Дорлеак, Франсуаза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франсуаза Дорлеак
Françoise Paulette Louise Dorléac

Франсуаза Дорлеак в фильме «Нежная кожа».
Дата рождения:

21 марта 1942(1942-03-21)

Место рождения:

Париж, Франция

Дата смерти:

26 июня 1967(1967-06-26) (25 лет)

Место смерти:

близ Ниццы, Приморские Альпы

Гражданство:

Франция Франция

Профессия:

актриса

Карьера:

1959—1967

Франсуа́за Дорлеа́к (фр. Françoise Dorléac (полное имя — Франсуаза Полетт Луиза Дорлеак, фр. Françoise Paulette Louise Dorléac); 21 марта 1942 года, Париж — 26 июня 1967 года, близ Ниццы) — французская актриса, дочь французского актёра Мориса Дорлеака , старшая сестра Катрин Денёв, с которой вместе снималась в музыкальном фильме Жака Деми «Девушки из Рошфора».





Биография

Семья

Франсуаза — старшая из трёх дочерей актёров Мориса Дорлеака (Теньяка) (Georges Maurice Edmond Dorléac — 26.03.1901-04.12.1979) и Рене Жанны Симоно (Renée-Jeanne Simonot).

Её младшие сёстры — Катрин (род. 1943) и Сильвия (род. 1946).

У Рене Симоно есть также старшая дочь Даниэль (род. 1936) от актёра Эме Клариона. Морис работал на дубляже иностранных фильмов для «Парамаунта», Рене вела дом, но работу в театре не оставила. Буржуазная семья Дорлеаков не имела ничего общего с богемой. По словам Катрин Денёв, родители «играли в театре, а театр — это дисциплина. Кроме того, это такая профессия, которой занимаются вечерами, что позволяло нам в течение дня вести нормальную жизнь»[1]. Выросшие в актёрской семье, все сёстры так или иначе связали свою жизнь с театром и кино.

В детстве Франсуаза была непослушным и живым ребёнком. В квартире Дорлеаков на бульваре Мюрата в фешенебельном 16-ом округе она делила одну комнату с Катрин. Разница в возрасте между ними была восемнадцать месяцев, но чувствовали себя они скорее близнецами. Между ними случались ссоры, однако они были кратковременны. По характеру они были очень разными. Катрин позднее вспоминала, что сестра была во всём противоположностью ей: Франсуаза не курила и не брала в рот спиртного, в то время как Катрин курила и любила выпить; старшая была очень воздержана в еде, младшая же любила поесть. Франсуаза всегда хотела стать знаменитой актрисой и упорно шла к своей цели, а Катрин не мечтала ни о чём определённом.

Карьера

В 15 лет Франсуазу за плохое поведение исключили из лицея. Она поступила в 1957 году в Консерваторию драматического искусства и одновременно брала уроки актёрского мастерства на курсах Рене Жирара. Её кумирами были Грета Гарбо и Марлен Дитрих, иногда она красилась и одевалась так же, как они. Франсуаза не считала себя красавицей, но умела наложить грим так, чтобы подчеркнуть свои достоинства на сцене. Были дни, когда она приходила в отчаяние от своего «несимметричного» лица, тогда она не решалась выйти из дома даже ради важной встречи с режиссёром[2].

В Консерватории Франсуаза училась в классе у Робера Манюэля, благодаря которому получила в театре Антуан роль Жижи в пьесе Аниты Лус по мотивам романа Сидони Колетт (1960). Роль Жижи считается лучшей в театральной карьере Франсуазы. Обучение в Консерватории Дорлеак завершила в 1961 году.

Отец Франсуазы в 1952 году работал художественным руководителем дубляжа фильма режиссёра Луиджи Коменичи «Хайди», и ей был поручен дубляж исполнительницы главной роли Элизабет Зигмунт. Первым фильмом, в котором она сыграла, стала короткометражка «Ложь» (1957), а первой полнометражной картиной — «Волки в овчарне» Эрве Бромберже (1960). Франсуаза также работала моделью в Christian Dior.

На съёмках картины «Двери хлопают» нужна была актриса на роль сестры героини Франсуазы, и она привела на площадку Катрин. Для младшей сестры этот кинематографический опыт не был первым, однако кино она стала интересоваться именно под влиянием Франсуазы.

Известной Франсуаза стала после съёмок у Филиппа де Брока в «Человеке из Рио».
«Нестандартная красота Дорлеак — острый профиль, разлетающиеся по плечам или небрежно собранные в копну каштановые волосы — будет признана таким же эталоном современности, как „узаконенное уродство“ Бельмондо: оба эти лица, появившиеся вместе в фильме „Человек из Рио“, стали эмблемами Новой Волны и 60-х годов в целом»[3].
Одной из её лучших киноролей считается стюардесса Николь в фильме Франсуа Трюффо «Нежная кожа» (1964). В «Нежной коже» Дорлеак сыграла «стопроцентный шестидесятнический тип»:
«Конечно, во французском варианте, но это была жизнь „на последнем дыхании“, полная сиюминутных восторгов и обреченных предчувствий. Такой Франсуаза была и в жизни»[4].
Картина была холодно встречена публикой и критиками, и Франсуаза тяжело переживала неудачу. На Каннском фестивале фильм Трюффо проиграл «Шербурским зонтикам». Денёв признавала, что неудача сестры мешала ей полностью насладиться успехом. В прессе появлялись сообщения о «соперничестве» сестёр-актрис, так что Катрин была вынуждена заявлять, что ей нечего делить с Франсуазой, так как они слишком разные и в жизни, и на экране.

