Дом сигнаторов
| Дом сигнаторов Signatarų namai | |
|---|---|
| |
| Местонахождение | Литва: Вильнюс |
| Сайт | [www.lnm.lt/ru/exposition-locations/house-of-signatories .lt/ru/exposition-locations/house-of-signatories] |
Дом сигнаторов (лит. Signatarų namai) — историко-архитектурный памятник, в котором 16 февраля 1918 года был подписан Акт о восстановлении независимости Литовского государства; вместе с тем филиал Национального музея Литвы, располагающийся в Вильнюсе, на улице Пилес, 26 (Pilies g. 26). Здание является объектом культурного наследия государственного значения, имеющим археологическую, мемориальную, историческую, художественную, архитектурную ценность и охраняется государством; код в Регистре культурных ценностей Литовской Республики 1046[1].
Музей открыт, за исключением воскресенья и понедельника, с 10.00 до 17.00. Цена билета 0,6 евро (для музейных работников, членов творческих союзов, детей дошкольного возраста и других категорий посещение бесплатное); экскурсии на литовском, русском, английском языках (услуги экскурсовода на иностранном языке для группы до 15 человек стоят 6 евро).
Содержание
История
Здание в этом месте упоминается в документах, начиная с 1645 года, принадлежало сменяющимся владельцам и неоднократно ремонтировалось. После пожаров 1748 и 1749 годов дом был восстановлен с надстройкой третьего этажа. До 1789 года здание принадлежало церкви, позднее светским владельцам. Здесь располагались мастерская златокузнеца, магазин с широким выбором товаров, трактир.
Во второй половине XIX века здание приобрели Карл и Юзефа Штраль. В конце XIX века здание после реконструкции по проекту архитектора Алексея Полозова приобрело неоренессансные формы, изменился его план. Главный фасад, выходящий на улицу Пилес, украшают расположенные в нишах второго этажа скульптуры, символизирующие земледелие и рыболовство; над ними на третьем этаже в овальных нишах — бюсты мужчин[2]. Помимо реконструкции, проведённой в 1893—1895 годах Алексеем Полозовым, здание претерпело реконструкцию в 1897—1898 и 1907 годах по проекту архитектора Аполлинария Микульского[1].
После смерти отца дом унаследовал купец третьей гильдии Казимир Штраль. Его дочери владели домом до национализации в 1940 году.
В здании на первом этаже действовала популярная кофейня Штраля («Белый Штраль», чтобы отличить от работавшей с 1912 года на углу нынешнего проспекта Гедимино и улицы Тоторю кофейни «Красный Штраль» и «Зелёного Штраля», открытого после Первой мировой войны на проспекте Мицкевича, нынешнем проспекте Гедимино, рядом с гостиницей «Жорж»[3]) и сдавались квартиры на других этажах. Одну из квартир на третьем этаже в сентябре 1914 года арендовало Литовское общество по оказанию помощи пострадавшим от войны для Центрального комитета общества. В этом помещении 16 февраля 1918 года собралась Тариба (члены которой одновременно входили и в ЦК упомянутого общества по оказанию помощи пострадавшим от войны) и приняла Акт о независимости Литвы. После того, как Вильно оказалось в составе Польши, здесь обосновалось Литовское благотворительное общество, в своей деятельности продолжившее работу Литовского общества по оказанию помощи пострадавшим от войны. В 1928 году в той же квартире поселился педагог и общественно-культурный деятель Повилас Каразия. В 1931 году в квартиру вселился Антанас Крутулис, много сделавший для культуры Виленского края учитель гимназии Витаутаса Великого. Некоторое время здесь жил студент виленского Университета Стефана Батория Винцас Жиленас, главный редактор газеты „Vilniaus žodis“ (1935—1939), который стал после Второй мировой войны историком культуры и музееведом. После войны в комнате, где был подписан Акт о независимости Литвы, была устроена однокомнатная квартира.
