Донн, Джон

Джон Донн
John Donne
Миниатюра Исаака Оливера, 1616
Род деятельности:	поэт, священник

Джон Донн (англ. John Donne; 21 января 1572, Лондон — 31 марта 1631) — английский поэт и проповедник, настоятель лондонского собора Святого Павла, крупнейший представитель литературы английского барокко («метафизическая школа»). Автор ряда любовных стихов, элегий, сонетов, эпиграмм, а также религиозных проповедей. С переводов Донна на русский язык начал свою литературную карьеру нобелевский лауреат Иосиф Бродский.

Биография

Джон Донн родился 21 января или между 24 января и 19 июня 1572 года в Лондоне в католической семье. Его отец, Джон Донн, был старостой цеха лондонских торговцев скобяными товарами. Мать, Элизабет Хейвуд, также происходила из католической семьи, была дочерью драматурга Джона Хейвуда и внучатой племянницей Томаса Мора. Члены семьи из-за принадлежности к католической церкви не раз подвергались преследованиям со стороны властей. Отец умер, когда сыну было три года. Мать Донна через несколько месяцев вышла замуж за богатого вдовца Джона Симинджеса. Донн воспитывался в духе католицизма. Учился в Оксфордском и Кембриджском университетах, но ни там, ни там не получил диплома: действовали ограничения, введённые для католиков. Продолжил обучение в школе барристеров Линкольнз Инн. Здесь же учился и брат Донна Генри до своего ареста в 1593 году за предоставление убежища католическому священнику Генри Харрингтону.

По окончании обучения Донн вёл рассеянный образ жизни, истратив большую часть своего наследства. В 1596—1597 годах совершил путешествие на европейский континент, участвовал в военных походах Уолтера Рэли и графа Эссекса в Кадис и на Азорские острова. Его первый биограф Исаак Уолтон писал в 1640 году, что Донн не вернулся сразу в Англию, а несколько лет прожил в Италии и Испании, знакомясь с законами и обычаями и изучая языки этих стран.

По возвращении Донн устроился на работу секретарём у влиятельного придворного, хранителя королевской печати, сэра Томаса Эджертона. Влюбившись в племянницу патрона, Анну Мор, втайне женился на ней (1601). Когда Эджертон узнал об этом, он выгнал Донна и добился его заключения во Флитскую тюрьму. Освободившись из тюрьмы, Донн вместе с Анной поселяется в имении её родственников Перфорд в графстве Суррей. Лишь в 1609 году отец Анны признал его своим зятем. Донн зарабатывал на жизнь адвокатурой и был помощником епископа Томаса Мортона. Занимается богословием, внимательно изучает доктрины католической и англиканской церквей. В это же время поэт включается в полемику с католиками на стороне протестантов, написав памфлеты «Псевдомученик» (1610) и Ignatius his Conclave («Игнатий и его конклав», 1611), направленный против ордена иезуитов. На полемический дар Донна обращает внимание Яков I. Уверенный в том, что Донну суждено стать прекрасным проповедником, король всячески отклонял просьбы покровителей поэта о предоставлении ему светской должности.
В 1611 году Донн создаёт «Анатомию мира», в 1612 году — «Развитие души».

Дважды (в 1601 и 1614) Донн становится депутатом парламента. Его семья быстро растёт — в течение ряда лет у Анны практически ежегодно рождается по ребенку. Донн испытывал серьёзные материальные трудности. Причины перехода Донна в англиканскую веру неизвестны, вероятно это было следствием пережитого им духовного кризиса. Смерть детей (дочери и сына) ускорила принятие Донном важного для него решения. В сонете XVII из цикла «Благочестивые сонеты», посвящённом памяти жены, комментаторы видят доказательства, что именно Анна помогла Донну обрести душевное равновесие после разрыва с католической церковью.

В январе 1615 года рукоположен в сан диакона, затем — священника. Регулярно читал проповеди в Линкольнз Инн, трёх церквях своего прихода и по особым случаям в домах друзей.

В августе 1617 года Анна родила мёртвого ребёнка и умерла через пять дней после родов.

