПб.: Общество «Знание» СПб и Лен. Области, 2004. — С. 26—29.
  • Зуев Г. И. Течёт река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта. — М.: Центрполиграф, 2012. — С. 234—248. — 640 с.

Ссылки

  • [www.citywalls.ru/house1621.html Дом Салтыкова - Университет культуры]. CITYWALLS. Проверено 20 февраля 2011. [www.webcitation.org/69BMFPvJO Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
  • [walkspb.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=29 Дом Салтыковых (Ф. Гротена)]. Прогулки по Петербургу. Проверено 7 июня 2014.

Отрывок, характеризующий Дом Салтыкова

С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.