Русская дореформенная орфография

Русская дореформенная орфография (часто дореволюционная орфография) — орфография русского языка, действовавшая до её реформы в 1918 году и сохранявшаяся позже на территориях белых правительств в России и в белоэмигрантских изданиях. Началом русской дореформенной орфографии можно считать введение гражданского шрифта при Петре I.

Единой общепризнанной нормы дореформенной орфографии (подобной советскому своду 1956 года) не существовало. Правописание последних примерно 50 лет перед революцией 1917 года (1870-е—1910-е) было нормировано в большей степени, чем орфография первой трети XIX века и особенно XVIII века. Наиболее авторитетные (хотя и не полностью соблюдавшиеся в выходившей тогда печати) пособия и своды правил по русской дореформенной орфографии связаны с именем академика Якова Карловича Грота. Они относятся именно к последнему стабильному 50-летию существования дореформенной орфографии.

Отличия дореволюционной орфографии от современной

Азбука

До революции русская азбука насчитывала 35, а не 33 буквы, как сейчас.

А а	Б б	В в	Г г	Д д	Е е	Ж ж
З з	И и	І і	К к	Л л	М м	Н н
О о	П п	Р р	С с	Т т	У у	Ф ф
Х х	Ц ц	Ч ч	Ш ш	Щ щ	Ъ ъ	Ы ы
Ь ь	Ѣ ѣ	Э э	Ю ю	Я я	Ѳ ѳ	Ѵ ѵ

Названия русских букв до реформы азбуки: аз, буки, веди, глаголь, добро, есть, живете, земля, иже, и десятери́чное, како, люди, мыслете, наш, он, покой, рцы, слово, твердо, ук, ферт, хер, цы, червь, ша, ща, ер, еры́, ерь, ять, э, ю, я, фита́, и́жица.

Как видно, в азбуку входили 4 упразднённые буквы «i», «ѣ», «ѳ», «ѵ», но не было букв «ё» и «й». Интересно, что буква «ѵ» не была официально упразднена при реформе 1918 года, в декрете о реформе орфографии о ней нет упоминания.

«Написания» «ё» и «й» лишь формально не входили в азбуку, но употреблялись точно так же, как и сейчас. «Написание» «й» называлось «и съ краткой».

Произношение упразднённых букв

• Буква «і» читалась как [и].
• Буква «ѣ» читалась как [е].
• Буква «ѳ» читалась как [ф].
• Буква «ѵ» читалась как [и].
• Буква «ъ» на конце слов не читалась.

Таким образом, для звука [ф] имелось две буквы — «ф» и «ѳ», для звукосочетания [й'э] и обозначения звука [э] вместе с мягкостью стоящего перед ним согласного также имелось две буквы — «е» и «ѣ», а для звука [и] — три буквы — «и», «і» и «ѵ».

Правила употребления упразднённых букв

Буква І

Употреблялась перед гласными (в том числе и перед «й», которая считалась гласной: «кiй», «убiйца»), а также в слове «міръ» со значением «вселенная», для отличия от слова «миръ» — отсутствие войны. Согласно народной этимологии так же писали «Владиміръ», однако академиком Гротом предписывалось писать «Владимиръ». Исключения составляли только сложные слова, первая часть которых оканчивалась на «и»: «пятиаршинный», «семиэтажный», «восьмиугольникъ», «наиужаснѣйшій», «ниоткуда» и т. п.

Буква Ъ

Писалась на конце слов после согласных (включая мягкие — врачъ, плющъ и т. п., но исключая «й», которая считалась гласной — май, вой и т. п.) и не читалась (в противоположность «ь» на конце слов, который смягчает согласные звуки), а также в некоторых случаях после приставок перед нейотированными гласными и «и», например, в слове отъэкзаменовать. Встречается в слове сверхъчувственный. В слове съузить Грот предписывал «ъ» не употреблять. При написании слов через дефис — в привычных общеупотребительных словах «ъ» сохранялся: изъ-за, контръ-адмиралъ, а при написании заимствованных названий «ъ» перед дефисом мог опускаться. (Опускать «ъ» перед дефисом — это пожелание Грота.)

Буква Ѣ

Стихотворения с ѣ

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ
Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.
Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,
Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ
И за горькій тотъ обѣдъ
Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ.

Вѣдай, братъ, что клѣть и клѣтка,
Рѣшето, рѣшетка, сѣтка,
Вѣжа и желѣзо съ ять, —
Такъ и надобно писать.

