Донигер, Уэнди
Поделись знанием:
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
| Уэнди Донигер |
Уэнди Донигер (в замужестве — О’Флаэрти; англ. Wendy Doniger (O’Flaherty), род. 20 ноября 1940, Нью-Йорк, США) — американский индолог, профессор истории религии в Чикагском университете.[1] Известна своими исследованиями в области сравнительной мифологии.
Содержание
Биография
Родилась в Нью-Йорке в семье еврейских иммигрантов. Её отец, Лестер Донигер (1909—1971), был книгоиздателем. В школьные годы изучала балет под руководством Джорджа Баланчина и Марты Грэм. В 1962 году окончила summa cum laude Радклиффский колледж, получив степень бакалавра по индологии и санскриту. Продолжила учёбу в Гарвардском университете, где в 1963 году получила степень магистра искусств. В 1963—1964 годах занималась научно-исследовательской деятельностью в Индии в качестве научного сотрудника Американского института индийских исследований. В 1968 году защитила в Гарварде докторскую диссертацию на тему «Asceticism and Sexuality in the Mythology of Siva» («Аскетизм и сексуальность в мифологии Шивы»). Её научным руководителем был Дэниел Ингаллс. В 1973 году защитила вторую докторскую диссертацию, на этот раз в Оксфордском университете. Тема диссертации: «The Origins of Heresy in Hindu Mythology». В последующие годы получила почётные докторские степени от шести университетов.[1]
С 1978 года преподаёт в Чикагском университете, где в настоящее время занимает должность профессора и заведующего кафедрой истории религии. С 1979 года входит в редакционную коллегию журнала History of Religions. В 1984 году была избрана президентом Американской академии религии, а в 1997 году — президентом Ассоциации азиатских исследований. Входит в международную редакционную коллегию «Энциклопедии Британники».[1]
Является лауреатом ряда литературных премий.[1][2]
Отзывы
Донигер называют «одним из крупнейших американских учёных в области гуманитарных наук».[3] Её монографии получили положительные оценки ряда учёных.[4][5] Ричард Гомбрич назвал монографию Донигер «Hindu Myths: A Sourcebook Translated from the Sanskrit» «интеллектуальным триумфом».[6][6] Выполненный ею перевод 108 гимнов из «Риг-веды» был назван «самым достоверным».[7] Донигер также назвали «одним из наиболее выдающихся мифографов нашего времени».[8]
Вышедшая в 2009 году книга Донигер «The Hindus: An Alternative History» получила положительные отзывы от Library Journal,[9] Times Literary Supplement,[10] New York Review of Books,[11] The New York Times[12] и The Hindu.[13] По данным Hindustan Times в Индии эта книга стала бестселлером.[14] В 2010 году National Book Critics Circle назвал «The Hindus: An Alternative History» финалистом своей премии.[15] Индуистский американский фонд выступил в этой связи с протестом, утверждая, что книга была написана предвзято и содержала многочисленные неточности.[16]
Донигер регулярно подвергается критике со стороны индуистских деятелей и организаций, по мнению которых она представляет индуизм в неверном свете.[17][18] Одним из наиболее известных критиков Донигер и ряда других западных индологов является Раджив Малхотра.[19] Малхотра критикует Донигер за использование концепций психоанализа в интерпретации незападных предметов и в демонизации индуизма, приводящей к тому, что молодые индусы «стыдятся своей религии».[20] Отвечая на критику, Донигер отметила, что её книги имеют такое же право на существование, как и любые другие книги на эту тему. Она также добавила, что не считает, что занимаясь переводом и интерпретацией индуистских текстов, она каким либо образом принижает их религиозное значение.[21]
В марте 2010 года сооснователь Американского индуистского фонда Асим Шукла обсуждал с Донигер содержание её книги «The Hindus: An Alternative History» в финансируемом Washington Post блоге о религии. Шукла обвинил Донигер в чрезмерно сексуальной и экзотичной интерпретации ряда наиболее священных фрагментов индуистских текстов. Донигер в ответ указала на то, что книга пользуется большой популярностью в Индии и попросила указать на конкретные «неверные» интерпретации.[22] Профессор богословия Альбертского университета Эрл Во назвал этот спор примером конфликта между религиозной традицией и западными аналитическими инструментами, такими как психология Фрейда.[23]
Избранная библиография
Донигер является автором 16 книг, 9 комментированных переводов (преимущественно с санскрита) и сотен научных и публицистических статей. Публиковалась в таких изданиях, как New York Times Book Review, London Review of Books, Times Literary Supplement, The Times, The Washington Post, U.S. News & World Report, International Herald Tribune, Parabola, The Chronicle of Higher Education, Daedalus, The Nation и Journal of Asian Studies.[1]
Монографии
- Served as Vedic consultant and co-author, and contributed a chapter ("Part II: The Post-Vedic History of the Soma Plant, " pp. 95–147) in Soma: Divine Mushroom of Immortality, by R. Gordon Wasson (New York: Harcourt Brace, 1968). 381 pp.