В 1618 году Донн получает степень доктора богословия Кембриджского университета. Сопровождал виконта Донкастера, направленного с дипломатической миссией в Германию (1619). Вернулся в Англию в 1620 году.

В ноябре 1621 года Донн становится настоятелем Собора Святого Павла в Лондоне. Имел репутацию красноречивого проповедника, обладающего даром убеждения. Сохранилось 160 его проповедей, в том числе и самая знаменитая — Death’s Duel, произнесённая им в Уайтхолле перед королём Карлом I 25 февраля 1631 года за несколько недель до собственной смерти. В этой проповеди Донн развивал мысль о том, что Христос «покончил с собой чудесным и сознательным излучением души» на кресте. Исаак Уолтон писал о впечатлении, произведённом проповедью Донна на слушателей:

Многие тогда, видя его слёзы и слыша его слабый голос, признали, что текст был выбран пророчески, и что доктор Донн прочёл проповедь на собственное погребение.

Донн скончался 31 марта 1631 года. Непосредственно перед смертью велел создать собственный портрет в са́ване. Скульптурный вариант этого портрета установлен над могилой Донна в Соборе Святого Павла. Согласно своей последней воле, Донн изображен в смертном саване, стоящим на невысокой узкой урне, как бы оберегая заключенный в ней прах. Во время Великого пожара 1666 г. все памятники в соборе св. Павла погибли, от них остались лишь изуродованные почерневшие обломки. Только один-единственный памятник был найден невредимым среди ужасных руин - статуя Джона Донна на хрупкой урне. И сегодня, столетия спустя, поэт-священник стоит на своем месте в усыпальнице собора, продолжая оберегать вечный покой доверившихся его попечению душ.

Его произведения не издавались при жизни и распространялись только в рукописях, сам Донн не хотел их публиковать. Первая книга вышла лишь в 1633 году.

В честь Джона Донна назван кратер на Меркурии.

Произведения

Поэзия

Для лирики Донна характерны изощрённость, усложнённый синтаксис, образность, игра на контрастах, многозначность. Его стихи адресованы подготовленному читателю, способному совершить определённое интеллектуальное усилие для их понимания. Он не первый в поэзии использовал кончетто, но сделал его важным приёмом своей лирики, — неожиданная ассоциация приходила на помощь автору в выражении движения мысли.
Первыми произведениями Донна стали сатирические стихи на современное английское общество. Сатира I датируется 1593 годом. Пять сатир имели хождение в рукописных списках под наименованием «Книга сатир Донна». Донн отверг елизаветинскую традицию высокого поэтического слога; намеренно снижая стиль, он сближает свои произведения с сатирой Ренессанса. Стихотворные произведения созданы в новаторской для поэзии того периода форме драматического монолога.
С точки зрения изучения эволюции убеждений Донна интересна Сатира III (1593 или 94), посвящённая вопросам религии. Лирический герой сатиры не находит истины ни в одной из земных церквей. По мнению биографов, уже в 90-е годы Донн сомневался в положениях католической доктрины.
Любовные элегии Донна во многом полемизируют с произведениями современных ему поэтов-петраркистов, находившихся в плену отработанных шаблонов. Пародируя, Донн в то же время переосмысливает традиции Петрарки, создавая свой собственный вариант петраркизма.
По обычаю того времени Донн много писал на заказ для своих друзей и покровителей. Таковы две поэмы «Первая годовщина» или «Анатомия мира» (An Anatomy of the World, 1611) и «Вторая годовщина» (1612), посвящённые памяти Элизабет, дочери Роберта Друри. Произведения «на случай» стали серьёзным размышлением о распаде мира, разрушенной гармонии, потери связи между человеком (микрокосмом) и вселенной (макрокосмом), противопоставлении земного и небесного, воплощённого в идеализированном образе умершей девушки.
Одной из вершин творчества Донна считаются циклы сонетов La Corona (ок. 1607—1609) и «Благочестивые размышления» (иначе «Благочестивые сонеты»). Итальянское название первого цикла указывает на связь с распространённым в эпоху Ренессанса «венком сонетов». Наименование цикла, возможно, также библейская реминисценция: тленный «венок гордости» противопоставляется «венцу праведных». Каждый из семи сонетов La Corona посвящён одному из событий евангельской истории.
«Благочестивые сонеты» — 19 сонетов, 16 из которых написаны в 1609—1611 гг., последние 3 — после 1617 г. Тема этого цикла — осознание человеком неизбежности смерти, преодоление страха смерти и обретение им бессмертия.
Страстный драматизм поэтических произведений Донна в более поздние годы уступил спокойной уравновешенности. В последние годы жизни, поглощённый проповеднической деятельностью, Донн почти оставляет поэзию.

