Дом Фуа-Каркассон

Дом Фуа-Каркассон (фр. Maison de Foix-Carcassonne, оксит. Ostal de Fois-Carcassona) — знатный французский род, возможно, ветвь Гасконского дома, представители которого были правителями ряда владений в Гаскони и Лангедоке — графствах Каркассон, Кузеран, Фуа, Бигорр, виконтствах Беарн, Марсан, Габардан, Кастельбон и ряде других. Иногда его вместе с домом де Комменж объединяют в дом Комменж-Каркассон-Фуа (фр. Maison de Comminges-Carcassonne-Foix). Начиная с графа Роже Бернара III де Фуа род часто называют дом де Фуа-Беарн (фр. Maison de Foix-Béarn). Существовал также дом Фуа-Грайи, который восходит к дому Фуа-Каркассон по женской линии.

Происхождение

Происхождение дома Фуа-Каркассон тесно связано с историей графства Комменж, которое выделилось из Васконского герцогства в IX веке. Существует генеалогическая реконструкция происхождения рода, сделанная Ж. де Жургеном на основании ономастических данных, однако документально она практически не подтверждена. Согласно этой реконструкции, представители рода Фуа-Каркассон, также как и рода де Комменж, являются потомками Аснара Санша (ум. 836), графа Васконии с 820. Его вероятным сыном, согласно исследованиям Жургена, был Гарсия, 1-й граф де Комменж. Он упомянут в актах 833 и 846 года. Журген указывает, что умер Гарсия около 890 года, но неизвестно, на каких именно источниках он основывает этот предположение.

Сложность в установлении родственных связей между отдельными представителями рода заключается также в том, что графы передавали графство Комменж своим младшим сыновьям. В основном для ранних графов определение родства между ними делается на основании ономастических данных. Более достоверной история графов Комменжа становится в X веке. В середине X века упоминаются 2 брата, Арно I (ум. до 957) и Роже I (ум. до 949). Имя их отца в источникам не сообщается, однако, согласно Жургену, они могли быть сыновьями Аснара III (ум. ок. 940), который был граф Комменжа с ок. 935 года. Они владели двумя частями графства Комменж. Роже в итоге стал родоначальником рода Комменж. Арно же, владевший частью Комменжа и Кузераном, был родоначальником дома Фуа-Каркассон.

Не совсем ясно, каким образом потомки Арно унаследовали Каркассон. По наиболее распространённой сейчас точке зрения, его принесла в приданое Арсинда, жена Арно. Имя отца Арсинды в документах не указывается, однако не раз делались попытки восстановить её происхождение. По версии Europäische Stammtafeln, она была дочерью Акфреда (ум. 927), герцога Аквитании, но документального подтверждения этой версии нет. По версии Сеттипани, Арсинда была дочерью не Акфреда Аквитанского, а его двоюродного брата, графа Каркассона и Разе Акфреда II (ум. ок. 934).

Однако у подобной идентификации есть несколько проблем. Неизвестно, кто именно был графом Каркассона между смертью Акфреда II (933/934 год) и первым упоминанием Роже I Старого, старшего сына Арсинды и Арно как графа Каркассона (950-е годы). Кроме того нет никаких упоминаний о том, что Арно был правителем Каркассона, что было бы в том случае, если бы его жена унаследовала графство. Кроме того, среди потомков Арсинды и Арно не находится ни одного из имен, связанных с первыми графами Каркассона (Олиба, Акфред, Сунифред). На основании ономастических данных Страссер выдвинул гипотезу, по которой Арсинда была сестрой графа Руэрга Раймунда II.

Роже I Старый, старший сын Арно и Арсинды, и стал родоначальником дома Фуа-Каркассон.