- Asceticism and Eroticism in the Mythology of Siva (Oxford University Press, 1973). 386 pp.
- The Ganges (London: Macdonald Educational, 1975).
- [books.google.com/books?id=Ug_9cVR4lW8C The Origins of Evil in Hindu Mythology] (Berkeley: University of California, 1976). 411 pp.
- [books.google.com/books?id=EBvHzornoMwC Women, Androgynes, and Other Mythical Beasts] (Chicago: University of Chicago Press, 1980). 382 pp.
- [books.google.com/books?id=vhNNrX3bmo4C Dreams, Illusion, and Other Realities] (Chicago: University of Chicago Press, 1984). 361 pp.
- Tales of Sex and Violence: Folklore, Sacrifice, and Danger in the Jaiminiya Brahmana (Chicago: University of Chicago Press, 1985). 145 pp.
- [books.google.com/books?id=N7mBwsmp-g0C Other Peoples' Myths: The Cave of Echoes]. (New York: Macmillan, 1988). 225 pp.
- [books.google.com/books?id=76Oh3p2vpe4C The Implied Spider: Politics and Theology in Myth]. The 1996—1997 ACLS/AAR Lectures. New York: Columbia University Press, 1998; 200 pp.
- [books.google.com/books?id=G4pgM3birUwC Splitting the Difference: Gender and Myth in Ancient Greece and India]. The 1996 Jordan Lectures. Chicago and London: University of London Press and University of Chicago Press, 1999. 376 pp.
- Der Mann, der mit seiner eigenen Frau Ehebruch beging. Mit einem Kommentar von Lorraine Daston. Berlin: Suhrkamp, 1999. 150 pp.
- [books.google.com/books?id=KfA9ByNVjZ8C The Bedtrick: Tales of Sex and Masquerade]. Chicago: University of Chicago Press, 2000. 599 pp. Won the Rose Mary Crawshay prize from the British Academy for the best book about English literature written by a woman, 2002.
- La Trappola della Giumenta. Trans. Vincenzo Vergiani. Milan: Adelphi Edizione, 2003.
- The Woman Who Pretended to Be Who She Was. New York: Oxford University Press, 2005. 272 pp.
- The Hindus: An Alternative History. New York: Penguin Press, 2009. 789 pp.
Переводы
- Hindu Myths: A Sourcebook, translated from the Sanskrit. Harmondsworth: Penguin Classics, 1975; 357 pp.
- The Rig Veda: An Anthology, 108 Hymns Translated from the Sanskrit (Harmondsworth: Penguin Classics, 1981).
- (with David Grene) Antigone (Sophocles). A new translation for the Court Theatre, Chicago, production of February, 1983.
- [books.google.com/books?id=6hwNAQAAIAAJ Textual Sources for the Study of Hinduism], in the series Textual Sources for the Study of Religion, edited by John R. Hinnells (Chicago: University of Chicago Press, 1990). 211 pp.
- (с Дэвидом Грене). Oresteia. A New Translation for the Court Theatre Production of 1986. (Chicago: University of Chicago Press, 1988). 249 pp.
- Mythologies. A restructured translation of Yves Bonnefoy's Dictionnaire des Mythologies, prepared under the direction of Wendy Doniger (Chicago: University of Chicago Press. 1991). 2 vols., c. 1,500 pp.
- The Laws of Manu. A new translation, with Brian K. Smith, of the Manavadharmasastra (Harmondsworth: Penguin Classics, 1991).
