Нефёдова, Дорис

Александра
	Александра; Alexandra
	; Александра в Гамбурге, 1968 год
Основная информация
Имя при рождении	нем. Doris Wally Treitz
Полное имя	Дорис Нефедова
Дата рождения	19 мая 1942
Место рождения	Хайдекруг, Мемельский край, Восточная Пруссия, Третий рейх
Дата смерти	31 июля 1969 (27 лет)
Место смерти	Теллингштедт, Шлезвиг-Гольштейн, ФРГ
Годы активности	1966—1969
Страна	Германия
Профессии	певица; композитор
Инструменты	гитара; аккордеон
Жанры	шансон, поп
Псевдонимы	Александра
Сотрудничество	Сальваторе Адамо; Удо Юргенс; Жильбер Беко
Лейблы	Philips/Universal Music

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Нефёдова.

Дорис Нефёдова (нем. Doris Nefedov, урождённая Трайц, сценический псевдоним — Александра) (19 мая 1942 — 31 июля 1969) — немецкая певица, композитор, гитарист и пианист, звезда немецкого шансона. Трагически погибла в автокатастрофе в самом начале своей карьеры.

Биография

Детство

Александра родилась под именем Дорис Трайтц 19 мая 1942 (или 1944) года в Восточной Пруссии, в городке Хайдекруг (сегодня Шилуте в Литве). По поводу года рождения ясности нет, ввиду раннего замужества певица скорее всего завысила свой возраст. В 1944 году её семья вместе с колоннами других беженцев покидает Клайпедский край перед лицом наступающих советских войск.

По прибытии на запад Германии они поселяются в Киле. Мать выкраивала деньги на уроки по игре на пианино для маленькой Дорис. Отдавая должное славянским корням (бабушка Дорис была чешкой, а дедушка вендом) девочка рано начала учить русский язык, а также проявлять интерес к славянской и цыганской культурам. Позже она начала изучать графический дизайн в гамбургской школе моды, а заодно и посещать школу актёрского мастерства Марго Хёпфнер.

Начало карьеры

По окончании обоих учебных заведений Дорис бросила всё и отправилась на пару месяцев колесить с андалузскими цыганами по Испании. Вернувшись, она поступает на работу в один из гамбургских журналов, но вскоре теряет своё место из-за увлечённости песнями и театром. Бывший начальник Дорис рассказывает о ней своему другу, известному продюсеру Фреду Вайриху. Через три дня девушка получает приглашение от Вайриха, а после встречи с ним, во время которой Дорис демонстрирует свой репертуар, подписывает договор на запись первого альбома.

Дорис берёт себе имя «Александра» — женскую форму имени своего сына. К тому времени она уже не носила фамилию Трайтц. В 1962 году она познакомилась в русском ресторане, куда ходила практиковаться в языке, с Николаем Нефёдовым — бостонским журналистом-эмигрантом. В том же году Александра выходит замуж за Николая, который старше её на 30 лет, однако уже через год подаёт на развод. Фамилию бывшего мужа, а также маленького сына она оставляет себе.

На пике известности

После записи альбома «Премьера с Александрой» певица отправляется с Хази Остервальдом в турне по Советскому Союзу (главным образом по Кавказу). Возвратившись, Александра сталкивается со своей растущей популярностью. Приглашения на концерты, в турне, на телевидение поступают одно за другим. Песня «Zigeunerjunge» становится хитом года. В декабре Александра знакомится со знаменитым шансонье Жильбером Беко и звездой французской эстрады Сальватором Адамо. Знакомство скоро перерастает в тесную дружбу. К этому трио вскоре присоединяется Удо Юргенс, популярнейший немецкий исполнитель тех лет. Адамо очарован Александрой и активно протежирует её во Франции, где «Zigane» (исполненная на французском «Zigeunerjunge») также завоёвывает верхние строчки хит-парадов.

Вплоть до самой смерти Александры она, Адамо и Юргенс обмениваются песнями собственного сочинения, нередко выступают на совместных концертах. Пластинки Александры выходят во Франции и Германии многотысячными тиражами, она почти беспрерывно гастролирует по обеим странам, принимает участие в многочисленных телешоу. В 1968 году даёт концерт в Бразилии, на следующий год запланированы Япония, США, а также бенефис в «Олимпии» в Париже.

Трагическая гибель

31 июля 1969 года Александра ездила в Гамбург на переговоры со своей звукозаписывающей компанией. В тот же день она отправилась в отпуск на остров Зильт на Северном море. Певица была за рулём недавно приобретённого «Mercedes-Benz 220 SE Coupé». Вместе с ней в машине находились её сын Александр и мать, Валли Трайц. Перед выездом в путь машина была осмотрена в автомастерской, но находящаяся за рулём певица не смогла затормозить перед перекрёстком и на полной скорости врезалась в грузовик около города Теллингштедт в Шлезвиг-Гольштейн при невыясненных обстоятельствах. Сын певицы отделался лёгкими ранениями, в то время как она сама скончалась на месте, а её мать умерла в больнице. Возможно, машина была неисправна; ходили слухи, что автокатастрофа не была случайностью. После катастрофы сын Александр переехал жить к отцу в США.

Певица была похоронена на кладбище Westfriedhof в Мюнхене. На похоронах присутствовало около 3 тысяч человек, а на надгробном камне высекли просто «Alexandra».

В 1999 году кинорежиссёр Марк Бётхер (Marc Boettcher) опубликовал книгу-биографию, в которой рассказал, что получил несколько анонимных сообщений, касающихся гибели Александры, в то время как проводил собственное расследование. Он также сообщил, что начнёт собственное расследование в 2004 году после исследования попавших к нему документов Штази, где сообщалось, что любовник певицы Пьер Лафэр (Pierre Lafaire) был секретным американским агентом в Дании, а также документы первоначального расследования.

