Донья Росита, девица, или Язык цветов

Донья Росита, девица или Язык Цветов
Doña Rosita la soltera o el lenguaje de las flores
Жанр:	Пьеса
Автор:	Федерико Гарсиа Лорка
Язык оригинала:	Испанский
Дата написания:	1935

«Донья Росита, девица или Язык Цветов» (исп. Doña Rosita la soltera o el lenguaje de las flores) — пьеса в трех действиях Федерико Гарсиа Лорки, написанная в 1935 году.

Дата первой постановки пьесы 13 декабря 1935 года труппой Маргариты Ширгу в барселонском театре «Принсипаль». Пьеса стала последней собственной пьесой, увиденной Гарсиа Лоркой, погибшим в 1936 году.

Сюжет

Место действия — Гранада. Донья Росита — молодая девушка, сирота, проживающая в богатой усадьбе вместе с тетей, дядей и кузеном, с которым находится в счастливых любовных отношениях. В пьесе возникает постоянная параллель главной героини с розой, выращиваемой дядей Роситы в оранжерее. Отношения Доньи Роситы и её кузена внезапно обрываются вынужденным отъездом последнего в Тукуман (Аргентина). Героиня постоянно утешает себя обещанием своего возлюбленного вскоре вернуться и жениться на ней. Но кузен все не возвращается и Росита («Розочка») превращается в увядающий цветок, живущий только ностальгическими воспоминаниями.

Персонажи

• Донья Росита
• Племянник
• Тетя
• Няня
• Дон Мартин
• Сеньор Икс
• Барышни Айола
• Старые девы и их мать

Театральные постановки

Первая постановка

Постановка труппой Маргариты Ширгу в театре «Принсипаль», Барселона.

Известные постановки

• 2010 — Teatro Prado del Rey

Ссылки

• [lib.ru/POEZIQ/LORKA/lorka0_1.txt_with-big-pictures.html Самая печальная радость]
• [biblioteka.teatr-obraz.ru/files/lib/lorka_lorka2_9.html Донья Росита, девица или язык цветов]

Донья Росита, девица, или Язык цветов

.

Отрывок, характеризующий Донья Росита, девица, или Язык цветов

Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.