Библейская хронология
Поделись знанием:
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
(перенаправлено с «Допотопные времена»)
Библейская хронология — внутренняя последовательность и датировка событий, описанных в Библии, и наука, исследующая эту последовательность.
Содержание
- 1 Общая характеристика источников
- 2 Библейские времена (хронология)
- 3 От начала первого дня Сотворения мира до начала седьмого дня (до Адама)
- 4 От сотворения человека (Адама) до Авраама
- 5 Патриархи и пребывание в Египте
- 6 Датирование Исхода
- 7 Хронология истории древнего Израиля
- 8 Поколения от Авраама до Давида
- 9 Период царств
- 10 Вавилонский плен и персидское господство
- 11 Датирование Сотворения мира (сотворения первого человека Адама)
- 12 Хронология новозаветного периода
- 13 См. также
- 14 Примечания
- 15 Ссылки
Общая характеристика источников
Авторитетные источники
- Библия
- [www.toldot.ru/torah/torah.php Тора. Пророки. Писания.]
- [www.mechon-mamre.org/i/t/t0.htm Танах (на иврите).]
- [www.newadvent.org/cathen/03731a.htm «Biblical Chronology»]. Catholic Encyclopedia. (1913). New York: Robert Appleton Company.[1]
- [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=496&letter=C&search=Chronology «Chronology»]. Jewish Encyclopedia.[2]
- [www.eleven.co.il/article/14567 Хронология] — статья из Электронной еврейской энциклопедии[3]
- Еврейский календарь (понедельник 7 октября 3761 год до н. э. по Юлианскому календарю)
Следует отметить, что в библейской хронологии существует значительное различие между версиями Священного Писания.
По Септуагинте строили хронологии всемирной истории Феофил Антиохийский и Климент Александрийский. Предпочтение Септуагинте в своих «Хрониках» также отдавали Юлий Африканский и Евсевий Кесарийский. Хронология Септуагинты (наряду с астрономическими расчётами) использовалась при определении даты Сотворения мира в Византийской эре — суббота 1 сентября 5509 г. до н. э. по Юлианскому календарю.
Согласно общим подсчётам в «Хронике Евсевия», от Адама до 15 года Тиберия прошло 5228 лет (то есть до рождения Христа — 5198 лет) по Септуагинте. При этом Евсевий отметил, что библейская хронология по версии Септуагинты на 1237 лет дольше еврейского текста (позднее положенного в основу Вульгаты) и на 935 лет дольше самаритянского (тем не менее редакция Септуагинты, использованная Евсевием, не вполне совпадает с современной — см. ниже).
Времена от Адама до потопа по версии Септуагинты на 586 лет дольше еврейского текста и Вульгаты[4] и на 935 лет дольше самаритянского.[5]
Библейские времена (хронология)
По этой теме существует как минимум две точки зрения, христианская и традиционного иудаизма. По многим вопросам библейской хронологии до рождения Иисуса Христа эти точки сходятся, а после рождения Иисуса Христа расходятся.
Библейское повествование охватывает времена:
- Шесть дней творения (шестоднев): от начала сотворения мира до сотворения первого человека — Адама;
- от Адама до Потопа;
- от Потопа до рождения Иисуса;
- от Потопа до Исхода из Египта
- от Исхода из Египта до Завоевания Ханаана
- Эпоха Судей
- Период Первого Храма
- начало Периода Второго Храма
- от рождения Иисуса Христа до второго пришествия Иисуса Христа
- от рождения Иисуса до апостола Павла в христианстве, а также пророчества о будущем развитии мира вплоть до прихода Мессии в иудаизме.
- второе пришествие Иисуса Христа, Страшный суд (Судный день), воскрешение мёртвых,
От начала первого дня Сотворения мира до начала седьмого дня (до Адама)
Эти времена описаны в первой книге Библии — Бытие.
