Дорн (усадьба)

Дорн (нидерл. Huis Doorn) — поместье близ одноимённого города в Нидерландах, где провёл последние 20 лет своей жизни и похоронен кайзер Вильгельм II.

Усадебный дом, восходящий к XV веку, был основательно перестроен в XVIII веке в традиционном голландском стиле. В середине XIX века вокруг был распланирован пейзажный парк. В старину усадьба принадлежала пробсту Утрехтского епископства, затем перешла к баронам ван Хеемстра. В частности, в этом поместье провела детство баронесса Элла ван Хеемстра (1900—1984) — мать актрисы Одри Хепбёрн.

По окончании Первой мировой войны, в 1919 году, последний германский император Вильгельм II лишился престола и перебрался из Германии в Дорн, который стал его резиденцией в изгнании (1920—1941). Нидерланды были выбраны местом его проживания по причине родственных связей с королевой Вильгельминой.

После отречения 28 ноября 1918 года экс-кайзеру было разрешено свободно передвигаться в пределах 15-мильной зоны от дома. На более дальнее путешествие требовалось специальное разрешение чиновника. Бывший император нередко нарушал этот запрет. Кроме того, в нём проснулась страсть к вырубке деревьев парка. Только за одну неделю декабря 1926 года 67-летний Вильгельм (по собственным подсчётам) истребил 2590 деревьев, за что был прозван недоброжелателями «дровосек из Дорна».

Во время пребывания в Дорне император избегал привлекать внимание к своей персоне. Его жена Августа умерла в Дорне в 1921 году; её останки были перевезены для погребения в потсдамский мавзолей. Вильгельм смог сопровождать её в последний путь только до границы с Германией. Сам он умер 4 июня 1941 года. На страже ворот имения в то время стояли немецкие солдаты, оккупировавшие к тому моменту Нидерланды. Он был похоронен в небольшом мавзолее в саду. Его желание о том, чтобы в похоронных торжествах не использовалась свастика, не было услышано.

Сегодня дворец открыт в качестве музея в том виде, в котором его оставил Вильгельм, — с инкрустированными комодами, гобеленами, картинами немецких художников, фарфором и серебром. Коллекции табакерок и часов, некогда принадлежавшие Фридриху Великому, возбуждают у посетителей дома наибольший интерес. Пять любимых такс Вильгельма похоронены подле усадебного дома в парке. Каждый год в июне преданная группа немецких монархистов приходят отдать дань уважения последнему кайзеру.

В 1945 году поместье поступило в государственную собственность. С тех пор было высажено множество новых деревьев, что позволило вернуть прежний вид Дорнскому парку.

Ссылки

• [www.huisdoorn.nl Официальный сайт музея]

Отрывок, характеризующий Дорн (усадьба)

Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.