Дон Карлос (сын Филиппа II)
| Карлос Астурийский исп. Carlos de Austria<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Алонсо Санчеса Коэльо, 1564 год</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1556 — 24 июля 1568 | ||
| Монарх: | Филипп II | |
| Предшественник: | Филипп II | |
| Преемник: | вакантный титул с 1571 года — Фердинанд, принц Астурийский[es] | |
| Вероисповедание: | католицизм | |
| Рождение: | 8 июля 1545 Вальядолид, королевство Испания | |
| Смерть: | 24 июля 1568 (23 года) Мадрид, Королевство Испания | |
| Место погребения: | Пантеон инфантов в Эскориале | |
| Род: | Габсбурги | |
| Отец: | Филипп II | |
| Мать: | Мария Португальская | |
| Награды: |
| |
Дон Карлос, принц Астурийский (8 июля 1545, Вальядолид — 24 июля 1568, Мадрид) — наследник испанского престола, сын короля Испании Филиппа II и его первой жены Марии Португальской. Ввиду психической неуравновешенности принц был заключён в тюрьму собственным отцом в начале 1568 года, где оставался в течение следующих шести месяцев вплоть до своей смерти. История жизни дона Карлоса легла в основу поэмы Шиллера и оперы Верди.
Биография
Дон Карлос родился в Вальядолиде 8 июля 1545 года. Его мать, Мария Мануэла Португальская, умерла четыре дня спустя от послеродового кровотечения[1]. Молодой инфант родился слабым и уродливым. Мальчик рос высокомерным и своевольным и, будучи уже в зрелом возрасте, стал проявлять признаки психической нестабильности.
В 1556 году мальчик был провозглашён принцем Астурийским, а три года спустя его обручили с Елизаветой Валуа, старшей дочерью короля Франции Генриха II и Екатерины Медичи, однако несколькими месяцами позднее из политических соображений она была выдана замуж за его отца Филиппа II, в результате заключения Като-Камбрезийского мира между Испанией и Францией. В качестве замены дону Карлосу предлагались другие невесты из королевских семей: Мария, королева Шотландии, Маргарита Валуа, младшая из сестёр Елизаветы, а также Анна Австрийская, которая приходилась дону Карлосу кузиной. Выбор короля остановился на Анне, однако позднее, после смерти Елизаветы Валуа, она также стала женой Филиппа II[2].
В 1560 году, будучи единственным наследником отца мужского пола, дон Карлос был назван наследником Кастильской короны, а ещё через три года — наследником Арагона. Он также стал 218-м кавалером ордена Золотого руна. Он часто присутствовал на заседаниях Государственного совета (в котором рассматривались иностранные дела) и состоял в переписке со своей тёткой Маргаритой Пармской, которая управляла Нидерландами от имени его отца[3].
В 1562 году дон Карлос упал с лестницы и получил серьёзную травму головы. Жизнь молодому принцу спасла трепанация черепа, выполненная выдающимся анатомом Андреасом Везалием[4]. После выздоровления дон Карлос стал отличаться диким непредсказуемым поведением. Он невзлюбил герцога Альба, который занял пост командующего войсками Филиппа в Нидерландах — этот пост был ранее обещан самому дону Карлосу. Карлос, вероятно, пытался установить связь с представителем графа Эгмонта из Нидерландов, который был одним из лидеров восстания против Испании. Дон Карлос также демонстрировал антипатию к отцу, чьё убийство, по словам духовника инфанта, он якобы планировал одно время. Осенью 1567 года он собрался бежать в Нидерланды[5], однако Хуан Австрийский, которого Карлос пытался втянуть в свои планы, рассказал обо всём королю Филиппу[6].
Незадолго до полуночи 17 января 1568 года король Филипп II, облачённый в доспехи, в сопровождении четырёх советников, вошёл в покои дона Карлоса, где объявил сыну об аресте, изъял его документы и оружие и заколотил окна. Карлос оставался в одиночном заключении в Мадридском Алькасаре до самой своей смерти шесть месяцев спустя[6][7]. Позднее появились слухи, что принц был отравлен по приказу отца; это же утверждалось и в Апологии Вильгельма I Оранского — пропагандистской работе против испанского короля, написанной в 1581 году[8]. Современные историки считают, что дон Карлос умер от естественных причин. Он рос очень слабым и страдал расстройством приёма пищи во время тюремного заключения, когда принц чередовал голодание с тяжёлыми запоями[9].