• Poems on Several Occasions (1719)
• Love Poems (1905)
• John Donne: Divine Poems, Sermons, Devotions and Prayers (1990)
• The Complete English Poems (1991)
• John Donne’s Poetry (1991)
• John Donne: The Major Works (2000)
• The Complete Poetry and Selected Prose of John Donne (2001)

Проза

Несмотря на то, что Донн известен прежде всего как поэт, большую часть его литературного наследия составляют проповеди. Обыкновенно Донн не писал к выступлению полный текст проповеди, а пользовался лишь конспектом. Окончательный письменный вариант появлялся позднее. Во время последней болезни, за три дня до смерти, Донн передал своему другу Генри Кингу тексты проповедей, завершённые по настоянию последнего. Впервые они были опубликованы сыном Донна Джоном Донном-младшим.

• Six Sermons (1634)
• Fifty Sermons (1649)
• Paradoxes, Problemes, Essayes, Characters (1652)
• Essayes in Divinity (1651)
• Sermons Never Before Published (1661)
• John Donne’s 1622 Gunpowder Plot Sermon (1996)
• Devotions Upon Emergent Occasions and Death’s Duel (1999)

На русском языке

• Стихотворения. Л.: Худлит, 1973.
• Сонеты // Западноевропейский сонет XIII—XVII веков. Л.: Издательство ЛГУ, 1988.
• Избранное. М.: Московский рабочий, 1994.
• Песни и песенки. Элегии. Сатиры. СПб.: Symposium, 2000.
• Литания. М.: Летний сад, 2002.
• По ком звонит колокол. М.: Aenigma, 2004.
• Алхимия любви. М.: Молодая гвардия, 2005.
• Стихотворения и поэмы. (Серия «Литературные памятники») М.: Наука, 2009. ISBN 978-5-02-036227-7
• Стихотворения. Священные сонеты. Литания. М.: Спорт и Культура-2000, 2009. ISBN 978-5-901682-75-3

Библиография

• Донн Дж. Стихотворения. Английская лирика первой половины XVII века. Составление, общая редакция А. Н. Горбунова. — М. : Изд-во МГУ, 1989. ISBN 5-211-00181-8.
• Горбунов А. Н. Джон Донн и английская поэзия XVI—XVII вв. М., 1993
• Макуренкова С. А. Джон Данн: Поэтика и риторика. — М., 1994.
• Нестеров А. В. Фортуна и лира: Некоторые аспекты английской поэзии конца XVI — начала XVII вв. Саратов : ЛИСКА ; СПб : Симпозиум, 2005.

Ссылки

• [shchedrovitskiy.ru/JohnDonne.php Переводы духовной поэзии Джона Донна] Дмитрий Щедровицкий
• [aenigma.ru/php/content.php?razdel=author&file1=15 Джон Донн на «Энигме»]
• [fugatemporis.com/lts/jdonnedd.pdf Джон Донн. Поединок со смертью. Перевод, вступительная статья и комментарии Н. Н. Казанского и А. И. Янковского]
• [kubersky.ru/publ/22-1-0-25 Джон Донн. Любовная лирика]. [kubersky.ru/publ/19/ «Игорь Куберский. Лирика. Переводы»], Перевод И.Куберского, 2001.
• И. Шайтанов [magazines.russ.ru/voplit/1998/6/sh.html «Уравнение с двумя неизвестными (Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский»]
• [shchedrovitskiy.ru/JohnDonne.php Переводы духовной поэзии Джона Донна]
• Луков Вл. А. [around-shake.ru/personae/3715.html Донн Джон]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2011). Проверено 21 января 2012. [www.webcitation.org/65BuoeLU9 Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Донн, Джон

– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.