От сотворения человека (Адама) до Авраама
Поколения от Адама до Авраама
|
|
Тора и Вульгата | Септуагинта | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Год рождения от Сотворения Адама |
Год смерти от Сотворения Адама |
Возраст к рождению сына |
лет жизни |
лет жизни |
Возраст к рождению сына |
Год рождения от Сотворения Адама | |
| Эпоха творения (Быт. 5:1-32) | |||||||
| Адам | 0 | 930 | 130 | 930 | 930 | 230 | 0 |
| Сиф (Шет) | 130 | 1042 | 105 | 912 | 912 | 205 | 230 |
| Енос (Энош) | 235 | 1140 | 90 | 905 | 905 | 190 | 435 |
| Каинан (Кенан) | 325 | 1235 | 70 | 910 | 910 | 170 | 625 |
| Малелеил (Мехалалель) | 395 | 1290 | 65 | 895 | 895 | 165 | 795 |
| Иаред (Яред) | 460 | 1422 | 162 | 962 | 962 | 162 | 960 |
| Енох (Ханох) | 622 | 987 | 65 | 365 | 365 | 165 | 1122 |
| Мафусаил (Метушелах) | 687 | 1656 | 187 | 969 | 969 | 167 | 1287 |
| Ламех | 874 | 1651 | 182 | 777 | 753 | 188 | 1454 |
| Ной (Ноах) | 1056 | 2006 | 500 | 950 | 950 | 500 | 1642 |
| 1656 | Всемирный потоп | 2242 | |||||
| Эпоха расселения (Быт. 11:10-26) | |||||||
| Сим (Шем) | до 1558 | 2158 | 100 | 600 | 600 | 102 | 2142 |
| Арфаксад (Арпахшад) | 1658 | 2096 | 35 | 438 | 565 | 135 | 2244 |
| Каинан | - | - | - | - | 460 | 130 | 2379 |
| Сала (Шелах) | 1693 | 2126 | 30 | 433 | 460 | 130 | 2509 |
| Евер (Эвер) | 1723 | 2187 | 34 | 464 | 504 | 134 | 2639 |
| Фалек (Пелег) | 1757 | 1996 | 30 | 239 | 339 | 130 | 2773 |
| Рагав (Реу) | 1787 | 2026 | 32 | 239 | 339 | 132 | 2903 |
| Серух (Серуг) | 1819 | 2049 | 30 | 230 | 330 | 130 | 3035 |
| Нахор | 1849 | 1997 | 29 | 148 | 208 | 79 | 3155 |
| Фарра (Терах) | 1878 | 2083 | 70 | 205 | 275 | 70 | 3244 |
| Авраам | 1948 | 2123 | 100 | 175 | 175 | 100 | 3314 |
Разночтения и толкования
Между допотопными хронологиями церковно-славянского и современного греческого текстов Септуагинты есть одно разночтение — возраст, в котором Мафусал родил Ламеха: 167 или 187 лет. Из-за этого дата Потопа смещается на 20 лет. Вероятно, это различие связано с разными списками Септуагинты, с которых делался перевод. Например, согласно Ватиканскому кодексу (ок. 350 г.) Септуагинты Всемирный потоп был в 2242 г. от с.м. (как в современном греческом тексте Септуагинты), а согласно Александрийскому кодексу Септуагинты (ок. 420 г.) Всемирный потоп был в 2262 г. от с.м. (как в церковно-славянском переводе). В Синайском кодексе эти главы Книги Бытия не сохранились.
В датах Ватиканского кодекса Септуагинты, в отличие от еврейской Библии и Александрийского кодекса Септуагинты, существует явное противоречие в тексте: Мафусаил, по Септуагинте, прожил 802 года после рождения сына, то есть 14 лет «после потопа» (600 лет — возраст Ноя ко времени потопа, а 188 лет — возраст Ламеха ко времени рождения Ноя). На споры по этому поводу указывал ещё Аврелий Августин[6]. Примечательно, что Иосиф Флавий, в целом следуя Септуагинте, приводит даты[7]: 187 лет — возраст Мафусаила ко времени рождения Ламеха, 180 лет — Ламеха к рождению Ноя, в итоге от Адама до потопа получается 2256 лет, но ведь Мафусаил должен был умереть лишь в 2258 году (разница составляет 2 года). На расхождение в датировках обращалось внимание ещё в «Хронике Евсевия», которую поэтому автор начал только с рождения Авраама.
Кроме того, Евсевий, используя иную редакцию Септуагинты, не называет имя Каинана и указывает, что от потопа до рождения Авраама прошло 942 года, а не 1072. Иосиф Флавий[8], в целом следующий данным Септуагинты, тоже пропускает Каинана, но добавляет в сумме 41 год ко времени рождения сыновей у других патриархов.
Не сходятся также некоторые времена жизни Ноя, Сима и Арфаксада. Сим родил Арфаксада через два года после потопа в возрасте 100 лет (Быт. 11:10). Ною в это время было 600+2=602 года. Из этого следует, что Ной родил Сима в возрасте 602−100=502 лет, однако, в Быт. 5:32 написано, что «Ною было 500 лет и родил Ной [трех сынов]: Сима, Хама и Иафета.», то есть к возрасту 500 Ной уже родил трёх сыновей, которым к возрасту Ноя 500 были разные возраста (разные числа лет), причем первым в списке назван Сим, который в Быт.10:21 именуется «старшим братом» Иафета. Возникающее противоречие не нашло однозначного разрешения у комментаторов[9]. По мнению Раши, старшим сыном Ноя был Иафет, так как из указанного следует, что им не мог быть Сим[10][11], но это мнение не разрешает противоречие, а приводит к ещё большим противоречиям, так как в Быт.10:21 написано, что Сим был старшим братом Иафета, а описание старшинства словом имеет бо́льшую значимость, чем числовые вычисления. Противоречие объясняется следующим образом: в оригинальном масоретском тексте и переводах, сделанных на его основе, утверждается, что Сим родил Арфаксада через 2 года после потопа (Быт. 11.10); но в оригинальном греческом тексте Септуагинты этот же фрагмент выглядит несколько иначе: «δευτερου ετους μετα τον κατακλυσμον [во втором году после потопа]». При этом слово «δευτερου» означает «второй, следующий после первого, последующий, другой». Потоп начался в 2242 г. от с.м. (по данным Ватиканского кодекса). Это — первый год потопа. Следующий после него — 2243 г. от с.м., и именно тогда, согласно буквальному переводу греческого текста, родился Арфаксад. Поэтому не нужно прибавлять 2 года к 100-летнему возрасту Сима, чтобы вычислить дату рождения Арфаксада. «Неразрешимое» противоречие при этом разрешается само собой.