Аснар (ум. 836) граф Васконии с 820

Белло (Беллон) (ум. 812), граф Каркассона

Гарсия (ум. после 846) 1-й граф де Комменж

Гислафред I (ум. ок. 821), граф Каркассона

Олиба I (ум. 837), граф Каркассона и Разе с ок. 821

Бернар Плантвелю (841—886), маркиз Готии и маркграф Аквитании

Аснар II

Олиба II (ум. ок. 879), граф Каркассона и Разе 865—872, 872—875

Акфред I (ум. 906), граф Каркассона и Разе с 877

Аделинда

Луп Аснар (ум. ок. 935) граф де Комменж с ок. 910

Бенсио (ум. 908), граф Каркассона и Разе с 906

Акфред II (ум. ок. 934), граф Каркассона и Разе с 908

Гильом II Молодой (ум. 926), герцог Аквитании, граф Оверни и Макона с 918

Акфред (ум. 927), герцог Аквитании, граф Оверни и Макона с 926

Бернар III (ум. после 932), граф Оверни

Аснар III (ум. ок. 940) граф де Комменж с ок. 935

Арсинда (ум. после 959), графиня Каркассона и Разе

Арно I (ум. до 957), граф де Комменж и де Кузеран

Роже I (ум. до 949), граф де Комменж

Роже I Старый (ум. ок. 1012) граф Каркассона, Кузерана и Комменжа

Эд (ум. ок. 1018) граф де Разе жена: Альтруда

Раймон (ум. ок. 997) граф де Комменж

Дом де Комменж

Дом де Фуа-Каркассон

Арно (ум. ок. 1020) граф де Разе

Бернар (ум. до 998) граф в Комменж]

История

Роже I Старый унаследовал после смерти отца графство Кузеран, бывшее частью графства Комменж. Кроме того, он получил графство Каркассон и часть графства Разе, а также сеньорию Фуа, ставшую позже ядром графства Фуа. О его правлении известно очень мало. Последнее упоминание о нём относится к апрелю 1011 года. Его жена Адель, по гипотезе Страссера, высказанной на основании ономастических данных, была дочерью Бернара II, графа Мельгёя. У них было 3 сына и 2 дочери.

Из дочерей Роже наиболее известна Эрмезинда Каркассонская (ум. 1058), которая была выдана замуж за графа Барселоны Рамона Борреля I. Она управляла Барселоной при малолетнем сыне Беренгере Рамоне I, продолжала оказывать на него влияние и после наступления совершеннолетия, а после его смерти стала регентом при внуке Рамоне Беренгере I, обладая до 1041 года всей полнотой власти в графстве. После того как Рамон Беренгер был объявлен совершеннолетним, Эрмезинда отказалась уступить ему власть. Только к 1050 году графу Барселоны удалось подчинить Эрмезинду.

Из сыновей Роже младший, Пьер Роже (ум. 1050), избрал духовную карьеру, став епископом Жероны, а от двух других пошли две ветви рода.

Каркассонская ветвь

Родоначальником Каркассонской ветви стал старший из сыновей Роже I, Раймон Роже I (ум. до 1011). Он умер ещё при жизни отца, но судя по всему ещё при жизни Роже передал ему под управление (или назначил его соправителем) Каркассон и оставшуюся в роду часть графства Комменж. Благодаря браку с Герсендой, наследницей виконтств Безье и Агд, эти владения были присоединены к Каркассону.

Ветвь по мужской линии угасла после смерти в 1067 году Раймона Роже II, внука Раймона Роже I. Графство Каркассон было передано графам Барселоны, а титулы виконта Безье и Агда перешли сначала к его сестре Эрменгарде, а затем через неё по браку к виконтам Альби.

Ветвь Фуа

Родоначальником этой ветви стал второй из сыновей Роже I Старого, Бернар I Роже (981—1036/1038). Из отцовских владений он получил Кузеран, часть Каркассона и сеньорию Фуа. Благодаря браку с графиней Бигорра Гарсенда, (ум. 1032/1034), он ещё больше увеличил свои владения. Его резиденцией был замок Фуа, в котором он построил построил квадратную башню, символ своей власти. Бернар Роже также способствовал основанию у подножья замка города Фуа. Он прожил больше 72 лет (очень почтенный возраст для этого времени). Согласно его завещанию, владения Бернара Роже были разделены между тремя его старшими сыновьями.

Старший из сыновей Бернара I Роже, Бернар II (ум. до 1070), унаследовал графство Бигорр, став родоначальником Бигоррской ветви. Но после смерти его сына Раймона II в 1080 году по мужской линии эта ветвь угасла, а её владения благодаря браку с Беатрис I (ум. после 1095), сестрой Раймона II, унаследовал виконт Беарна Сантюль V Молодой.

