Дорога на Арлингтон

Дорога на Арлингтон
Arlington Road
Жанр	боевик криминальный фильм драма триллер
Режиссёр	Марк Пеллингтон
Продюсер	Эллен Дюкс Tom Gorai Жан Хиггинс
Автор сценария	Эрен Крюгер
В главных ролях	Джефф Бриджес Тим Роббинс Джоан Кьюсак
Оператор	Бобби Буковски
Композитор	Анджело Бадаламенти tomandandy
Кинокомпания	Screen Gems, Polygram Filmed Entertainment
Длительность	117 мин.
Бюджет	31 млн $
Страна	США США
Год	1999
IMDb	ID 0137363
Выход фильма «Дорога на Арлингтон» (оригинальное название — Arlington Road)

К:Фильмы 1999 года

«Дорога на Арлингтон» (англ. Arlington Road) — американский фильм 1998 года, детективный триллер о терроризме, его причинах и последствиях.

Слоган фильма: «On July 9, terror hits home».

Сюжет

Идея картины построена на трагическом опыте вымышленного взрыва административного здания в Сент-Луисе (подразумевается теракт в Оклахома-Сити). Тогда террорист погиб во время взрыва, и расследование пришло к выводу, что действовал он в одиночку. Авторы рассматривают гипотезу о том, что погибший террорист был всего лишь жертвой тщательно продуманного заговора, а истинные виновники кошмарного преступления остались безнаказанными и продолжают осуществлять свои безумные планы.

Профессор истории в Университете Джорджа Вашингтона Майкл Фарадей (Джеф Бриджес), чья жена, работавшая в ФБР, погибла во время операции против предполагаемых экстремистов правого толка, начинает подозревать, что его новый сосед Оливер Лэнг (Тим Роббинс), поселившийся в доме напротив, готовит террористический акт, собираясь взорвать крупный правительственный объект. Втянутыми в жуткий ход событий оказываются его десятилетний сын и девушка, на которой он собирается жениться.

Завязка

Начинается фильм с несчастного случая, произошедшего с сыном Лэнга, Брэйди. Как выяснится со слов отца, он с друзьями играл с петардами, поджег связку из нескольких, и она взорвалась у него в руках. Как в бреду, с окровавленными руками, Брэйди шел по середине дороги неподалеку от своего дома, когда его чуть не сбил Майкл. В ужасе, Фарадей хватает Брэйди и везет в больницу. Через пару часов он знакомится с его родителями — Шерил и Оливером Лэнг. Выясняется, что они уже полгода живут в доме через дорогу от Майкла, а он даже не знал, как их зовут. Лэнги бесконечно благодарны Майклу за спасение жизни их сына, и приглашают его к себе на ужин.

Майкл приходит к соседям со своей подругой и бывшей студенткой Брук. Брэйди уже выписали из больницы — раны оказались легкими. Он и сын Майкла Грант становятся лучшими друзьями, и играют в комнате. Ужин проходит в дружеской атмосфере. Майкл и Оливер рассказывают все о себе. Оливер — инженер-строитель, сейчас работает над одним крупным проектом в городе. Разговор переходит в рассуждения о политике: Майкл и Оливер сходятся в критическом отношении к американской администрации. Затем Майкл неожиданно заговаривает о своей погибшей жене, о том, как тяжело они с Грантом перенесли её уход, затем выходит на крыльцо, не в силах сдержать слёз. Оливер выходит к нему и говорит слова поддержки. Майкл говорит, что Грант до сих пор не до конца отошел от смерти матери, замкнулся в себе, что ему очень тяжело заводить друзей, и здорово, что у него появился «друг в доме напротив».

Позднее Оливер рассказывает Майклу об организации «Юные следопыты», в которой состоит его сын Брэйди. Они организуют летний лагерь для детей, учат их выживать на природе, ходят в походы и т. д. Он рекомендует Майклу отдать туда Гранта, ему там очень понравится, это поможет отвлечься от грустных мыслей, воспитает характер и дух. Грант хочет поехать туда вместе с Брэйди, но Майкл сомневается. В это время у него с сыном возникло напряжение из-за его отношений с Брук. Раньше Грант не возражал против них, но когда они заговорили о том, чтобы жить вместе, у Гранта возникла ревность и обида из-за того, что Брук пытается занять место его матери. Брук уговаривает Майкла позволить Гранту поехать в лагерь. Перед отъездом Майкл сообщает ему о том, что это Брук уговорила его согласиться, что Брук не пытается занять место мамы, что никто никогда не сможет этого сделать, что возможно, он и Брук будут жить вместе, но они обязательно посоветуются с ним перед тем как принять это решение. Успокоившись, Грант уезжает в лагерь.

