Доризо, Николай Константинович

Николай Доризо
Имя при рождении:	Николай Константинович Доризо
Дата рождения:	22 октября 1923(1923-10-22)
Место рождения:	Краснодар, Кубано-Черноморская область, РСФСР, СССР
Дата смерти:	31 января 2011(2011-01-31) (87 лет)
Место смерти:	Переделкино, Московская область, Российская Федерация
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Род деятельности:	поэт
Годы творчества:	1938 — 2000-е
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, песня
Язык произведений:	русский
Дебют:	сборник «На родных берегах» (1948)
Премии:
Награды:

Никола́й Константи́нович Доризо́ (22 октября 1923 — 31 января 2011) — русский советский и российский поэт. Член ВКП(б) с 1947 года.

Биография

Н. К. Доризо родился 22 октября 1923 года в Краснодаре. Литературную деятельность начал с 1938 года. Первый сборник стихов «На родных берегах» вышел в Ростове-на-Дону в 1948 году.

Был женат на эстрадной певице Гелене Великановой и приме Театра оперетты Вере Вольской.

Н. К. Доризо умер 31 января 2011 года в посёлке Переделкино Московской области. Похоронен на кладбище в Переделкине.

Награды и премии

• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1981) — за стихи и песни последних лет, опубликованные в книгах «Пока деревья есть на свете» (1978), «Я сочинил когда-то песню»
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта»

Творчество

Николай Константинович сотрудничал с известными композиторами:

Никитой Богословским, Оскаром Фельцманом, Кириллом Молчановым,

Семёном Заславским, Марком Фрадкиным, Аркадием Островским,

Серафимом Туликовым, Тофиком Кулиевым, и др.

В результате появились всенародно любимые и узнаваемые песни:

• «Я о Родине пою» — муз. С. С. Туликова,
• «Песня о любви» («На тот большак…») — муз. М. Г. Фрадкина,
• «Мужской разговор» — муз. Н. В. Богословского,
• «Московские улочки» — муз. Н. В. Богословского,
• «Огней так много золотых» — муз. К. Молчанова,
• «Песня выпускников» — муз. Н. В. Богословского,
• «Взрослые дочери» — муз. О. Б. Фельцмана,
• «Песня Рощина» — муз. Н. В. Богословского,
• «От людей на деревне не спрятаться» — муз. К. В. Молчанова,
• «Помнишь, мама моя» — муз. Н. В. Богословского,
• «Песенка молодых соседей» — муз. А. И. Островского,
• «Кактус» — муз. А. Долуханяна,
• «Песня об одиноком друге» — муз. Н. В. Богословского,
• «Бабушка» («Спешит на свидание бабушка, бабушке сорок всего…») муз. Б. Терентьева,
• «Давно не бывал я в Донбассе» — муз. Н. В. Богословского,
• «Накануне» — муз.В. Женевского,
• «Нежная рука» — муз. Т. Кулиева
• и др.

Песни на стихи Николая Доризо звучат в фильмах:

• «Простая история»,
• «Увольнение на берег»,
• «Разные судьбы»,
• «Дело было в Пенькове»

Ссылки

• [www.liveinternet.ru/community/2332998/post128000012/ Солнечная Поэзия Юности]
• [lib.ru/POEZIQ/DORIZO/ Николай Доризо] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.youtube.com/watch?v=wGo16LLlMAU Песня Рощина] (фрагмент к/ф «Разные судьбы», 1956)

Отрывок, характеризующий Доризо, Николай Константинович

Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.