Дорога вдаль и вдаль идёт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дорога вдаль и вдаль идёт (англ. The Road Goes Ever On) — цикл песен, изданных в виде нотного сборника и аудиозаписи. Музыка была написана Дональдом Суонном, стихи были заимствованы из произведений Дж. Р. Р. Толкинa о Средиземье.

Название цикла происходит от названия первой песни в нём — «Дорога вдаль и вдаль идёт». Песни были подобраны таким образом, чтобы формировать связную последовательность, будучи проиграны одна за другой.





Музыкальное и поэтическое содержание

Получив одобрение Толкина, Дональд Суонн написал для песенного цикла музыку, в основном напоминающую английскую традиционную музыку или фолк-музыку. Единственным исключением стала эльфийская (на языке квенья) песня «Намариэ», для которой Толкин написал музыку сам и которая в некоторых моментах напоминает григорианское пение.

Цикл оценили даже люди, не особо интересующиеся музыкой, поскольку он помог читателям Толкина лучше понять культуру разнообразных мифологических существ, живущих в Средиземье, а лингвистам — анализировать поэзию Толкина. К примеру, цикл содержит один из самых длинных примеров текстов на квенья («Намариэ») и синдарине («А Элберет Гилтониэль»).

Также, в дополнение к нотам песен, книга содержит предисловие, содержащее дополнительную информацию о Средиземье. До публикации «Сильмариллиона» подобная информация встречалась редко и особо ценилась фанатами Толкина.

История публикаций (книга и аудиозаписи)

Первое издание цикла «Дорога вдаль и вдаль идёт» было опубликовано в 1967 году.

Грампластинка с этим песенным циклом была записана 12 июня 1967 года (партия фортепиано — Дональд Суонн, вокал — Уильям Элвин). Первая сторона этой записи представляла собой чтение самим Толкином пяти стихотворений из «Приключений Тома Бомбадила». Первая композиция второй стороны представляла собой чтение Толкином эльфийской молитвы «А Элберет Гилтониэль». Оставшаяся часть второй стороны представляла собой песенный цикл в исполнении Суонна и Элвина[1]. Эта грампластинка, озаглавленная «Стихи и песни Средиземья» (англ. Poems & Songs of Middle-Earth) давно не издаётся и является огромным раритетом.

Второе издание цикла, опубликованное в 1978 году, включало также музыку «Последней песни Бильбо». Эта песня была также опубликована отдельно.

Третье издание, опубликованное в 1993 году, включает музыку к «Лютиэн Тинувиэль» из «Сильмариллиона», которая ранее была включена в сборник «Песни Дональда Суонна: Часть I» (англ. The Songs of Donald Swann: Volume I). Третье издание включает также компакт-диск с записью песенного цикла (без записей чтения Толкина) 1967 года. Компакт-диск также включает несколько новых записей. Третье издание было переиздано в твёрдом переплете в 2002 году издательством Harper Collins (ISBN 0-00-713655-2); оно полностью воспроизводило текст и включало тот же компакт-диск, что и издание 1993 года.

10 июня 1995 года цикл песен был исполнен в Роттердаме под эгидой Голландского Толкиновского Общества баритоном Яном Кредитом вместе с [members.chello.nl/n.jaspers1/EnSuite камерным хором EnSuite] и фортепианным аккомпанементом Александры Свемер. Компакт-диск с записью этого концерта был издан ограниченным тиражом.

Список песен

Полный список песен в цикле следующий:

  1. «Дорога вдаль и вдаль идёт…» (англ. The Road Goes Ever On) — из «Властелина Колец», том 1 («Братство Кольца»), книга 1, глава 1 («Долгожданные гости»).
  2. «Поют поленья в очаге…» (англ. Upon The Hearth The Fire Is Red) — из «Властелина Колец», том 1 («Братство Кольца»), книга 1, глава 3 («Втроём веселее»).
  3. «К ивовым кущам Тазаринана я приходил…» (англ. In the Willow-meads Of Tasarinan) — из «Властелина Колец», том 2 («Две крепости»), книга 3, глава 4 («Фангорн»).
  4. «Быть может, в Западной стране…» (англ. In Western Lands) — из «Властелина Колец», том 3 («Возвращение короля»), книга 6, глава 1 («Крепость Кирит Унгол»).
  5. «Намариэ» (кв. Namárië) — из «Властелина Колец», том 1 («Братство Кольца»), книга 2, глава 8 («Прощание с Лориэном»).
  6. «Я размышляю у огня…» (англ. I Sit Beside the Fire) — из «Властелина Колец», том 1 («Братство Кольца»), книга 2, глава 3 («Кольцо уходит на юг»).
  7. «А Элберет Гилтониэль» (синд. A Elbereth Gilthoniel) — из «Властелина Колец», том 1 («Братство Кольца»), книга 2, глава 1 («Встречи»).
  8. «Я размышляю у огня…» (англ. I Sit Beside the Fire), заключение.
  9. «Странствия рыцаря» (англ. Errantry) — из «Приключений Тома Бомбадила».

Следующие дополнительные песни (не являющиеся частью цикла) были добавлены в издания, следующие за первым:

  1. «Последняя песня Бильбо». Передана Дональду Суонну на похоронах Толкина. Только во втором и третьем изданиях книги. Присутствует на компакт-диске, но не на грампластинке.
  2. «Лютиэн Тинувиэль» — из «Сильмариллиона», глава 19 («О Берене и Лютиэн»). Только в третьем издании книги. Присутствует на компакт-диске, но не на грампластинке.

Напишите отзыв о статье "Дорога вдаль и вдаль идёт"

Примечания

  1. Сканы обложки грампластинки можно посмотреть [www.donaldswann.co.uk/DS-LP2details.html здесь] и [rarelibrary.com/book/COL-C/151/POEMS+AND+SONGS+OF+MIDDLE+EARTH+LP+RECORD+ALBUM.html здесь], а список композиций — [www.discogs.com/release/1039597 здесь].

Отрывок, характеризующий Дорога вдаль и вдаль идёт

– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.