Наши вѣки и рѣсницы
Защищаютъ глазъ зѣницы,
Вѣки жмуритъ цѣлый вѣкъ
Ночью каждый человѣкъ…

Вѣтеръ вѣтки поломалъ,
Нѣмецъ вѣники связалъ,
Свѣсилъ вѣрно при промѣнѣ,
За двѣ гривны продалъ въ Вѣнѣ.

Днѣпръ и Днѣстръ, какъ всѣмъ извѣстно,
Двѣ рѣки въ сосѣдствѣ тѣсномъ,
Дѣлитъ области ихъ Бугъ,
Рѣжетъ съ сѣвера на югъ.

Кто тамъ гнѣвно свирѣпѣетъ?
Крѣпко сѣтовать такъ смѣетъ?
Надо мирно споръ рѣшить
И другъ друга убѣдить…

Птичьи гнѣзда грѣхъ зорить,
Грѣхъ напрасно хлѣбъ сорить,
Надъ калѣкой грѣхъ смѣяться,
Надъ увѣчнымъ издѣваться…

Проф. Н. К. Кульманъ. Методика русскаго языка. — 3-е изд. — СПб.: изданіе Я. Башмакова и Ко, 1914. — С. 182.

Употреблялась в 128 корнях слов русского языка, а также в нескольких суффиксах и окончаниях.

Форма глагола «Быть» в 3-м лице единственного числа писалась через букву «е» — в отличие от глагола «ѣсть» («питаться»). Аналогичное смыслоразличительное значение имело написание пары «всѣ» — «все»: последнее слово означало «всё».

Чтобы было легче выучить список корней с «ѣ», были придуманы особые стихи (см. врезку).

Буква Ѳ

Употреблялась в словах, пришедших в русский (или ранее в церковнославянский) напрямую из греческого языка, вместо греческой буквы «θ» (тета). Общеупотребительных слов с этой буквой было немного.

• Имена собственные: Агаѳья, Анѳимъ, Аѳанасій, Аѳина, Варѳоломей, Голіаѳъ, Евѳимій, Марѳа, Матѳей, Меѳодій, Наѳанаилъ, Парѳенонъ, Пиѳагоръ, Руѳь, Саваоѳъ, Тимоѳей, Эсѳирь, Іудиѳь, Ѳаддей, Ѳекла, Ѳемида, Ѳемистоклъ, Ѳеодоръ (Ѳёдоръ, Ѳедя), Ѳеодосій (Ѳедосій), Ѳеодосія, Ѳеодотъ (Ѳедотъ), Ѳеофанъ (но Фофанъ), Ѳеофилъ, Ѳерапонтъ, Ѳома, Ѳоминична.
• Географические названия: Аѳины, Аѳонъ, Виѳанія, Виѳезда, Виѳинія, Виѳлеемъ, Виѳсаида, Геѳсиманія, Голгоѳа, Карѳагенъ, Коринѳъ, Мараѳонъ, Парѳія, Парѳенонъ, Эѳіопія, Ѳаворъ, Ѳеодосія, Ѳермофилы, Ѳессалія, Ѳессалоники, Ѳивы, Ѳракія.
• Народы (и жители городов): коринѳяне, парѳяне, скиѳы, эѳіопы, ѳиване.
• Имена нарицательные: анаѳема, акаѳистъ, апоѳеозъ, апоѳегма, ариѳметика, диѳирамбъ, еѳимоны, каѳолическій (но католическій), каѳедра, каѳизма, киѳара, левіаѳанъ, логариѳмъ, мараѳонъ, миѳъ, миѳологія, моноѳелитство, орѳографія, орѳоэпія, паѳосъ (страсть, но Пафосъ — остров), риѳма, эѳиръ, ѳиміамъ, ѳита.
• Ряд редких имён собственных также писали через фиту. Это более ста имён собственных из Ветхого Завета (в этих случаях фита соответствует еврейской букве тав — ת), например: Аштероѳъ-Карнаимъ Быт. 14:5. Редкие греческие и еврейские названия: Ельовѳерополь — древний город (руины) в Южной Палестине на дороге между Иерусалимом и Газой. Людям, не занимающимся изучением географии и истории Греции, а также библейских мест, редкие слова с буквой «Ѳ», которые здесь не приведены, могут никогда и не встретиться.

