Донской 4-й казачий полк
| 4-й Донской казачий графа Платова полк | |
| Годы существования |
26 мая 1835 — 1918 |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в | |
| Тип |
казачьи войска |
| Дислокация | |
| Участие в |
Крымская война, Подавление Польского восстания (1863—1864), Русско-турецкая война (1877—1878), Первая мировая война |
4-й Донской казачий графа Платова полк
Содержание
Ранние формирования полка
4-й Донской казачий полк являлся прямым наследником Донского казачьего Жирова полка, который был сформирован перед Отечественной войной 1812 года и принял участие во многих сражениях при изгнании Наполеоновской армии из России.
Первое формирование 2-го полка
Впервые Донской казачий полк под № 2 был сформирован 26 мая 1835 года на основании нового положения о Донском казачьем войске. Периодически этот полк созывался в строй и распускался на льготу, также менялся его текущий номер (в зависимости от свободного номера полка при созыве). Кроме номера в названии полка также положено было означать и имя его текущего командира.
В Крымскую войну сражался с турками на Дунае, а затем находился в Крыму и был в делах с англо-французами.
В 1863—1864 годах полк находился в Польше и принимал участие в подавлении восстания поляков.
Окончательное формирование полка
В 1874 году с Дона на внешнюю службу был вызван очередной Донской казачий № 22 полк и 27 июля 1875 года он был назван Донской казачий № 4-го полк. С этих пор оставался первоочередным и более на льготу не распускался.
В 1877—1878 годах полк состоял в 4-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Е. Т. Крылова и принимал участие в кампании против турок на Балканах.
С 24 мая 1894 года полк именовался как 4-й Донской казачий полк. 26 августа 1904 года вечным шефом полка был назван граф Платов и его имя было присоединено к имени полка.
В 1914—1917 годах полк принимал участие в Первой мировой войне.
Знаки отличия полка
- Полковое Георгиевское знамя с надписью «За отличную храбрость и поражение неприятеля в Отечественную войну 1812 года», пожалованное 29 апреля 1869 года (отличие унаследованно от Донского казачьего Жирова полка, которому знамя с этой надписью было пожаловано 8 октября 1813 года).
- Одиночные белевые петлицы на воротнике и обшлагах нижних чинов, пожалованные 6 декабря 1908 года.
Командиры полка
- 16.05.1872 — 26.02.1877 — полковник Чернозубов, Григорий Фёдорович
- в 1877—1878 — полковник Власов
- 17.05.1896 — 06.12.1902 — полковник Абрамов, Фёдор Фёдорович
- 05.02.1903 — после 01.11.1907 — полковник Алубаев, Аркадий Ильич
- 07.08.1908 — 01.01.1911 — полковник Шляхтин, Эраст Алексеевич
- 20.01.1911 — 30.01.1913 — полковник Васильев, Иван Андреевич
- 30.01.1913 — 27.04.1916 — полковник Крюков, Иван Иванович
- 01.06.1916 — 27.01.1917 — флигель-адъютант, полковник Его Императорское Высочество князь Александр Георгиевич Романовский герцог Лейхтенбергский
Источники
- [dlib.rsl.ru/viewer/01004486502#page85 Казин В. Х. Казачьи войска. Справочная книжка Императорской главной квартиры. — СПб., 1912. — С. 56, 58, 78, 106, 107]
Напишите отзыв о статье "Донской 4-й казачий полк"
Отрывок, характеризующий Донской 4-й казачий полк
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