Ещё в поздней античности было высказано мнение, что огромная продолжительность жизни патриархов на самом деле говорит о том, что 10 лет нужно считать за год[12], что маловероятно, так как 1/10 года (36,5 суток) очень плохо связана с лунным календарём, которым пользовались в те времена; также излагалось мнение, что допотопные времена нужно считать в лунных месяцах[13][14][15]. Однако, такие огромные числа (и даже бо́льшие) и представление о долгожительстве первых людей вполне типичны и для шумерских царских списков, и для других описаний мифических эпох (например, в Индии или Японии).
Патриархи и пребывание в Египте
Хронология пятикнижия
| Событие | Масоретская традиция | Традиция Септуагинты | ||
|---|---|---|---|---|
| от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | |
| Сотворение мира | 0 | −3760 | 0 | |
| Сотворение человека (Адама) | 0 | −3760 | 0 | |
| Всемирный потоп | 1656 | −2104 | 2242 | |
| Рождение Евера | 1723 | −2037 | 2639 (397 от Потопа) | |
| Рождение Авраама | 1948 | −1812 | 3314 (1072 от Потопа) | |
| Вавилонская башня | 1996 | −1764 | ||
| «Союз рассечённых частей» (Бога с Авраамом) | 2018 | −1742 | ||
| Переселение Авраама в Ханаан | 2023 | −1737 | 3389 (1147 от Потопа) | |
| Рождение Исаака | 2048 | −1712 | ||
| Жертвоприношение Исаака | 2085 | −1675 | ||
| Рождение Иакова | 2108 | −1652 | ||
| Переселение семьи Иакова в Египет | 2238 | −1522 | ||
| Рождение Моисея | 2368 | −1392 | ||
| Исход из Египта (Исх. 12:40) | 2448 | −1312 | ||
Датирование Исхода
Неоднозначную проблему представляет толкование срока в «430 лет», которое евреи, согласно Исх. 12:40, провели в Египте с момента прихода туда патриарха Иакова. Согласно самаритянскому тексту, этот срок относится к пребыванию «в стране Ханаан и в стране Египетской», то есть должен отсчитываться с переселения Авраама, а собственно в Египте они провели намного меньше. Такое толкование принято и в иудейской традиции (см. таблицу выше), и в христианской Гал. 3:17. Однако текст Быт. 15:13 говорит о «400 годах угнетения». Например, Феофил Антиохийский считал, что от переселения Иакова до Исхода прошло 430 лет[16].
Согласно еврейскому тексту 3Цар. 6:1, Исход из Египта случился за 480 лет до закладки Храма Соломона в Иерусалиме (в тексте Септуагинты здесь указаны 440 лет). Обратив внимание на это противоречие, Евсевий указывает и на другое: что только время правления судей вплоть до Илия дают 450 лет (причём этот срок указан в речи апостола Павла в Деян. 13:20), кроме того, 40 лет скитаний по пустыне, 27 лет Иисуса Навина, 40 лет Саула, 40 лет Давида и 4 года Соломона дают 601 год в сумме от Исхода до начала строительства Храма. Произведя сравнительный анализ, он предлагает устранить из общего подсчёта срок в 120 лет как указанный для правления чужеземцев в книге Судей, и принимает в итоге за истинный срок в 480 лет.
Таким образом, Евсевий принимает 2242 + 942 + 505 + 480 = 4169 лет от Адама до начала строительства храма (а его он относит к 1032 году до н. э.). Однако ряд последующих византийских хроник принимали более длинный срок, и в дополнение ко времени жизни Каинана одно это давало их цифрам дополнительные 250 лет по сравнению с «Хроникой Евсевия».
Сейчас общепринято относить начало строительство этого Храма к 960—970 гг. до н. э., что даёт около 1445 г. до н. э. как дату исторического Исхода. Эта дата, однако, является противоречивой внутри самого религиозного летоисчисления, поскольку воцарению Соломона предшествовала как эпоха Судей, так и царствование его отца — царя Давида. Даже только эти два периода в совокупности лет превосходят упомянутые 480, даже не принимая в расчёт ни годы странствий евреев по пустыне (40 лет), ни время правления самого царя Соломона. Кроме того, если следовать только данным Библии, нужно отнести строительство Храма Соломона в XI век до н. э.
С другой стороны, используя как позднюю, так и раннюю датировку Древне-египетской хронологии, 1445 г. до н. э. приходится на время правления Тутмоса III, который, согласно археологическим данным, был известен своими завоевательными походами в Ханаан, что не могло принести ему столь быстрого владычества над огромным количеством евреев-рабов.