Расследование смерти

Через несколько месяцев после смерти Александры вскрылись факты, послужившие причиной открытия уголовного дела. Например, несоответствие протоколов полицейского обследования трупа и экспертизы в морге. Если в первом случае выявлены «несовместимые с жизнью тяжёлые травмы головы и груди», то во втором лишь «лёгкое ранение в области лица». На фотографиях, сделанных якобы на месте происшествия, запечатлена не та машина, что была у Александры. Водителя грузовика, в который врезалась певица, не могут найти уже 35 лет. Вопреки завещанию Александры и пожеланию родственников, тело певицы было кремировано. В ночь до этого в морге, где лежало тело, произошёл взлом. И, наконец, за 3 дня до гибели Александра заказала себе и матери места на кладбище, надгробия и заключила страховку жизни на высокую сумму. Несмотря на такое множество в высшей степени подозрительных улик, следствие зашло в тупик и было прекращено через пару лет.

Лишь в 2004 году «дело Александры» получило продолжение. В рассекреченных архивах Штази следователи обнаружили ясные указания на то, что некий Пьер Лафер, с которым Александра была тайно помолвлена за пять месяцев до смерти, в действительности являлся крупным американским разведчиком, которому было поручено создать агентурную сеть в Дании. Вскоре центральный канал ARD официально сообщил о повторном открытии «дела Александры».

Увековечивание памяти

19 мая 2009 года по близости от дома, где раньше жила Александра в городе Киле, область между Knooper Weg, Franckestraße и Olshausenstraße была названа Alexandraplatz в честь певицы.^[1]

Творчество Александры

Репертуар Александры очень не похож на то, что исполняли тогда и исполняют по сей день немецкие поп-звёзды. В нём переплелись немецкие музыкальные традиции, французский шансон, русские романсы, песни цыган и американское кантри. Условно можно разделить её творчество на две части — эстрадные песни (поп) и стилизации народных песен и романсов.

В первых сильно ощущается влияние французской эстрады тех времён. По признанию многих критиков, это как правило замечательные, богатые, пронзительные мелодии. Песня «Was ist das Ziel?» является тем примером песни, в которой и музыка и лирика находятся на одинаково высоком уровне. У стихов Александры тоже своя особенность. Хотя большинство из них достаточно просты (к «Was ist das Ziel?» это не относится), в них нет пошлости и тривиальности, которые характерны для большой части поп-музыки. Текучая манера лирики Александры, её дар «говорить стихом» может быть сравнён с творчеством Есенина. Вместе с тем она сохраняла достаточно сложную форму поэзии и использовала только литературный язык. Мелодичность, которую она давала своим песням и делали их столь узнаваемыми и популярными. Свой стиль в музыке Александра выработала ещё до знакомства с французскими шансонье. Его можно ясно услышать в её ранних песнях «Mein Freund der Baum» и «Mein Kind, schlaf ein».

Ко второй категории относятся романсы («Белой акации…», «Дорогой длинною» и др.), адаптации русских эстрадных песен («Песня о друге», «Подмосковные вечера»), испанские, еврейские, американские народные песни. Несколько песен Александра написала на мотивы мелодий американского «Дикого Запада». Почти все свои известные песни она переводила и исполняла на французском. Голос Александры, глубокий, «бархатистый», сильный, мог хорошо передавать ту тоску и ностальгию, что заложена в романсах и народных песнях. Её голос вероятно и был главной причиной стремительного старта молодой певицы в мире немецкой поп-музыки.

Дискография

Альбомы

Alexandra (1968)
Premiere mit Alexandra (1968)
Sehnsucht (1969)
Ihre großen Erfolge (1969)
Unvergessen (1971)
Das war Alexandra (1977)
Star und Stimme (15 декабря 1980)

Синглы

Zigeunerjunge (1 апреля 1968)
Sehnsucht (Das Lied der Taiga) (15 апреля 1968)
Auf dem Wege nach Odessa / Illusionen (11 ноября 1968)
Erstes Morgenrot (15 июля 1969)

Фильмы

В 1999 году вышел фильм реж. Marc Boettcher «Alexandra — die Legende einer Sängerin», продолжительность 90 минут. Фильм был также издан на DVD компанией «ARD-Video Hamburg».

Напишите отзыв о статье "Нефёдова, Дорис"

Литература

Marc Boettcher: Alexandra — Die Legende einer Sängerin. Ihr Leben — Ihre Lieder — Ihr Tod. Parthas Verlag, 2004, ISBN 978-3-936324-10-5
Singen und Suizid — Aufstieg und Niedergang einer deutschen Sängerin. Verlag Monsenstein & Vannerdat, Münster 2006
Marc Boettcher: Alexandra — Ihr bewegtes Leben…, Knaur Verlag München, ISBN 3-426-60757-3, vier Auflagen (1998—2004)

Примечания

↑ [www.kn-online.de/lokales/kiel/92723_Alexandras_Platz_ist_in_Kiel.html KN-Online: Alexandras Platz ist in Kiel]

Ссылки

[www.alexandra-welt.de/ Страница клуба поклонников Александры] (нем.)
[www.discogs.com/artist/Alexandra+%287%29 Александра] (англ.) на сайте Discogs

Отрывок, характеризующий Нефёдова, Дорис

Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.

В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.

В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.

[1] [www.kn-online.de/lokales/kiel/92723_Alexandras_Platz_ist_in_Kiel.html KN-Online: Alexandras Platz ist in Kiel]

[1]