- [books.google.com/books?id=wAAiY4J5-ekC Vātsyāyana Kāmasūtra]. A new translation by Wendy Doniger and Sudhir Kakar. New York: Oxford University Press, 2002.
- The Lady of the Jewel Necklace and The Lady Who Shows Her Love. Harsha’s Priyadarsika and Ratnavali. Clay Sanskrit Series. New York: New York University Press, JJC Foundation, 2006.
Сборники (редактор-составитель)
- The Concept of Duty in South Asia. Edited (with J. D. M. Derrett), with an introduction (pp. xiii-xix) and an essay ("The clash between relative and absolute duty: the dharma of demons, " pp. 96–106) by W. D. O’Flaherty. (London: School of Oriental and African Studies). 240 pp.
- The Critical Study of Sacred Texts. Edited, with an introduction (pp. ix-xiii). (Berkeley: Graduate Theological Union, Religious Studies Series, 1979). 290 pp.
- [books.google.com/books?id=4WZTj3M71y0C Karma and Rebirth in Classical Indian Traditions]. Edited, with an introduction (pp. i-xv) and an essay ("Karma and rebirth in the Vedas and Puranas, " pp. 1–39). (Berkeley: University of California Press; 1980). 340 pp. Reprinted, Banarsidass, 1999.
- The Cave of Siva at Elephanta. by Wendy Doniger O’Flaherty, Carmel Berkson, and George Michell (Princeton: Princeton University Press, 1983).
- Religion and Change. Edited by Wendy Doniger O’Flaherty. History of Religions 25:4 (May, 1986).
- [books.google.com/books?id=Jb1Wa_SRNewC Animals in Four Worlds: Sculptures from India]. Photographs by Stella Snead; text by Wendy Doniger (pp. 3–23) and George Michell (Chicago: University of Chicago Press, 1989).
- [books.google.com/books?id=-kZFzHCuiFAC Purana Perennis: Reciprocity and Transformation in Hindu and Jaina Texts]. Essays by David Shulman, V. Narayana Rao, A. K. Ramanujan, Friedhelm Hardy, John Cort, Padmanabh Jaini, Laurie Patton, and Wendy Doniger. Edited by Wendy Doniger. (SUNY Press, 1993). 331 pp.
- [books.google.com/books?id=Nkac7lveToEC Off with Her Head! The Denial of Women’s Identity in Myth, Religion, and Culture]. Ed., with Howard Eilberg-Schwartz. Berkeley: University of California Press, 1995.
- [books.google.com/books?id=OgsTmeRHpeUC Myth and Method]. Ed., with Laurie Patton. Virginia: University of Virginia Press, 1996.
Напишите отзыв о статье "Донигер, Уэнди"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [divinity.uchicago.edu/faculty/doniger_cv.pdf Wendy Doniger, Curriculum Vitae.]
- ↑ [www.chicagohumanities.org/en/Genres/Philosophy/2010-Wendy-Doniger-The-Lingam-Made-Flesh.aspx Chicago Humanities Festival | Art Institute of Chicago President’s Lecture: Wendy Doniger, The Lingam Made Flesh]
- ↑ Martha Craven Nussbaum, The clash within: democracy, religious violence, and India’s future, Harvard University Press, 2007 p. 249.
- ↑ [www.jstor.org/stable/3172346 Vijaya Nagarajan, 'Review of The Bedtrick,'] in Journal of Religion 84.2 (April 2004).
- ↑ [www.jstor.org/stable/3170935 Lindsey B. Harlan, 'Review of The Implied Spider,'], in Church History 68.2 (June 1999)
- ↑ 1 2 Richard Gombrich, Hindu Myths: A Sourcebook Translated from the Sanskrit by Wendy Doniger O'Flaherty Religious Studies, Vol. 14, No. 2 (Jun., 1978), pp. 273–274
- ↑ Ioan P. Culianu, «Ask Yourselves in Your Own Hearts…» History of Religions, Vol. 22, No. 3 (Feb., 1983), pp. 284—286
That is why, with the exception of Geldner’s German translation, the most reliable modern translations of the Rgveda-W. O’Flaherty’s being one of them-are only partial. However, W. O’Flaherty has, in her present translation, a wider scope than other scholars — Louis Renou, for instance, whose Hymnes speculatifs du Veda are a model of accuracy — who prefer to limit their choice to one thematic set of hymns.