Буква ѳ пишется только в тех случаях, когда сохраняется звук [ф]. Если звук изменен, то и буква пишется другая. Например: риѳма и ритмъ; Ѳома и Томъ... И другие слова, в которых произносится не [ф], а [т]: аметистъ (amethystos), антипатія (antipatheia), тезисъ (thesis), тіофенъ (thiophen) и др. (Давыдов П. И. Справочник по старой орфографии русского языка. М., 2013. С. 94).

Буква Ѵ

Употреблялась в слове мѵ́ро для его отличия от слов миръ и міръ, а также, по традиции, ещё в нескольких словах греческого происхождения вместо буквы ипсилон (как и мѵро, это, в основном, слова, относящиеся к церкви).

• К началу XX века это: ѵпакои, ѵподіаконъ, ѵпостась, полѵелей, сѵмволъ (только в смысле символа веры), сѵнодъ (хотя в словарях — синодъ). Производные слова от сѵмволъ и сѵнодъ к началу XX века не удержали ѵ: символическій, синодальный, синодскій, синодическій. В текстах на церковнославянском языке гражданской печати (например, в молитвословах) круг слов, пишущихся через ижицу, был шире — ѵссопъ, Мѵры Лѵкійскіе (вместо иссопъ, Мѵры Ликійскія).

Орфография отдельных морфем (приставок, падежных окончаний)

• Приставки, оканчивающиеся на -з (из-, воз-, раз-, роз-, низ-), перед последующей с сохраняли з: разсказъ, разсуждать, возсоединить. Приставки без-, через-, чрез- всегда имели на конце -з: безполезный, безкровный, безтактный, безсонница; черезчуръ, чрезполосица.

• В том случае, если прилагательное, местоимение, причастие или числительное в начальной форме оканчивалось на -ый, -ій (каждый, синій, бывшій, горькій, самый), то в родительном и винительном падежах мужского и среднего рода оно имело окончание -аго, -яго: каждаго, синяго, бывшаго, горькаго, самаго. Например: «яблоки самаго лучшаго сорта».
• В противном случае писалось окончание -ого: земляной, этотъ, самъ — земляного, этого, самого. Например: «я видѣлъ недавно самого царя».
• Окончание творительного падежа III склонения имело два орфографических варианта (в ряде случаев, возможно, отражавших произношение) — основное -ію и его вариант -ью.

  В учебнике начала XX века (1915 год) можем видеть формы костію, тростію.

  В учебнике 1879 года представлен только один вариант -ью. (Хотя в самом тексте учебника встречаются слова и на -ію). В книгах встречаются вперемешку и те, и эти формы.

• Слова предложного падежа среднего рода, оканчивающиеся на -ье, могли иметь окончание -ьи: «о платьи», «в призваньи».
• В женском и среднем роде вместо окончаний -ые, -ие употреблялись окончания -ыя, -ія: русскія пѣсни, новыя кресла. Окончания -ые, -іе употреблялись со словами мужского рода: новые столы, хорошіе дома. При перечислении слов женского и среднего рода употреблялось окончание -ыя, -ія: новыя пѣсни, кресла и мечты. Для обозначения совокупностей, в которых участвовали существительные мужского рода, употреблялось окончание -ые, -ie: новые журналы, книги и изданія.

Как находить род существительных pluralia tantum (только множественного числа, например: ножницы, ворота, сумерки), см.: Ять в дореформенной русской орфографии#ѣ на месте нынешней «и».

• В женском роде вместо «они» писали (в ряде случаев и произносили) «онѣ». (В прочих родах и при перечислении слов разных родов — «они»).

• В женском роде также употреблялись слова «однѣ», «однѣхъ», «однѣмъ», «однѣми». (В прочих родах — «одни», «однихъ», «однимъ», «одними»).

• Местоимение «её (неё)» в современном русском языке может значить три разных формы:
  1. местоимение «она» в родительном падеже: в дореформенной орфографии писалось (а в стихах могло и произноситься) как «ея (нея)»
  2. местоимение «она» в винительном падеже: в дореформенной орфографии писалось как «её (неё)»
  3. притяжательное местоимение (вопрос чья?): в дореформенной орфографии писалось как «ея»

Пример: Онъ взялъ ея (чью?) книгу и отдалъ её (книгу, вин.), навсегда ея (родит., кого?) лишившись.

