Дом с химерами (Харьков)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
общественное здание
Гимназия Покровской
ныне Театральный факультет ХГУИ

Вид с угла улиц Чернышевской и Гаршина
Страна Украина
Город Харьков
Координаты 50°00′29″ с. ш. 36°14′34″ в. д. / 50.00806° с. ш. 36.24278° в. д. / 50.00806; 36.24278 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.00806&mlon=36.24278&zoom=14 (O)] (Я)
Тип здания учебное
Архитектурный стиль модерн, английская готика
Автор проекта В. Н. Покровский,
П. В. Величко
Строитель П. В. Величко, В. Н. Покровский
Строительство 19121914 годы
Статус памятник архитектуры
Состояние ремонт 1990-х; ныне эксплуатируется
 памятник архитектуры

Дом с химерами (укр. будинок з хімерами, англ. House with Chimeras 19121914) — архитектурный памятник в Харькове в стиле модерн с элементами английской готики. Архитекторы здания В. Н. Покровский, П. В. Величко. Расположен на улице Чернышевской, 79.





История

Кроме двух казённых женских гимназий (1-я на Рымарской, 11, сейчас шестая школа; 2-я на Вознесенской площади, разрушена в войну, на фундаменте построен гл. корпус ХИИТа), в Харькове также было несколько частных. Некоторые из них были наделены всеми правами государственных учебных заведений Министерства народного просвещения Российской империи. Самыми известными частными женскими гимназиями были: Д. Оболенской (Пушкинская, 22, разрушена в войну), Е. Драшковской (Сумская, 14, сохранилась) и сестёр Покровских. Гимназией управляла старшая, Е. Н. Покровская.

У сестёр Покровских брат, 49-летний Владимир Николаевич (1863 г.р.), был известным архитектором, в тот момент (с 1907 по 1917) главным архитектором Харьковской православной епархии. Он и спроектировал им новое большое шестиэтажное здание из красного кирпича для расширения гимназии.

Частная гимназия Покровской просуществовала до 1920 года. В советское время в здании размещалась восьмилетняя школа № 62, потому здание и футбольное поле за ним часто называли просто «шестьдесят вторая». В 1965 году школу закрыли по причине непосредственного соседства с туберкулезным диспансером (ул. Чернышевская, 81). Открывшейся в том же году в посёлке Пятихатки (включенном на тот момент в состав Киевского района Харькова) на проспекте Академика Курчатова, 23 средней школе передали её номер — 62, но с прежней 62-й школой школа в Пятихатках никак не связана. Приблизительно до 1973 года в этом здании была размещена вечерняя школа рабочей молодёжи № 17, которая из-за аварийного состояния здания также была закрыта.

Около пятнадцати лет, по конец 1980-х годов, здание стояло заколоченным, затем было передано театральному факультету института искусств имени И. П. Котляревского. Несколько лет здание восстанавливали; студенты принимали в этом активное участие, участвуя в субботниках.

Интересные факты

  • Скульптурные элементы здания, помимо рыцарских гербов, химер, саламандр, волков, включают в себя также головы самого Покровского и его помощника техника-архитектора Величко. Их внесли в проект сёстры Покровские без ведома брата. Скульптуры архитекторов — относительно молодого Величко справа в виде средневекового студиозуса-писца и Покровского в очках слева в виде профессора-чтеца — и поныне, как каждый может видеть, выглядывают из-под балкона второго этажа.
  • Первоначально Величко держал в правой руке стило либо перо, чтобы писать в книге, которую держит в правой руке. Между реставрацией 1990-х и 2003 годом данный пишущий предмет был обломан, и в 2000-х годах, как видно на фотографиях, студенты на место пера постоянно вставляют сигарету.
  • На уровне четвёртого этажа зеркально-симметрично, слева и справа от центральной части здания, видны созданные в 1914 году две скульптуры согнувшихся человекоподобных существ, подпирающих большие вертикальные колонны фасада. И только через 87 лет после их лепки — после выхода на экран в 2001 году фильма по трилогии Джона Толкина «Властелин колец», — стало видно поразительное сходство данных человекоподобных с персонажем фэнтези Голлумом. За данными скульптурами так и закрепилось название «Горлумы»[1] (левый и правый). Кроме того, у современных студентов театрального факультета стало принято подкрашивать тому, до которого можно дотянуться из окна 4 этажа, ногти.
  • Первый официальный футбольный матч прошёл в Харькове 8 мая 1910 года между первой и второй командами города в будущем дворе данного здания, где находилось стандартное футбольное поле, тянувшееся до двора шведского консула Адольфа Мюнха ( Дом чая ) на улице Мироносицкой.

Скульптуры архитекторов

Погрудные скульптуры архитекторов размещены на фасаде здания подпирающими балкон 2 этажа:

Напишите отзыв о статье "Дом с химерами (Харьков)"

Примечания

  1. В одном из первых пересказов романа «Властелин Колец» на русский язык, пересказчики немотивированно изменили имя персонажа с Голлума на Горлума. Данное вмешательство в текст прижилось и по популярности не уступает оригинальному имени

Литература

  • Н. Т. Дьяченко. Улицы и площади Харькова. X., Прапор, 1977.
  • Харьков: Архитектура, памятники, новостройки. Путеводитель. Сост. А. Ю. Лейбфрейд, В. А. Реусов, А. А. Тиц.- Х.: Прапор, 1985.
  • А. Ю. Лейбфрейд, Ю. Полякова. Харьков. От крепости до столицы. Х., Фолио, 2004.
  • К. Кеворкян. Первая столица. Х., Фолио, 2007.
  • Л. Ордин, Л. Строков. Мяч в игре. Рассказы о футболе. — Харьков: Харьковское книжное издательство, 1964.

Отрывок, характеризующий Дом с химерами (Харьков)

Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»