Подозрения и расследование

Через некоторое время в почтовый ящик Майкла по ошибке попадает конверт на имя Оливера Лэнга. Это рассылка от комитета выпускников Канзасского Университета. Однако, за ужином Оливер называл другой университет, а также говорил, что никогда не бывал на юге страны. Майкл отдает конверт Оливеру, а тот говорит, что видимо произошла ошибка. Майкл замечает на столе в гостиной чертеж какого-то здания. Оливер объясняет, что это проект крупного торгового центра, над которым он сейчас работает. Однако Майклу кажется, что чертеж больше похож на административное здание. С этого момента Майкл стал подозревать, что Оливер что-то скрывает. А после того, как в его ящике снова очутился конверт на имя Лэнга, начинает выяснять правду. Сперва Майкл выясняет, что Оливер не учился в названном им университете. Однако и в Университете Канзаса нет данных о нём. Затем в архиве штата Канзас ему сообщают, что Оливер Лэнг скончался в результате несчастного случая много лет назад. Далее, в библиотеке он находит ежегодник Канзасского Университета с фотографиями выпускников. В нём за указанный в рассылке год также нет никакого Оливера Лэнга. Зато он натыкается на фото, на котором без сомнения его сосед. Однако, имя под ним — Уильям Фэнимор. В подшивке местной газеты «Канзас-Сити Стар» Майкл находит несколько статей о Фэниморе. О том, что его отец-фермер покончил с собой, когда Уильяму было 16 лет, после того, как правительство отняло у него дом и землю. И что затем Уильям пытался бросить самодельную бомбу в местное административное здание, за что отсидел несколько лет в колонии для несовершеннолетних. Майкл вновь звонит в архив, где ему сообщают, что Уильям Фэнимор и Оливер Лэнг были родом из одного города, родились в один год, и что в тот же день, когда Лэнг погиб, Фэнимор взял его имя и фамилию. Майкл пытается привлечь к своему расследованию федерального агента Уита Карвера (Роберт Госсет), бывшего сослуживца его жены. Но тот считает его расследование паранойей профессора, которого до неё довел его университетский курс по терроризму. Карвер отказывается использовать свои каналы для выяснения других сведений, однако, сообщает Майклу, что ФБР проверяло Лэнга-Фэнимора в связи со взрывом в Сент-Луисе, как и многих других, имеющих отношение к терроризму. Но ничего на него не нашли. Фамилию он сменил законно.

Лекция Майкла о теракте в Сент-Луисе

По ходу того, как Майкл ведет своё расследование, он продолжает читать студентам курс по терроризму и экстремизму в США. В одной из лекций он подвергает критике официальную версию властей о теракте в Сент-Луисе. В ней сказано, что террорист был одиночкой. Но в деле масса нестыковок. Этот человек был электриком, а в армии служил в отряде подрывников и конечно обладал всеми навыками, чтобы изготовить бомбу. Однако, ранее за ним не было ни одного преступления, кроме штрафа за неправильную парковку. В армии и на работе он характеризуется как добрый, веселый и открытый человек. Да, у него был большой долг по кредиту. Но версия, что он мстил банку, который находился во взорванном здании, не выдерживает критики. Банк не подавал против него никаких исков о взыскании задолженности. Он получал неплохую зарплату, а за неделю до теракта получил повышение на работе. Друзья заявляют, что у него не было никаких признаков депрессии или злобы, к тому же он собирался съехаться со своей девушкой. Майкл задает студентам вопрос: «Похоже ли все выше сказанное на портрет террориста-самоубийцы?» Студенты спрашивают: «Зачем правительству лгать о террористе-одиночке?» Отвечая, Майкл спрашивает одну студентку:
— Что вы испытали, когда узнали о теракте?
— Страх. Чувство незащищенности…
— А что вы почувствовали, когда вам сказали, что террорист был одиночкой?
— Облегчение.
— Вот именно.