• Правила переноса слов были немного сложнее, чем современные:
  • не допускалось дробление приставок (раз-вязать, а не ра-звязать).
  • суффиксы -ств- и -ск- писались нераздельно.
  • сочетания -бл-, -пл-, -вл-, -фл-, -мл-, -жд-, представляющие изменения губных и зубных согласных, не разделялись (лю-блю, тер-плю, кро-вля, зе-мля, жа-жду, насла-жденіе).
  • сочетание -кс- в иностранных словах не разделялось (Але-ксандръ, синта-ксисъ).
  • Когда согласная отделена буквой ь от следующей согласной, то этой последней начинается новый слог: день-ги, дѣть-ми, толь-ко, Оль-га.
  • Мягкая гласная, отделенная буквой ь от предшествующей согласной, составляет с ней один слог: крестья-нинъ, се-мьянинъ, пла-тьемъ.
  • Относительно сложных слов. При переносе слов сложных нужно сообразоваться с их составом: вос-токъ, вы-звать, со-всѣмъ, не-сносный, со-зданъ, без-дна, земле-трясеніе.
  • В учебнике 1879 года имеются также следующие указания:

Иностранныя слова переносятся по правиламъ грамматики того языка, изъ котораго заимствованы, если это не противорѣчитъ просодическому дѣленію нашего: Шлаг-баумъ, а не шлагба-умъ; Луа-ра, а не Лу-ара (ибо au и oi въ словахъ Schlagbaum, Loire — дифтонги); кат-ехизисъ (κατ-ήχησις), миз-антропъ (μισ-άνθρωπος): а не мо-нархъ, Еван-геліе, катихи-зисъ, ми-зан-тропъ.

Примечание: Просодическое деление слов — это деление по слогам, в отличие от этимологического деления слов — деления его по этимологии на составные части — приставки, корни, суффиксы.

При просодическом делении слов подразумевается, что согласная, стоящая между двумя гласными, отходит к следующему слогу, например, «мо-нархъ».

Тонкости орфографии

Написание и произношение

Сочетание букв ъи произносилось как [ы]. (В начале XX века перестало употребляться, но встречается в книгах, изданных ранее). Сочетание букв іе иногда произносилось как [je] = е: Іегова, Іерусалимъ ([jерусалим] и [иjерусалим]), Іеменъ, іена. Сочетание букв іо иногда произносилось как [jo] = ё, йо: іотъ, маіоръ, раіонъ. Сочетание букв іу иногда произносилось как ю: Іудиѳь, Іуліанъ (но Іуда — Иуда). Указанные сочетания гласных с буквой i встречаются по большей части в начале слов. Различие в произношении до революции и сейчас — заметно только в двух случаях — Іегова и Іерусалимъ (впрочем, последнее слово могло произноситься так же, как и сейчас). Примечание: в современном русском языке в слове иена первые две гласные также произносятся как [је].

Удвоение на письме

В XIX веке во многих иноязычных словах сохранялось удвоенное написание. Писали "литтература" "оффицер" , следуя языку-первоисточнику.

Сокращения слов

При сокращении слов обязательно ставились точки: С. с. — статскій совѣтникъ, д. с. с. — дѣйствительный статскій совѣтникъ, т. с. — тайный совѣтникъ, д. т. с. — дѣйствительный тайный совѣтникъ М. В. Д. — Министерство внутреннихъ дѣлъ, Учен. Ком. — Ученый комитетъ, Мин. Нар. Пр. — Министерство народнаго просвѣщенія, Акц. Общ. — акціонерное общество.

Надстрочные знаки

Над словом «что» было принято ставить ударение, различая типы слов. Ударением обозначалось местоимение «что́» в именительном или винительном падеже для отличия от сходного с ним союза «что»: — Ты знаешь, что́ тебѣ полезно. Ты знаешь, что тебѣ полезно ученіе.

Пунктуация

В конце заголовков ставились точки. С заглавной буквы писались официальные российские титулы Императорского Дома, а также обращения (титулования): «Государь Императоръ», «Медаль въ память коронованія Ихъ Императорскихъ Величествъ», «Высочайше утверждено», «Ваше Императорское Величество», «Ваше благородіе» (в официальных документах нередко все буквы слов, обозначающих Императора, включая местоимения, набирались капителью). Титулы церковные (архиереев) в нецерковных документах и литературе обычно писались со строчной буквы.