В 1992 году Вильнюсский городской Совет первого созыва принял постановление об учреждении Дома сигнаторов Акта о независимости Литвы. В 1998 году здание было передано Вильнюсским самоуправлением Министерству культуры. С 2003 года Дом сигнаторов — филиал Национального музея Литвы с экспозицией, посвященной сигнаторам Акта независимости Литвы и истории национального движения, восстановления независимости и его укрепления.[4]
Экспозиция
В холле Дома сигнаторов экспонируется картина художника Пятраса Калпокаса «Сигнаторы», написанная для Всемирной выставки 1939 года в Нью-Йорке. Из-за Второй мировой войны картина, как и другие экспонировавшиеся на Всемирной выставке произведения, не могли вернуться в Литву. Картина Калпокаса вернулась в Литву спустя почти семь десятилетий. В зале Дома сигнаторов проводятся мероприятия, связанные с историей государственности Литвы.
В тринадцати комнатах развернута экспозиция, представляющая литовское национальное движение конца XIX — начала XX веков (комната I), карты начала XX века, очерчивающие территорию Литвы (комната III), достижения литовской дипломатии в признании независимого Литовского государства (комната IV), деятельность литовской эмиграции, в начале XX века пропагандировавшей идею независимости Литвы за рубежом (комната X), деятельность Литовского общества по оказанию помощи пострадавшим от войны, которое в условиях германской оккупации стало играть роль центра политической жизни (комната XI), значение Литовской конференции 18—22 сентября 1917 года, на которой было сформулировано стремление к независимости Литвы и избрана Тариба (комната XII).
В комнате, в которой был подписан Акт о независимости Литвы (комната XIII), экспонируются фотографии членов Тарибы, опубликованный в газете «Летувос айдас» („Lietuvos aidas“) Акт о независимости, единственная сохранившаяся фотография, запечатлевшая вид комнаты того времени.
В нескольких комнатах устроены мемориальные экспозиции, посвящённые выдающимся деятелям литовского национального движения — Йонасу Басанавичюсу (комната II), Миколасу Биржишке (комната V), Йонасу Вайлокайтису и прелату Казимерасу Стяпонасу Шаулису (комната VII).
В портретной галерее (комната VIII) экспонируются портреты членов Литовской Тарибы, написанные художником Римгаудасом Жебенкой и подаренные Клубом сигнаторов Акта о восстановлении независимости Литвы 11 марта 1990 года.[5]
Напишите отзыв о статье "Дом сигнаторов"
Примечания
- ↑ 1 2 [kvr.kpd.lt/heritage/Pages/KVRDetail.aspx?lang=lt&MC=1046 Namas, vad. Signatarų namais] (лит.). Kultūros vertybių registras. Kultūros paveldo departamentas prie Kultūros ministerijos. Проверено 9 июня 2015.
- ↑ Jurkštas Vytautas. Štralio namas // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų leidykla, 1988. — Т. 1: Vilnius. — С. 206—207. — 792 с. — 25 000 экз. (лит.)
- ↑ Mieczysław Jackiewicz. [kurierwilenski.lt/2013/01/18/kawiarnie-restauracje-i-inne-lokale-w-wilnie-1/ Kawiarnie, restauracje i inne lokale w Wilnie (1)] (польск.). Kurier Wileński. Kurier Wileński (18 January 2013). Проверено 7 июня 2015.
- ↑ [www.lnm.lt/ru/exposition-locations/house-of-signatories/history История Дома сигнаторов]. Национальный музей Литвы. Lietuvos nacionalinis muziejus (2004—2014). Проверено 7 июня 2015.
- ↑ [www.lnm.lt/ru/exposition-locations/house-of-signatories/expositions Экспозиция Дома сигнаторов]. Национальный музей Литвы. Lietuvos nacionalinis muziejus (2004—2014). Проверено 7 июня 2015.
Ссылки
- [www.lnm.lt/ru/exposition-locations/house-of-signatories Дом сигнаторов]
Отрывок, характеризующий Дом сигнаторов
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.
Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.