Второй из сыновей Бернара I Роже, Роже I, унаследовал Фуа, получившее при этом статус графства. Он умер бездетным около 1064 года, после чего Фуа перешло к третьему из сыновей Бернара I Роже, Пьеру Бернару (ум. 1071), первоначально после смерти отца получившему Кузеран.

Первые графы Фуа были вассалами графов Тулузы. Потомки Пьера Бернара постепенно увеличивали свои владения благодаря удачным бракам.

Граф Раймунд Роже (ум. 1223) в составе армии Филиппом II Августом участвовал в третьем крестовом походе и отличился при взятии Акры. Вернувшись во Францию, он вступил в тесный союз со своим сюзереном, графом Тулузским Раймундом VI. Позже Раймон Роже играл видную роль во время альбигойской войны. Его мать и сестра открыто сочувствовали альбигойцам и потому в 1209 году Симон де Монфор вторгся в его владения. Борьба велась сначала с переменным успехом, но затем Раймон Роже оказался побежден и в 1214 году был вынужден был примириться с церковью. Он явился на Латеранский собор и получил свои земли обратно, однако Симон де Монфор отказался вернуть свои завоевания. Война возобновилась и Раймон Роже умер во время осады крепости Мирепуа. От его незаконного сына Лупа I, сеньора де Савердюн, пошла ветвь Фуа-Савердюн.

Наследник Раймона Роже, Роже Бернар II Великий (ум. 1241), благодаря первому браку получил виконтство Кастельбо в Каталонии. Он, как и его отец, поддерживал альбигойцев. Ещё при жизни отца Раймон Роже принимал деятельное участие в борьбе с крестоносцами. Вступив на престол, он заключил союз с Раймундом VII Тулузским против Амори де Монфора. В 1226 году против Раймунда VII и Роже Бернара двинулся французский король Людовик VIII. Раймунд VII купил мир на унизительных условиях, а Роже Бернар был отлучен от церкви и лишён своих владений, но вскоре ему удалось вернуть свои земли. Его же сын, Роже IV, твёрдый сторонник католицизма, в 1243 году сменил сюзерена, присягнув непосредственно королю Франции Людовику IX. Он также попытался расширить свои владения на юг, однако натолкнулся на сопротивление епископа Урхеля, сюзерена над долиной Андорры, на которую графы Фуа смогли претендовать благодаря присоединению Кастельбо. Этот спор был решён только сыном Роже IV, Роже Бернаром III, который заключил 8 сентября 1278 года с епископом Урхеля Пере д’Урчем договор, по которому было создано княжество Андорра под совместным управлением графа де Фуа и епископа Урхеля.

26 апреля 1290 года умер тесть Роже Бернара, Гастон VII де Монкада, виконт де Беарн. Согласно его завещанию от 21 апреля, все владения должна была унаследовать его старшая дочь Констанция, виконтесса де Марсан. Однако бездетная Констанция завещала Беарн младшей сестре Маргарите, жене Роже Бернара. Воспользовавшись этим, Роже Бернар захватил Беарн, что вызвало жалобу епископа Лескара, однако король Франции, нуждавшийся в помощи графа де Фуа в борьбе против англичан, не стал препятствовать Роже Бернару, ограничившись конфискацией замков Лордат и Монреаль. Права на Беарн у Роже Бернара оспорил граф Бернар VI д'Арманьяк, сын графа Жеро VI и Маты де Беарн, младшей сестры Маргариты. В 1293 году дело дошло до судебного поединка в Жизоре, предотвращенного лишь личным вмешательством короля. Этот конфликт в итоге перерос в настоящую войну, которая, то утихая из-за малолетства глав обоих домов, то разгораясь вновь, продолжалась практически весь XIV век — 89 лет.

