Дорн, Генрих

Генрих Дорн

Генрих Людвиг Эгмонт Дорн (нем. Heinrich Ludwig Egmont Dorn; 14 ноября 1804, Кёнигсберг — 10 января 1892, Берлин) — немецкий композитор и дирижёр. Отец Александра Дорна.

Биография

Генрих Людвиг Эгмонт Дорн родился 14 ноября 1804 года в городе Кёнигсберге. В 1823 году начал изучать правов Берлине, однако быстро отказался от этого занятия ради музыки. Учился композиции и фортепиано у Людвига Бергера и Бернгарда Клейна.

В 1826 году дебютировал оперой «Оруженосцы Роланда» (нем. Rolands Knappen) на собственное либретто. Некоторое время был музикдиректором в родном Кёнигсберге, в 1830 г. занял пост капельмейстера в Лейпцигском придворном театре, был наставником Роберта Шумана и Клары Вик по композиции.

С 1836 года был музикдиректором в Риге, в 1843—1849 гг. в Кёльне, где возглавлял оркестр Кёльнского концертного общества; здесь под управлением Дорна впервые была полностью исполнена Большая месса Бетховена.

С 1849 года Дорн жил и работал в Берлине, был капельмейстером Придворного театра, некоторое время преподавал в Новой академии музыки Теодора Куллака, сотрудничал в «Новой берлинской музыкальной газете».

Генрих Людвиг Эгмонт Дорн умер 10 января 1892 года в столице Германии.

Основу творческого наследия Дорна составляют оперы: «Нищенка» (нем. Die Bettlerin; 1828), «Парижский судья» (нем. Der Schöffe von Paris; 1838), «Английский флаг» (нем. Das Banner von England; 1841), «Нибелунги» (нем. Die Nibelungen; 1854), комическая опера «Один день в России» (нем. Ein Tag in Russland; 1856) и др.

Дорн опубликовал «Воспоминания» (1870—1872) и три книги статей и эссе: «Остракизм (Суд черепков)» (нем. Ostracismus. Ein Gericht Scherben; 1875), «Выводы из пережитого» (нем. Ergebnisse aus Erlebnissen; 1876) и «Налёт на владения музыки» (нем. Streifzüge im Gebiet der Tonkunst; 1879).

Ссылки

• Соловьёв Н. Ф. Дорн, Генрих-Эдмонд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Персоналии   Классическая музыка   Опера   Германия

Отрывок, характеризующий Дорн, Генрих

– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.