И наконец, указанная дата не удовлетворяет результатам археологических раскопок, относящихся к периоду завоевания евреями Ханаана: раскопки в Хацоре показали смену материальной культуры его жителей от кнаанейской на культуру древних евреев относящуюся к 1250—1150 гг. до н. э.; в Лахише подобный же переход датируется 1150 до н. э.; в Мегиддо — ок. 1145 г. до н. э.;
Помимо религиозной историографии, высказывалась теория, которая относила дату Исхода ко времени изгнания гиксосов из Египта. К таким выводам приходили как древние историки (Манефон, Иосиф Флавий), так и некоторые современные исследователи-египтологи. Следуя этой теории, время прибытия патриарха Иакова в Египет приходится на период правления гиксосов, приблизительно на 1730 до н. э. и, отнимая от этой даты 400 лет египетского плена, мы получаем ок. 1350 до н. э. приблизительным годом Исхода из Египта. Трудно, однако, допустить, что изгнанные из Египта гиксосы и послужили прообразом упоминаемых в Библии евреев уже хотя бы потому, что первые правили Египтом, как минимум, на протяжении двух столетий, тогда как евреи покидали Египет в статусе только что отпущенных рабов.
Те исследователи, которые всё же представляют Исход реальным историческим фактом, часто относят его ко времени правления Рамзеса II, то есть к периоду между 1279 и 1212 гг. до н. э. (или между 1290 и 1224 гг. до н. э. по другой версии древне-египетской хронологии); другая теория связывает его со смутами в конце XIX династии (начало XII века до н. э.). Несмотря на то, что эта датировка мало согласуется с религиозной, многие исследователи утверждают, что для такого значительного события просто не остаётся другого приемлемого времени в ходе современной истории.
Хронология истории древнего Израиля
| Событие | Еврейская традиция | Христианская традиция | Историческая хронология | ||
|---|---|---|---|---|---|
| от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | по Григорианскому календарю | |
| Исход из Египта | 2448 | −1312 | |||
| Дарование Торы | 2448 | −1312 | |||
| Вторжение в Ханаан | 2488 | −1272 | |||
| Период судей | 2560 | −1200 | |||
| Начало правления царя Давида | 2884 | −876 | −1007 | ||
| Начало правления царя Соломона | 2924 | −836 | −971 | ||
| Окончание строительства Храма Соломона | 2935 | −825 | −960 | ||
| Разрушение Храма Соломона | 3338 | −422 | −587 | ||
| Декларация Кира | 3390 | −370 | −538 | ||
| Чудо Пурима | 3405 | −355 | -473 | ||
| Окончание строительства Второго Храма | 3412 | −348 | -516 | ||
| Завоевание Израиля Александром Македонским | 3442 | −318 | -332 | ||
| Окончательное формирование состава Танаха | 3460 | −300 | |||
Поколения от Авраама до Давида
| Событие | Еврейская традиция | Христианская традиция | Историческая хронология | ||
|---|---|---|---|---|---|
| от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | по Григорианскому календарю | |
| Авраам | 1948 — 2123 | −1813 −1638 | |||
| Исаак | 2048 — 2228 | -1712 −1532 | |||
| Иаков | 2108 — 2255 | -1652 −1505 | |||
| Иуда (Иехуда) | 2195 — 2314 | -1565 −1446 | |||
| Фарес (Перец) | |||||
| Есром (Хацрон) | |||||
| Арам (Рам) | |||||
| Аминадав | |||||
| Наассон (Нахшон) | |||||
| Салмон | |||||
| Вооз (Боаз) | ?-2793 | ? −967 | |||
| Овид (Овед) | |||||
| Иессей (Ишай) | |||||
| Давид | 2854-2924 | -906 −836 | |||
Период царств
|
Иудейское царство <timeline> ImageSize = width:200 height:1000 PlotArea = left:0 right:160 top:5 bottom:18 AlignBars = early Colors = id:a value:rgb(1,0.8,0.1) id:b value:rgb(0.6,0.6784,0.6745) id:c value:rgb(1,1,0.4) id:black value:black id:white value:white id:Shaul value:rgb(0.7,0.7,1) # light purple id:David value:rgb(0.7,1,1) # light blue id:David2 value:rgb(0.0,1,1) Period = from:-1030 till:-580 DateFormat = yyyy TimeAxis = orientation:vertical Define $dx = 25 # shift text to right side of bar LineData = width:1 at: -950 color:blue tillpos: 80 at: -586 color:red tillpos: 80 PlotData= align:left textcolor:black fontsize:S mark:(line,black) shift:(0,2) bar:Judea width:15 at: -950 shift:(80,0) text:Построен~Первый_Храм_(-950) textcolor:brightblue at: -586 shift:(80,0) text:Разрушен~Первый_Храм_(-586) textcolor:brightblue from: -1029 till: -1005 text:Саул color:Shaul shift:($dx,-5) from: -1005 till: -965 text:Давид color:David shift:($dx,-5) from: -968 till: -928 text:Соломон color:David2 shift:($dx,5) from: -928 till: -911 text:Ровоам color:David