Изменения в орфографии на протяжении XVIII—XX веков

XVIII—начало XIX века

В XVIII — начале XIX века встречалась орфографическая запись окончания -[ъй] в м. р. ед. ч. через -ой, особенно после заднеязычных: то́нкой, ди́кой, вместо то́нкий, ди́кий. Обратное явление, встречающееся в тот же период — церковнославянская запись ударного окончания -ый вместо -ой: вторы́й, шесты́й, седьмы́й, лесны́й — имело соответствие в произношении.

1847 год: «роздѣ́лъ, устар., то же, что раздѣ́лъ»; «роздѣ́льный, устар., то же, что раздѣ́льный»; «розмѣ́нный, устар. то же, что размѣ́нный». Позже (во второй половине XIX века) в трудах Грота и во всех учебниках указывается, что приставка роз- пишется через «о» только, если на неё падает ударение. Этот принцип (пример, когда этимологический принцип написания уступил фонетическому) принят и в современной русской орфографии.

Середина XIX века

1860 год: «на стыке приставки и корня принято было писать ъи. Но в словах с корнями играть и искать ъи трансформировалось в ы: сыскать, розыскъ, сыграться, разыграть (вместо съискать, розъискъ, съиграться, разъиграть)».

1879 год: «Пишут ъи: безъискусственный, предъидущій, а не безыскусственный, предыдущий. В словах языка обыденного в таком случае пишут и ы: розыгрышъ, обыскъ».

1882 год: В середине XIX века ещё можно встретить такие формы слов, как рядоваго, которые к началу XX века были заменены на рядового.

Начало XX века

В XIX веке можно заметить частое употребление дефиса. В отличие от современной орфографии, дефис употреблялся между словом и частицами бы, ли, же, в сочетании «то-есть». К началу XX века дефис из указанных случаев остался в сочетании «то-есть», сокращение — «т.-е.», ныне то-есть, то есть (Предположительно, в начальный период XIX века дефис употреблялся ещё чаще).

1904 год: «В некоторых случаях (теперь уже редких) сочетание ъи имеет звуковое значение ы: разъигрывать, розъигрышъ (обыкновенно теперь так и пишут: разыгрывать)».

В середине и во второй половине XIX века можно ещё встретить такие написания, как предъидущій, отъименный. Академик Грот призывает заменить их на отыменный, предыдущій. И в начале XX века в учебниках уже не встретишь форм «предъидущій».

1915 год: Вместо ъи пишут ы.

Однако не все пожелания Грота закрепились на практике. Так, Грот предписывал писать гигіэна и итти. Но на практике встречались гигіэна и гигіена, итти и идти. (Слово итти как вариант слова идти ещё встречается в словаре Ушакова).

Встречались варианты написания слов со звуком [j]: маіоръ и майоръ, Нью-Іоркъ и Нью-Йоркъ, серіозно и серьёзно и многие другие.

Слов с вариантами написания в дореформенной орфографии было большое количество. Это различия в написании некоторых отдельных слов середины XIX века и начала XX века. А также отличие написания некоторых слов начала XX века от современных.

К началу XX века оставались следующие слова, отличные от современных написанием: идти и итти, галерея и галлерея, корридоръ, нумеръ, оффиціальный. Ныне — идти, галерея, коридор, номер, официальный.

Выход из употребления

Хотя декрет о переходе на реформированную орфографию был издан в декабре 1917 года (с началом действия с 1 января ст. ст. 1918 года), печать и делопроизводство в Советской России смогли перейти на новое правописание, в основном, только в октябре 1918 года (см.: Реформа русской орфографии 1918 года).

На территориях Российской империи, где ещё не была установлена Советская власть, прежнюю орфографию продолжали использовать по разным причинам. Впоследствии, в основных центрах русской белой эмиграции, эта традиция продолжалась вплоть до второй половины 1940-х годов с некоторыми модификациями. Так, в некоторых издательствах и органах печати перестали использовать букву «ъ» на конце слов и/или отказались от фиты и ижицы. Парижская монархическая газета «Возрождение» выходила без фиты (Федоръ, орфографія). В ряде периодических изданий (например, в парижском журнале «Русская мысль») практика использования старой орфографии продлилась до начала т. н. третьей волны эмиграции из СССР.