Рассказ Майкла о гибели жены

В другой лекции Майкл поднимает вопрос о работе властей с конфиденциальной информацией о людях, о границах вторжения в личную жизнь и о правомерности использования этих сведений при расследовании преступлений. Действия правоохранительных органов при этом могут иметь самые тяжелые последствия. Для иллюстрации он приводит трагедию, произошедшую в одном из пригородов. Майкл вывозит студентов непосредственно на место событий, где рассказывает о ходе самого инцидента. Глава семьи придерживался экстремистских взглядов правого толка, имел по этой причине проблемы с властями. Однажды его досье попало в ФБР, где его стали изучать на предмет выявления потенциальных террористов. Выяснилось, что он приобрел большое количество огнестрельного оружия. ФБР решает направить к его дому отряд спецназа во главе с женой Майкла Лией Фарадей. Она и агент Уит Карвер подходили к дому через лесную опушку, когда встретили младшего сына главы семьи, которому было 12 лет, возвращавшегося с рыбалки. Они не представились агентами ФБР, а лишь спросили, дома ли его папа. Мальчик побежал к дому с криками: «Мама, они здесь!» Агенты засели в укрытие, запретив снайперам стрелять без их приказа. Однако, через минуту из дома выбежали двое сыновей с винтовками и начали стрелять в сторону засады. Снайперы открыли огонь на поражение без приказа. Младший сын застрелен на месте. Старший ранен. Когда стрельба прекращается, Лия Фарадей отдает приказ спецназу идти к дому, сама остается снаружи одна. Агент Карвер отошел, чтобы осмотреть тело убитого мальчика. В этот момент из леса выходит мать с ружьем, и, обезумевшая от горя, убивает Лию в упор. Карвер стреляет в неё и убивает. Главы семейства в это время даже не было дома. Выяснилось, что он был коллекционером оружия, и все ружья приобрел совершенно легально. Что за день до трагедии он предупредил семью о том, что к ним могут прийти бандиты, чтобы украсть его коллекцию. Мальчик принял агентов за бандитов. Никакого отношения к терроризму человек не имел. Но в результате операции погибло три человека. А всему виной оказалось поднятое досье, и данные, которые ФБР неправильно интерпретировала.

Описанный случай основан на реальных событиях, произошедших 21-31 августа 1992 года на севере штата Айдахо, в предместье Руби-Ридж.

Признание Лэнга

Майкл сообщает о своих подозрениях Брук, однако она также считает это бредом. В один из дней Майкл приходит в дом Лэнгов, когда там были только две дочери. Под предлогом, что он потерял ключ от дома и хочет вызвать помощь, он проникает в кабинет Оливера. На стенах развешаны чертежи разных зданий в рамках. Шерил возвращается и застает Майкла в кабинете. Ей он повторяет свою легенду, и инцидент на этом заканчивается. В тот же день Майкл засыпает в кресле на своем заднем дворе, с ежегодником, раскрытым на странице с фотографией Фэнимора. В таком состоянии его находит Оливер. Он в бешенстве от того, что Майкл копается в его прошлом, которое его не касается. Он знает, что Майкл обманом проник в их дом и обыскивал его кабинет, после того как он был его гостем, пил его вино и ел его хлеб. Он требует, чтобы все свои вопросы и подозредия Майкл высказывал ему в лицо, а не вел тайных расследований за его спиной. Тогда Майкл, как бы оправдываясь, спрашивает, зачем тот сменил имя и лгал о себе. Оливер объясняет, что хотел забыть своё прошлое, чтобы ошибка, совершенная им в юности не преследовала его всю жизнь. Что погибший Оливер Лэнг был его лучшим другом, и его имя он взял в его честь. Он рассказывает, что правительство, решив заполучить землю его отца, перекрыло ручей, из которого он брал воду для фермы. Отец вскоре разорился и решил покончить с собой, чтобы жена получила страховку. Однако, страховка не покрыла всех долгов, и землю с домом все равно отобрали. Уильяму тогда было 16 и он по молодости зажегся жаждой мести. Поэтому он и бросил бомбу в правительственное здание. Но за то преступление он уже понес наказание, и это дело прошлого, которое никому не надо ворошить.

Убийство Брук

Брук поехала в город за покупками. В гараже торгового центра она увидела машину Оливера, а затем и его самого, когда он разговаривал с каким-то человеком, что-то передал ему и что-то положил к себе в багажник. Брук решает проследить за ним. Оливер подъезжает к зданию службы доставки, оставив машину на парковке, заходит внутрь. Через несколько минут он выходит с несколькими людьми, одетыми в форму этой службы. В руках они несут большие металлические ящики и кладут их в микроавтобус, стоящий перед зданием. Брук срывается с места и уезжает. Один из людей замечает её машину. Брук останавливается у телефона и звонит домой. Майкла нет дома, она оставляет сообщение обо всем, что видела со словами: «Возможно, ты был прав насчет Лэнга.» Брук вешает трубку и оборачивается, видит, что все это время рядом с ней стояла Шэрил Лэнг. Мило улыбаясь, она говорит, что ездила за покупками. Что происходит далее, остается неизвестным. Но когда Майкл приезжает домой и включает телевизор, в новостях сообщают о машине, которая съехала с обрыва. Он узнает машину Брук, мчит на место происшествия, и полиция сообщает ему о гибели Брук. Вернувшись домой, Майкл встречается с Лэнгами. Они все знают и пытаются его утешить. Он при них звонит Гранту в лагерь, но не решается сказать о случившемся, отложив это до его возвращения. Майкл в слезах просит у них прощения, за то, что в последнее время вел себя как сыщик.