shift:($dx,-5) from: -911 till: -908 text:Авия color:David2 shift:($dx,-3) from: -908 till: -867 text:Аса color:David shift:($dx,-5) from: -870 till: -846 text:Иосафат color:David2 shift:($dx,-5) from: -851 till: -843 text:Иорам color:David shift:($dx,-8) from: -843 till: -842 text:Охозия color:David2 shift:($dx,-8) from: -842 till: -836 text:Гофолия color:David shift:($dx,-5) from: -836 till: -798 text:Иоас color:David2 shift:($dx,-5) from: -798 till: -769 text:Амасия color:David shift:($dx,-5) from: -785 till: -733 text:Озия/Азария color:David2 shift:($dx,-5) from: -760 till: -743 text:Иоафам color:David shift:($dx,-5) from: -743 till: -727 text:Ахаз color:David2 shift:($dx,-5) from: -727 till: -698 text:Езекия color:David shift:($dx,-5) from: -698 till: -642 text:Манассия color:David2 shift:($dx,-5) from: -641 till: -640 text:Амон color:David shift:($dx,-5) from: -639 till: -609 text:Иосия color:David2 shift:($dx,-5) from: -609 till: -609 text:Иоахаз color:David shift:($dx,-5) from: -608 till: -598 text:Иоаким color:David2 shift:($dx,-5) from: -597 till: -597 text:Иехония color:David shift:($dx,-5) from: -596 till: -586 text:Седекия color:David2 shift:($dx,-5) width:30 from: -1029 till: -586 color:white </timeline> |
<timeline> ImageSize = width:80 height:1000 PlotArea = left:40 right:0 top:5 bottom:5
|
Израильское царство <timeline> ImageSize = width:230 height:1000 PlotArea = left:180 right:10 top:5 bottom:18 AlignBars = early Colors = id:a value:rgb(1,0.8,0.1) id:b value:rgb(0.6,0.6784,0.6745) id:c value:rgb(1,1,0.4) id:black value:black id:white value:white id:Shaul value:rgb(0.7,0.7,1) # light purple id:David value:rgb(0.7,1,1) # light blue id:David2 value:rgb(0.0,1,1) id:I value:rgb(0.7,1,0.7) # light green id:II value:rgb(0.7,0.8,0.7) id:III value:black id:IV value:rgb(0.7,0.6,1) id:V value:rgb(0.7,0.5,0.7) id:VI value:rgb(1,0.7,0.5) id:VII value:rgb(0.3,0.2,0.6) id:VIII value:gray(0.8) # grey id:IX value:gray(0.2) # grey Period = from:-1030 till:-580 DateFormat = yyyy TimeAxis = orientation:vertical Define $dx = -82 # shift text to right side of bar LineData = width:1 at: -950 color:blue tillpos: 100 at: -721 color:red tillpos: 100 PlotData= align:left textcolor:black fontsize:S mark:(line,black) shift:(0,2) bar:Israel width:15 at: -950 shift:(-180,0) text:Построен~Первый_Храм_(-950) textcolor:brightblue at: -721 shift:(-180,0) text:Разрушена~Самария_(-721) textcolor:brightblue from: -1029 till: -1005 text:Саул color:Shaul shift:($dx,-5) from: -1005 till: -965 text:Давид color:David shift:($dx,-5) from: -968 till: -928 text:Соломон color:David2 shift:($dx,5) from: -928 till: -907 text:Иеровоам_I color:I shift:($dx,-5) from: -907 till: -906 text:Надав color:I shift:($dx,-3) from: -906 till: -883 text:Вааса color:II shift:($dx,-5) from: -883 till: -882 text:Ила color:II shift:($dx,-8) from: -882 till: -882 text:Замврий color:III shift:($dx,2) from: -882 till: -871 text:Амврий color:IV shift:($dx,3) from: -873 till: -852 text:Ахав color:IV shift:($dx,-5) from: -853 till: -851 text:Охозия color:IV shift:($dx,-5) from: -851 till: -842 text:Иорам color:IV shift:($dx,-5) from: -842 till: -814 text:Ииуй color:V shift:($dx,-5) from: -817 till: -800 text:Иоахаз color:V shift:($dx,-5) from: -800 till: -784 text:Иоас color:V shift:($dx,-5) from: -788 till: -747 text:Иеровоам_II color:V shift:($dx,-5) from: -747 till: -747 text:Захария color:V shift:($dx,-2) from: -747 till: -747 text:Шаллум color:V shift:(75,-2) from: -747 till: -737 text:Манаим_I color:VII shift:($dx,-3) from: -737 till: -735 text:Факия color:VII shift:($dx,-7) from: -735 till: -732 text:Факей color:VIII shift:($dx,-3) from: -732 till: -724 text:Осия color:IX shift:($dx,-2)
width:30 from: -1029 till: -724 color:white </timeline> |
| Объединённое Израильское царство | |||
|---|---|---|---|
| Давид | примерно 1005 г. до н. э. — 965 г. до н. э. | ||
| Соломон (Шломо) | примерно 968 г. до н. э. — 928 г. до н. э. | ||
| Иудейское царство | Израильское царство | ||
| Ровоам (Рехав‘ам) | 928—911 | Иеровоам (Иоров‘ам) | 928—907 |
| Авия (Авиям) | 911—908 | Надав | 907—906 |
| Аса | 908—867 | Вааса (Ба‘ша) | 906—883 |
| Эла (Эла) | 883—882 | ||
| Замврий (Зимри) | 882 | ||
| Амврий (Омри) | 882—871 | ||
| Иосафат (Иехошафат) | 870—846 | Ахав | 873—852 |
| Охозия (Ахазия) | 853—851 | ||
| Иорам (Иехорам) | 851—843* | ||
| Охозия (Ахазия) | 843—842 | Иорам (Иехорам) | 851-842 |