В фильме Поланского «Тупик» Дорлеак играла неверную жену трусливого хозяина замка. Это стало ещё одной заметной ролью в её кинокарьере. Поланский предполагал пригласить на роль Терезы неизвестную актрису, однако ни одна из множества претенденток не продемонстрировала должного уровня профессионализма. Случайно он узнал, что в Лондон (съёмки проходили в Великобритании) приехала сестра Денёв, которая снималась у Поланского в «Отвращении». Поланский, несмотря на то, что первоначально не хотел, чтобы главную героиню играла француженка, взял Дорлеак без проб[5].

В «Девушках из Рошфора» Франсуаза снова снялась вместе с Катрин, и, по мнению критиков, темпераментная Дорлеак играла ведущую роль. Зрители же восторженно приняли работу обеих сестёр: когда одна из газет провела опрос, кто из них был лучше, Франсуаза и Катрин получили одинаково высокие оценки[6].

Смерть

Дорлеак погибла, когда её международная карьера только начиналась. 26 июня 1967 года по пути в аэропорт Ниццы, — только что вернувшись со съёмок в Финляндии, Франсуаза торопилась на авиарейс — она не справилась с управлением автомобиля. В десяти километрах от Ниццы, неподалёку от съезда с автобана Ла Провансаль на Вильнёв-Лубе, её автомобиль перевернулся и загорелся. Франсуаза попыталась покинуть машину, но не смогла открыть дверь и сгорела заживо. Позднее её личность была установлена по уцелевшей части чековой книжки, дневнику и водительским правам.

Похоронена в Сен-Пор (департамент Сена и Марна), местечке, где сёстры Дорлеак детьми проводили каникулы[7].

Личная жизнь

Мужчины не играли в жизни Франсуазы главной роли, на первом месте для неё всегда была работа. Будучи бунтаркой по духу, она тем не менее не обладала решительностью своей сестры Катрин, которая совсем юной ушла из родительского дома, родила в 20 лет ребёнка и одна воспитывала его. Лишь уступая уговорам матери, Франсуаза переехала на собственную квартиру, выбрав дом напротив родительского (бульвар Мюрата, 159). Она обожала своего племянника Кристиана, но сама не помышляла о том, чтобы стать матерью, как говорила Катрин, сестра «детей любила только как идею»[8].

В декабре 1960 года в популярном ночном клубе L’Épi Франсуаза познакомилась с актёром Жаном-Пьером Касселем. В своей автобиографии, вышедшей в свет в 2004 году, он пишет, что Дорлеак была «его юношеской любовью».

В 1964 году, во время и после съёмок в «Нежной коже», у неё был роман с Франсуа Трюффо. Эта связь быстро перешла в дружбу между актрисой и постановщиком.

В интервью «Либерасьон» Ги Бедос[fr], партнёр Франсуазы по фильму «Этим вечером или никогда» назвал её своей невестой: «После её смерти я не могу пройти мимо Лувра, не представив её»[9].

Память

В 1992 году площадь перед железнодорожным вокзалом в Рошфоре была названа именем Франсуазы Дорлеак.

15 октября 2010 года в Курсон-Монтелу Катрин Денев приняла участие в презентации нового сорта камелии, названной в честь Франсуазы Дорлеак. Денёв так отозвалась об этом событии: «Я очень тронута, что кто-то пожелал назвать цветок именем моей сестры. Об этом говорили в течение двух лет. Моя сестра была бы очень счастлива. Дать растению имя того, кого ты любил, это что-то непреходящее, это очень утешительно»[10].

Театр

Фильмография

Кинофильмы

(Неполная фильмография)

Телефильмы

  • 1962 — «Три шапокляка»  — Les Trois Chapeaux claques — Паола
  • 1963 — «Теф-теф» / Teuf-teuf
  • 1964 — «Девчушки» / Les Petites Demoiselles — Жюли
  • 1964 — «Ни инжир, ни виноград» / Ni figue ni raisin
  • 1967 — «Жюли де Шаверни и её двойная ошибка» / Julie de Chaverny ou la Double Méprise — Жюли

Напишите отзыв о статье "Дорлеак, Франсуаза"

Примечания

  1. Плахов, 2008, с. 19—21.
  2. Плахов, 2008, с. 22.
  3. Плахов, 2008, с. 23.
  4. Плахов, 2008, с. 74.
  5. Поланский Р. Роман // Искусство кино : журнал. — 1996. — № 10. — С. 153.
  6. Плахов, 2008, с. 72.
  7. [archive.wikiwix.com/cache/?url=www.leparisien.fr/maison-rouge-77370/a-nandy-et-seine-port-personne-n-oublie-les-soeurs-jumelles-16-07-2010-1002500.php&title=%C2%AB%C2%A0%C3%80%20Nandy%20et%20Seine-Port%2C%20personne%20n%27oublie%20les%20%E2%80%9Cs%C5%93urs%20jumelles%E2%80%9D%C2%A0%C2%BB À Nandy et Seine-Port, personne n’oublie les «sœurs jumelles»] (фр.). Le Parisien (16 juillet 2010). Проверено 28 апреля 2015.
  8. Плахов, 2008, с. 32.
  9. [www.liberation.fr/culture/01012379011-mort-au-vachard Guy Bedos, mort au vachard!] (фр.). Libération (22 décembre 2011). Проверено 28 апреля 2015.
  10. [www.leparisien.fr/loisirs-et-spectacles/une-fleur-pour-la-soeur-de-catherine-deneuve-16-10-2010-1111406.php Une fleur pour la soeur de Catherine Deneuve] (фр.). Le Parisien (16 octobre 2010). Проверено 6 мая 2015.

Литература

Ссылки

  • [francoise.dorleac.free.fr/ Сайт, посвящённый памяти Франсуазы Дорлеак]

Отрывок, характеризующий Дорлеак, Франсуаза

– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.