- ↑ Sudhir Kakar, untitled review of Other People’s Myths: The Cave of Echoes by Wendy Doniger O’Flaherty The Journal of Religion, Vol. 70, No. 2 (Apr., 1990), pp. 293—294 The University of Chicago Press [0-www.jstor.org.lrc.cod.edu/stable/1203930]
- ↑ James F. DeRoche, Library Journal, 2009-02-15
- ↑ David Arnold. «Beheading Hindus And other alternative aspects of Wendy Doniger’s history of a mythology», Times Literary Supplement, July 29, 2009
- ↑ David Dean Shulman, [www.nybooks.com/articles/archives/2009/nov/19/a-passion-for-hindu-myths/ 'A Passion for Hindu Myths,'] in New York Review of Books, Nov 19, 2009, pp.51-53.
- ↑ Pankaj Mishra, «[www.nytimes.com/2009/04/26/books/review/Mishra-t.html 'Another Incarnation',]», in New York Times, April 24, 2009
- ↑ A R Venkatachalapathy, «[beta.thehindu.com/arts/books/article323791.ece Understanding Hinduism]» The Hindu March 30, 2010
- ↑ «[www.hindustantimes.com/lifestyle-news/books/Top-authors-this-week/Article1-465565.aspx Top authors this week]» Hindustan Times Indo-Asian News Service New Delhi, October 15, 2009
- ↑ [artsbeat.blogs.nytimes.com/2010/01/23/national-book-critics-circle-finalists-are-announced/?scp=1&sq=book%20critics%20circle&st=cse] «National Book Critics Circle Finalists Are Announced» New York Times January 23, 2010
- ↑ [www.hinduamericanfoundation.org/media/pr/nbccletter HAF Urges NBCC Not Honor Doniger’s Latest Book], as reprinted in [latimesblogs.latimes.com/jacketcopy/2010/03/donigerprotest.html LA Times], [www.newyorker.com/online/blogs/books/2010/03/in-the-news-76.html New Yorker], [sify.com/news/ny-hindus-denounce-book-news-national-kdrnV1jihgj.html Sify]
- ↑ Martha C. Nussbaum, The Clash Within: Democracy, Religious Violence, and India’s Future, (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2009), p. 248
- ↑ Christian Lee Novetzke, «The Study of Indian Religions in the US Academy», India Review 5.1 (May 2006), 113—114
- ↑ [www.indianjournals.com/ijor.aspx?target=ijor:wa&volume=11&issue=3&article=003 The axis of neo-colonialism, Malhotra Rajiv, World Affairs, Year : 2007, Volume : 11, Issue: 3, Print ISSN: 0971-8052.]
- ↑ Prema A. Kurien, A place at the multicultural table: the development of an American Hinduism,Rutgers University Press, 2007 p. 202
- ↑ «I don’t feel I diminish Indian texts by writing about or interpreting them. My books have a right to exist alongside other books.» Amy M. Braverman. [magazine.uchicago.edu/0412/features/index.shtml «The interpretation of gods»]. University of Chicago Magazine, 97.2 (December 2004).
- ↑ [newsweek.washingtonpost.com/onfaith/panelists/aseem_shukla/2010/03/whose_history_is_it_anyways.html Aseem Shukla, 'Whose history is it anyway?'], Washington Post, March 17, 2010.
- ↑ Engler, Steven; Grieve, Gregory P. [books.google.com/books?id=NleE_GnZ_NgC&pg=PA262&dq=wendy+doniger+criticism&hl=en&ei=k342TKq3NIT58AaMl5CcAw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=10&ved=0CFEQ6AEwCTge#v=onepage&q=wendy%20doniger%20criticism&f=false Historicizing Tradition in the Study of Religion], pp. 261—263.
Ссылки
- [divinity.uchicago.edu/faculty/doniger.shtml Уэнди Донигер] на сайте Чикагского университета
- [divinity.uchicago.edu/faculty/doniger_cv.pdf Curriculum Vitae]
- [divinity.uchicago.edu/faculty/doniger_publications.pdf Библиография]
Отрывок, характеризующий Донигер, Уэнди
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