| Гофолия (Аталия) | 842—836 | Ииуй (Иеху) | 842—814 |
| Иоас (Иехоаш) | 836—798 | Иоахаз (Иехоахаз) | 817—800* |
| Амасия (Амация) | 798—769 | Иоас (Иехоаш) | 800—784 |
| Озия (Уззия) / Азария | 785—733 | Иеровоам II (Иоров‘ам) | 788—747* |
| Иоафам (Иотам) | 759—743 | Захария (Зхария) | 747 |
| Шаллум | 747 | ||
| Ахаз | 743—727 | Манаим (Менахем) | 747—737 |
| Факия (царь Израиля) (Пекахия) | 737—735 | ||
| Факей (Пеках) | 735—732 | ||
| Езекия (Хизкияху) | 727—698 | Осия (Хошеа) | 732—724 |
| Манассия (Менаше) | 698—642 | ||
| Амон | 641—640 | ||
| Иосия (Иошияху) | 639—609 | ||
| Иоахаз (Иехоахаз) | 609 | ||
| Иоаким (Иехояким) | 608—598 | ||
| Иехония (Иехояхин) | 597 | ||
| Седекия (Цидкияху) | 596—586 | ||
Вавилонский плен и персидское господство
В нижеследующей таблице приведены основные даты и события данного периода. Существует значительное расхождение между традиционной датировкой событий и датировкой, принятой в современной исторической науке. В отношении персидского периода еврейской истории эти расхождения составляют до двухсот лет. Возможны различные пути разрешения этого противоречия.
| Еврейская традиция | Историческая хронология | ||
|---|---|---|---|
| Событие | от Сотворения мира (до н. э.) | до н. э. | Событие |
| Навуходоносор II (Невухаднецар) становится царём Вавилонской империи. | 3318 (442) | 605 | Навуходоносор II (Невухаднецар) становится царём Вавилонской империи. |
| Навуходоносор побеждает царя Иудеи Иоакима (Иегоакима).
Слово Господне к пророку Иезекиилю (в 5-й год пленения царя Иоакима) Иезекииль 1.2. |
3319 (441) | 603 | Навуходоносор побеждает царя Иудеи Иоакима (Иегоакима). |
| Навуходоносор уводит в плен царя Иехонию (Йегояхина) вместе со знатью Иудеи. | 3327 (433) | 597 | Навуходоносор уводит в плен царя Иехонию (Йегояхина) вместе со знатью Иудеи. |
| Навуходоносор разрушает Иерусалимский храм и изгоняет евреев из Земли Израиля. | 3338 (422) | 586 | Навуходоносор разрушает Иерусалимский храм и изгоняет евреев из Земли Израиля. |
| Смерть Навуходоносора. Трон занимает его сын Амал-Мардук (Эвель Меродах). | 3364 (396) | 562 | Смерть Навуходоносора. Трон занимает его сын Амель-Мардук (Эвель Меродах). |
| Валтасар (Бальшецар), сын Амель-Мардука становится царём Вавилонской империи. | 3386 (374) | Ок. 550 | Валтасар (Бел-шарр-уцур), сын Навуходоносора и приёмный сын Набонида, становится соправителем Вавилонской империи. |
| Валтасар, вёдший отсчёт «70 лет господства Вавилона» от восхождения на трон Навуходоносора, устраивает празднество и погибает. Вавилонская империя была разрушена персами и мидийцами в год её семидесятилетия. | 3389 (371) | 539 | Смерть Валтасара. |
| Начало правления Дария I. | 3389 (371) | ||
| 539 | Кир II Великий (Кореш) становится царём Вавилонской империи. Декларация Кира о восстановлении Иерусалимского храма. Первый караван переселенцев, возглавляемый Зоровавелем (Зрубавель бен Шалтиэль), достиг Земли Израиля. Начато строительство Второго Храма. Однако вскоре работы были приостановлены. | ||
| Кир II Великий (Кореш) становится царём Вавилонской империи. Он приказывает евреям восстановить Храм. Первый караван переселенцев, возглавляемый Зоровавелем (Зрубавель бен Шалтиэль), достиг Земли Израиля. В этот год минуло 70 лет с начала изгнания, произошедшего во времена правления Иоакима (Иегоякима). Начато строительство Второго Храма. Однако вскоре работы были приостановлены. | 3390 (370) | ||
| 522 | Начало правления Дария I. | ||
| 520 | Продолжение восстановления Второго Храма. | ||
| 516 | Закончено восстановление Второго Храма. | ||
| Артаксеркс (Ахашверош) становится царём. Восстановление Иерусалимского храма приостановлено. | 3392 (368) | 486 | Ксеркс I становится царём. |
| 484 | Ксеркс I решает идти в поход на Афины. Царь собирает чрезвычайное совещание персидских вельмож, чтобы выслушать их мнение и объявить всем свою волю. | ||
| Ахашверош делает пир для всех князей своих и для служащих при нём, для главных начальников войска Персидского и Мидийского и для правителей областей своих. | 3395 (366) | 483 | |
| Ахашверош на третьем году своего правления решает, что назначенные 70 лет уже прошли (со времён изгнания царя Иехонии; хотя, согласно календарю, прошло только 67 лет, Ахашверош, следуя древнему обычаю, считает неполный год царствования за целый год). | |||
| 480 | Битва при Артемисии в месяце август. | ||