В СССР до конца 1920-х годов ряд научных публикаций (в том числе начатых набором до 1918 года) продолжал выходить в старой орфографии. Позже дважды осуществлялся крупный проект по переизданию 4-томного Толкового словаря В. И. Даля: в 1935 (5-е издание) и в 1955 году (6-е издание), причём последнее — тиражом 100 тыс. экземпляров. При этом издание 1955 года было не стереотипным повторением (как, например, 4-е издание 1913 года, печатавшееся с готовых матриц 3-го), а представляло собой воспроизведение словаря путём повторного набора его второго издания 1880—1882 годов, с исправлением опечаток и с соблюдением орфографии Даля (хотя и с неоговоренными купюрами, например, было снято слово жид).

Официальное издательство Русской православной церкви заграницей продолжает выпускать книги (как переиздания старых, так и новые) в дореформенной орфографии. Например, используются формы на —аго (статья архим. Аверкия «Душевность и духовность» (Мюнхен, 1948), вошедшая в «Закон Божий» изд. 1987 года: «до такой степени грубаго и дикаго», «ему все хочется чего-то большаго»).

При этом употребление апострофа вместо разделительного твёрдого знака вызвано именно введением новой орфографии в 1917—1918 годах. В 1920—1930-е годы (в газетах — до 1950-х) в пределах Советской России и СССР апостроф часто применялся вместо буквы «Ъ» («об’явление» вместо «объявление»). Спорадически такое употребление встречалось (хотя уже вне книг и прессы) и позже, на протяжении всего XX века, а иногда даже в более позднее время. Использование апострофа было следствием распространённой в первые годы Советской власти практики полного изъятия из типографского набора буквы Ъ (заодно с ятем, «i» и фитой), а также тем, что в некоторых дешёвых моделях пишущих машинок буква Ъ вообще отсутствовала (её, апостроф и все виды кавычек заменял единственный знак «"»). Сделанные в 1920-е годы рельефные надписи с апострофом «Под’езд 1, Под’езд 2…» в наше время можно видеть над подъездами московского Политехнического музея.

Старая орфография в современной России

Во время перестройки и в начале 1990-х годов в СССР и России печатались многочисленные репринты дореволюционной (иногда эмигрантской) литературы, изданной по старой орфографии. В Интернете появились (помимо отдельных текстов и собраний публикаций) целые сайты, целиком набранные в старой орфографии.

Элементы дореформенной орфографии используются (нередко с ошибками) в рекламе и на вывесках, претендующих на историчность.

Возможность создавать тексты и работать с ними по правилам старой орфографии

Существуют ряд сайтов, позволяющих производить набор текста в старой орфографии, его распечатку и сохранение.

Символы дореформенной кириллицы поддерживаются во второй версии Типографской раскладки Ильи Бирмана.

Компьютерные шрифты

Следующие шрифты поддерживают старую орфографию:

Свободные

• DejaVu
• GNU Unifont
• Linux Libertine
• Old Standard
• PT Sans
• PT Serif

Несвободные

• Palatino Linotype

См. также

• Болгарская дореформенная орфография
• Реформа русской орфографии 1918 года
• Орфография русского языка до 1956 года

Литература

• Григорьева Т. М. Три века русской орфографии (XVIII—XX вв.). — М.: Элпис, 2004. — 456 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-902872-03-0. (в пер.)
• Давыдов П. И. Справочник по старой орфографии русского языка. — М.: б. и., 2013. — 349 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-8493-0218-8.

Ссылки

• [slavenica.com/ Переводчик славянских языков, включая русский, из старых вариантов орфографии в новые и наоборот]
• [lib.russportal.ru Русские классики XVIII — начала XX вв. в старой орфографии]
• [arhivarij.narod.ru/do_revoliucii.html Ресурсы по дореволюционной орфографии]
• [arhivarij.narod.ru/do_revoliucii/russkij_jazyk.html О старой орфографии]
• [rus.wikia.com/wiki/Заглавная_страница Вики-энциклопедия в дореволюционной орфографии]
• [www.dorev.ru Словарь дореволюционной орфографии]
• Philipp Ammon: [sjani.ge/sjani-17/ფილიპპ%20ამონი.pdf Tractatus slavonicus.] in: Sjani (Thoughts) Georgian Scientific Journal of Literary Theory and Comparative Literature, N 17, 2016, pp. 248-56

Отрывок, характеризующий Русская дореформенная орфография

Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.