Ветвь Фуа-Беарн

Сын и наследник Роже Бернара, Гастон I де Фуа, провёл практически всю свою жизнь в многочисленных военных конфликтах. При нём графы Фуа начали активно участвовать в событиях за пределами Гаскони. При нём же к Фуа окончательно оказались присоединены Беарн и Габардан, из-за чего эту ветвь рода, начиная с Гастона I, часто называют Фуа-Беарн. Он же присоединил виконство Марсан. Чувствуя приближение смерти, Гастон составил завещание. По нему старший сын, Гастон II, получал большую часть отцовских владений, включая Фуа, Беарн, Габардан и Марсан. Второй сын, Роже Бернар, получал большую часть владений в Каталонии, включая виконтства Кастельбон и Сердань, а также сеньории Монкада и Кастельвьель. Он стал родоначальником ветви Фуа-Кастельбон. Младший же сын, Роберт, должен был избрать духовную карьеру.

При правлении сына Гастона II, Гастона II Феба, его владения превратились в один из наиболее влиятельных и могущественных доменов Франции. Двор в Ортезе, ставшего столицей владений Фуа, был широко известен своей роскошью. Сам Гастон обладал очень хорошим художественным и литературным вкусом. В 1377 году Гастон заключил перемирие с Жаном II, графом д'Арманьяк, которым закончилась многолетняя вражда между двумя родами из-за Беарнского наследства.

В 1381 году Гастон заподозрил своего единственного сына, Гастона, в заговоре против себя, в результате чего тот был брошен в темницу, где и умер. Умер Гастон в 1391 году. Поскольку он не оставил прямых наследников, он завещал свои владения королю Франции, который передал их представителю ветви Фуа-Кастельбон — Матье де Фуа, виконту де Кастельбон. Также у Гастона был незаконнорожденный сын Бернар, граф де Мединачелли, родоначальник рода графов Мединачелли.

Ветвь Фуа-Кастельбон

Родоначальником этой ветви был Роже Бернар II (ок. 1310 — 1350), который получил большую часть владений отца и матери в Каталонии, включая виконтства Кастельбон и Сердань, а также сеньории Монкада и Кастельвьель.

Внук Роже Бернара III, Матье де Фуа (ум. 1397), сын Роже Бернара IV (ум. 1381), в 1391 году унаследовал Фуа, Беарн, Габардан и Марсан, вновь объединив все владения рода. Он не оставил детей, поэтому после его смерти владения перешли к сестре, Изабелле де Фуа, и её мужу, Аршамбо де Грайи, ставших родоначальниками рода Фуа-Грайи.

Ветвь Мединасели

Побочная линия, происходящая от т. н. Беарнского бастарда — одного из внебрачных сыновей Гастона Феба. Он обосновался в Кастилии, где взял в жёны последнюю представительницу рода де Ла Серда (старшая ветвь кастильского королевского дома, законные наследники короны), а также приобрёл графство Мединасели. Его потомство в мужской линии продолжалось до XIX века (ветвь маркизов де Ла Роза).

См. также

• Гасконский дом
• Графство Фуа
• Графство Бигорр
• Виконтство Беарн
• Список графов Фуа
• Графство Каркассон

Литература

• Monlezun, Jean Justin. [books.google.com/books/pdf/Histoire_de_la_Gascogne.pdf?id=sHW_kCR87l8C&output=pdf&sig=KDJUp8tgj00AvnNhQuhkFl1Daow Histoire de la Gascogne] = Histoire de la Gascogne depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. — J.A. Portes, 1846—1850. (фр.) ([armagnac.narod.ru/Monlezun/Monl_G.htm русский перевод])
• J. de Jaurgain. [archive.org/details/lavasconietude01jauruoft La Vasconie, étude historique et critique, deux parties]. — Pau, 1898, 1902.
• Settipani C. La Noblesse du Midi Carolingien. Etudes sur quelques grandes familles d'Aquitaine et du Languedoc, du IXe au XIe siècles. Toulousain, Périgord, Limousin, Poitou, Auvergne. — Oxford: Linacre College, Unit for Prosopographical Research, 2004. — 388 p. — ISBN 1-900934-04-3.
• Stasser T. Autour de Roger le Vieux. Stratégies matrimoniales dans le Midi medieval au Xe siècle // Annales du Midi, 108. — 1996.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE%20NOBILITY.htm#_Toc225906276 COMTES de FOIX] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 5 декабря 2009. [www.webcitation.org/66gox4SPR Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
• [www.foixstory.com Histoire biographique des comtes de Foix] (фр.). Проверено 5 декабря 2009. [www.webcitation.org/66gp0hEXT Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Дом Фуа-Каркассон

Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.