| Фермопильское сражение в середине месяца сентябрь. | |||
| Битва при Саламине 28 сентября. | |||
| 479 | Битва при Микале 27 августа. | ||
| Битва при Платеях 9 сентября. Разгром персидской армии греками. | |||
| Осада Сеста поздней осенью греками. | |||
| Ахашверош женится на Эстер и делает её царицей в месяце тевет. | 3400 (361) | ||
| 478 | Осада Византия греками. | ||
| 477 | Осада Эйона греками. | ||
| Аман издаёт указ 13 нисана об избиении всех иудеев 13 адара. | 3404 (356) | 474 | |
| Мордехай издаёт указ 23 сивана о разрешении встать на защиту жизни 13 адара. | |||
| 13 адара - первый день боёв. Убито 75000 врагов в областях и 510 - в Сузах. | 3405 (355) | 473 | |
| 14 адара - день пиршества и веселья в областях и второй день боёв в Сузах. Убито 300 врагов. | |||
| 15 адара - день пиршества и веселья в Сузах. | |||
| Мордехай устанавливает 14 и 15 адара днями пиршества и веселья — Пурим. | |||
| 465 | Артаксеркс I | ||
| 458 | Переселение большого числа евреев Вавилона в Иерусалим во главе с Ездрой (Эзрой). | ||
| 445 | Переселение евреев Вавилона в Иерусалим во главе с Неемией (Нехемией). | ||
| Закончено строительство крепостной стены вокруг Иерусалима | |||
| Ахашверош умирает, и ему наследует Дарий II, который в еврейской традиции считается сыном Эсфири. | 3406 (354) | 423 | Дарий II становится царём. |
| Дарий приказывает возобновить восстановление Храма. Прошло 70 лет со дня разрушения Иерусалима. Исполнилось пророчество Даниила. | 3408 (352) | 420 | |
| Закончено восстановление Второго Храма | 3412 (348) | 416 | |
| Переселение большого числа евреев Вавилона в Иерусалим во главе с Ездрой (Эзрой). | 3413 (347) | ||
| Переселение евреев Вавилона в Иерусалим во главе с Неемией (Нехемией). | 3426 (334) | ||
| Закончено строительство крепостной стены вокруг Иерусалима | 3428 (332) | ||
| 359 | Артаксеркс III | ||
| 336 | Дарий III | ||
Исторические гипотезы о событиях Пурима
| Еврейская традиция | Версия I[17] | Версия II[18] | Версия III[19] | Версия IV[20] | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Артаксеркс (Ахашверош) | 368 | Ксеркс I | 486 | Артаксеркс I | 465 | Артаксеркс II | 404 | Артаксеркс III | 359 |
| События Пурима | 355 | 473 | 452 | 343 | |||||
| Дарий | 354 | Дарий II | 423 | Дарий II | 423 | Дарий III | 336 | ||
Датирование Сотворения мира (сотворения первого человека Адама)
На основании суммирования всех изложенных выше сведений (а такое суммирование в самой Библии нигде не произведено) начиная с первых веков христианства предпринимались подсчёты, имевшие целью соотнести время сотворения мира с современной автору эпохой.
Проповедник де-Виньоль, живший в XVIII веке, после 40 лет изучения библейских хронологий, в результате проведённых подсчётов насчитал около 200 различных вариантов эры «от сотворения мира», или «от Адама». Согласно таковым, период времени от сотворения мира до Рождества Христова насчитывал от 3483 до 6984 лет.
Наибольшее распространение приобрели три так называемые мировые эры:
- Антиохийская эра — (1 сентября 5969 год до н. э.) по Феофилу Антиохийскому, создана в 180 н. э.
- Александрийская эра Анниана — (исходная точка — 5501 (фактически 25 мая 5493) год до н. э., а также 5472 год до н. э. или 5624 год до н. э.), бывшая основной хронологией в Византийской империи до IX века.
- Византийская эра (константинопольская) — (21 марта 5508, а впоследствии 1 сентября 5509 г. до н. э.)., которая начиная с VII века постепенно стала текущей хронологической системой в Византийской империи и во всём православном мире. Согласно Септуагинте (греческий перевод Ветхого Завета) были определены также и даты других библейских событий. Однако католический Рим этих расчётов не признал. Эта эра была также введена в Сербии, Болгарии, а также и в России, где система использовалась с XI века до её упразднения в 1700 году Петром I.
- Ватиканская эра существенно короче византийской, поскольку в Вульгате (латинский перевод Ветхого Завета) указаны меньшие продолжительности жизни древних патриархов, правления царей и т. п., чем в греческом переводе.
- Иудейская эра начинается 6/7 октября 3761 г. до н. э. Это летосчисление является частью еврейского календаря и в настоящее время официально используется в Государстве Израиль наряду с григорианским календарём.
Другие датировки начала мира
- 5872 до н. э. — так называемая датировка 70 толковников
- 5551 до н. э. — по Августину.