Карлос оставлял неблагоприятное впечатление на некоторых иностранных послов. Венецианский посол Иероним Соранцо считал, что Карлос был «уродливым и отталкивающим» и утверждал, что Карлос любил жарить животных живьём и один раз пытался заставить сапожника съесть обувь, которую счёл неудовлетворительной. Другой венецианец, Паоло Тьеполо, писал: «Он [принц Карлос] не желает ни учиться, ни заниматься физическими упражнениями, но [желает] только вредить другим»[10].
Происхождение
Причиной физических и психических отклонений инфанта вероятно стало кровосмешение между Габсбургами и королевскими домами Португалии (Ависская династия) и Испании. Дон Карлос имел только четверых прабабушек (Хуана I Безумная и Мария Арагонская) и прадедушек (Филипп I Красивый и Мануэл I) вместо максимально возможных восьми[11]; кроме того, его родители имели одинаковый коэффициент сонаследования (1/8), как если бы они были наполовину братом и сестрой. Также дон Карлос имел только шесть прапрабабушек (Мария Бургундская, Изабелла I Кастильская и Беатрис Португальская) и прапрадедушек (император Максимилиан I, Фердинанд II Арагонский и Фернанду, герцог Визеу) вместо максимально возможных шестнадцати[11]; его бабушка по матери (Екатерина Австрийская) была родной сестрой деда по отцу (император Карл V), дед по матери (Жуан III) был родным братом бабушки по отцу (Изабелла Португальская), а прабабки (Хуана и Мария) приходились друг другу родными сёстрами.
В культуре
Судьба дона Карлоса легла в основу одноимённой трагедии Шиллера 1787 года; по пьесе Шиллера было создано несколько оперных произведений, самое известное из которых опера Верди. В основу работы Шиллера легла новелла, написанная в 1672 году французским аббатом Сезаром Вишаром де Сен-Реалем[fr]; работа Сен-Реаля также стала основой для пьесы «Don Carlos, Prince of Spain» английского поэта Томаса Отвея[12]. Также дон Карлос является одним из главных персонажей оперы «Сын-соперник» Дмитрия Бортнянского. Дон Карлос фигурирует в трагедии Витторио Альфьери «Филипп II».
Дон Карлос появляется в третьем сезоне сериала «Царство» канала CW, его роль исполнил канадский актёр Марк Ганиме[13].
Напишите отзыв о статье "Дон Карлос (сын Филиппа II)"
Примечания
- ↑ Kamen, 1999, p. 20.
- ↑ Kamen, 1999, p. 120.
- ↑ Parker, 2002, p. 89.
- ↑ Parker, 2002, p. 88.
- ↑ Parker, 2002, p. 90.
- ↑ 1 2 Kamen, 1999, p. 121.
- ↑ Parker, 2002, pp. 90, 92.
- ↑ Parker, 2002, pp. 92—93, 201.
- ↑ Parker, 2002, p. 92.
- ↑ Marshall, 2006, pp. 18—19.
- ↑ 1 2 Parker, 2002, p. 87.
- ↑ [en.wikisource.org/wiki/1911_Encyclopædia_Britannica/Otway,_Thomas Otway, Thomas] // Encyclopædia Britannica / ed. Hugh Chisholm. — 11. — Cambridge University Press, 1911. — Vol. 5.
- ↑ [www.latinpost.com/articles/97700/20151125/reign-season-3-midseason-finale-spoilers-mary-uncovers-dark-secret.htm 'Reign' Season 3, Midseason Finale Spoilers: Mary Uncovers Dark Secret About Prince Don Carlos]. Проверено 9 января 2016.
Литература
- [en.wikisource.org/wiki/1911_Encyclopædia_Britannica/Carlos,_Don_(Prince_of_Asturias) Carlos, Don (Prince of Asturias)] // Encyclopædia Britannica / ed. Hugh Chisholm. — 11. — Cambridge University Press, 1911. — Vol. 5.
- Kamen, Henry. [books.google.ru/books?id=wyWourPR5S8C Philip of Spain]. — Yale University Press, 1999. — P. 20, 120—121. — 384 p. — ISBN 0300078005, 9780300078008.
- Marshall, Peter H. [books.google.ru/books?id=bcZnAAAAMAAJ The magic circle of Rudolf II: alchemy and astrology in Renaissance Prague]. — Walker & Co, 2006. — P. 18—19. — 276 p. — ISBN 0802715516, 9780802715517.
- Parker, Geoffrey. [books.google.ru/books?id=Jj1gQgAACAAJ Philip II]. — Open Court, 2002. — P. 87—93, 201. — 262 p. — ISBN 0812695194, 9780812695199.
|
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Дон Карлос (сын Филиппа II)
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