Террористическая организация

На следующий день после гибели Брук Майклу звонит агент Карвер, выражает соболезнования, проявляет участие, обмолвившись, что он беспокоился, потому что Майкл вчера ему не отзвонил. Окончив разговор, Майкл вдруг осознает смысл этой фразы и перезванивает Карверу. Тот объясняет, что вчера днем звонил ему, не застал и оставил сообщение. Но на автоответчике не было сообщений. Выглянув в окно, Майкл видит, что в телефонном щитке копается ремонтник в форме и каске. Бросив трубку, он бежит в гараж, звонит Карверу из машины, умоляет верить ему в том, что происходит что-то ужасное и просит проверить, кто вчера звонил на его номер.

Затем Майкл едет в Сент-Луис в дом террориста-одиночки. Там его с недовольством встречает его старый отец, принимая за журналиста, однако соглашается пустить и рассказать все, что ему известно. Отец говорит, что ФБР проверяло его сына вдоль и поперек, все его старые и последние связи, но ничего не нашло. Они посчитали его одиночкой. Но отец знает, что это не так. Его сын никогда бы не смог причинить зло детям. Он знал, что на первом этаже взорванного здания находился детский сад. Он всегда любил детей и заботился о них, ведь он был вожатым отряда «Следопытов». И отец показывает Майклу фотографию сына, где он изображен вместе детьми из его отряда. Рядом с ним Майкл видит инструктора, которому он передал Гранта. В ужасе он едет в лагерь, по дороге звонит туда, сообщая о своем приезде, и просит никуда не отпускать Гранта. Но когда Майкл приезжает в лагерь, сотрудник сообщает ему, что Гранта и Брэйди увез домой их инструктор. И что сам Майкл час назад звонил и попросил об этом.

Уже затемно Майкл приезжает домой и видит, что в доме соседей вечеринка, много незнакомых людей. Он вбегает в кабинет Оливера, требуя сказать, где его сын. Оливер говорит, что с Грантом все в порядке и будет в порядке и дальше, если его папаша не станет делать глупостей в ближайшие 24 часа, например говорить с федеральным агентом. Майкл напоминает, что он спас сына Оливера. Тот отвечает, что помнит. И именно поэтому Майкл все ещё жив. Что он будет вечно благодарен Майклу, и будет рад отплатить ему тем же, вернув ему сына невредимым. Нужно лишь подождать до завтра, и все будет кончено.

… И завтра действительно все закончится.

В ролях

• Джефф Бриджес — профессор Майкл Фарадей
• Тим Роббинс — Оливер Лэнг
• Джоан Кьюсак — Шэрил Лэнг (жена)
• Хоуп Дэвис — Брук Вулфи
• Роберт Госсетт — агент ФБР Уит Карвер
• Мейсон Гэмбл — Брэйди Лэнг (сын Лэнга)
• Спенсер Трит Кларк — Грант Фарадей (сын Фарадея)
• Стенли Андерсон — доктор Арчер Скоби
• Вивиан Вайвз — медсестра

Ссылки

• «Дорога на Арлингтон» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=arlingtonroad.htm «Дорога на Арлингтон»] (англ.) на сайте Box Office Mojo
• [www.rottentomatoes.com/m/arlington_road/ «Дорога на Арлингтон»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes

Рецензии

• Roger Ebert. [www.rogerebert.com/reviews/arlington-road-1999 Arlington Road] (англ.). rogerebert.com (July 9, 1999). Проверено 10 апреля 2015.
• Janet Maslin. [www.nytimes.com/library/film/070999arlington-film-review.html 'Arlington Road': Think Again Before Borrowing a Cup of Sugar] (англ.). New York Times (July 9, 1999). Проверено 10 апреля 2015.
• Bob Graham. [www.sfgate.com/movies/article/Paranoia-Pays-Off-in-Road-Top-notch-acting-2919691.php Paranoia Pays Off in `Road' / Top-notch acting covers rough spots in suspense thriller] (англ.). San Francisco Chronicle (July 9, 1999). Проверено 10 апреля 2015.
• Wesley Morris. [www.sfgate.com/news/article/Arlington-Road-leads-to-paranoia-ville-3076101.php "Arlington Road' leads to paranoia-ville] (англ.). San Francisco Examiner (July 9, 1999). Проверено 10 апреля 2015.
• James Berardinelli. [www.reelviews.net/php_review_template.php?identifier=1715 Arlington Road] (англ.). ReelViews. Проверено 10 апреля 2015.

Отрывок, характеризующий Дорога на Арлингтон

Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.