- 5515 до н. э., а также 5507 до н. э. — по Феофилу Антиохийскому
- 5500 до н. э. — по Ипполиту и Сексту Юлию Африканскому
- 5199 до н. э. — датировка по Евсевию Кесарийскому
- 4700 до н. э. — самарийская
- 23 октября 4004 до н. э. — по Джеймсу Ашшеру
- 3203 до н. э. — датировка по Нострадамусу, Иоанну Дамаскину, Кириллу Туровскому, Авраамию Смоленскому и др.
Хронология новозаветного периода
| Событие | Еврейская традиция | Христианская традиция | Историческая хронология | ||
|---|---|---|---|---|---|
| от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | от Сотворения мира | по Григорианскому календарю | по Григорианскому календарю | |
| Рождение Иисуса | |||||
| Начало служения Иисуса Лк. 3:23 | В пятнадцатый год правления Тиберия Лк. 3:1 | Иисус, …, был лет тридцати, Лк. 3:23 | |||
| Первый день опресночный Мф. 26:17 Мк. 14:12 Лк. 22:7 | Пятый день недели Иудейской | Четвёртый день недели Юлианской | |||
| Распятие Иисуса | Пятница Мк. 15:42 Лк. 23:54 Ин. 19:31 Иудейская Ин. 19:42 перед Пасхою Ин. 19:14, шестой день недели Иудейской, Ниссан, 13 | Пятый день недели Юлианской | |||
| Три дня и три ночи в сердце земли Мф. 12:40, на другой день, который следует за пятницею Мф. 27:62 поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать Мф. 27:66 | Суббота, Пасха, седьмой день недели Иудейской, Ниссан, 14 | Шестой день недели Юлианской | |||
| Воскресение Иисуса | Первый день недели Иудейской Мф. 28:1 Мк. 16:1—2 Мк. 16:9 Лк. 24:1 Ин. 20:1, Ин. 20:19, Ниссан, 15 | Седьмой день недели Юлианской | |||
| Деяния Апостолов | |||||
См. также
Напишите отзыв о статье "Библейская хронология"
Примечания
- ↑ В этой энциклопедии, в разделе «От Сотворения до Потопа» приводится таблица. Если сложить все числа в колонке «Септуагинта» этой таблицы, то сумма получится равной 2242, как написано в тексте раздела, в таблице же стоит 2342 — явная опечатка.
- ↑ В этой энциклопедии допотопные времена считают не относящимися к действительности и приводят мифические толкования времён жизни допотопных праотцов.
- ↑ В этой энциклопедии в первой таблице статьи «Хронология» приводится ошибочное число лет Ноя до потопа — 500, в Библии же написано: «Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришёл на землю.» (Быт. 7:6) В возрасте 500 лет Ною было велено строить Ковчег, к этому возрасту у Ноя уже было три сына «Ною было пятьсот лет и родил Ной [трёх сынов]: Сима, Хама и Иафета.» (Быт. 5:32) При сложении исправленных чисел сумма получается равной 1656 (по числам масоретов), как и в тексте статьи.
- ↑ 2242—1656=586
- ↑ 2242—1307=935
- ↑ Августин. О граде божием, кн. XV, гл.11
- ↑ Иосиф Флавий. Иудейские древности I 3, 4
- ↑ Иосиф Флавий. Иудейские древности I 6, 5
- ↑ Ronald S. Hendel. The Text of Genesis 1-11. Textual Studies and Critical Edition. Oxford UP, 1998. P. 75-76
- ↑ Быт. 5:32, РаШИ
- ↑ Быт. 10:21, РаШИ
- ↑ Августин. О граде божием, кн. XV, гл.12
- ↑ [lib.ru/HRISTIAN/ATH/TAKSIL/funnybib.txt Лео Таксиль, «Забавная Библия», гл.3, предпоследний абзац.]
- ↑ [www.biblius.net/7_31.htm «Лунная» версия допотопной хронологии]
- ↑ [andserkul.narod.ru/vremena_dopotopnykh_praotcov.pdf Андрей Куликов. Времена допотопных праотцов]
- ↑ Феофил. К Автолику III 24, 28
- ↑ Юлиус Опперт (1825—1905) — крупнейший французский ассиролог; Лопухин А. П., «Толковая Библия». Стокгольм, 1987, книга 1, том 3, с. 416; Дандамаев М. А., Луконин В. Г. «Культура и экономика древнего Ирана». М.: Наука, 1980, с. 22; [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=967&letter=A Jewish Encyclopedia]
- ↑ Греческий перевод Книги Эсфирь в Септуагинте; Иосиф Флавий, «Иудейские древности» XI, 6:1
- ↑ Абу-ль-Фарадж бин Харун (Бар-Эбрей); Якоб Хошандер (Jacob Hoschander) — современный исследователь.
- ↑ Александр Топаллер, «Загадки библейской истории». Издательство «Исрадон», 2006
Ссылки
- [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-3/vremjaischislenie.html Времясчисление (у евреев)] // Православная Богословская Энциклопедия. Том 3. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник» за 1902 г.
- Мень А. В. Хронология библейская // Библиологический словарь: в 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.
Отрывок, характеризующий Библейская хронология
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
