Дороги Анны Фирлинг

Дороги Анны Фирлинг
Жанр	исторический фильм драма
Режиссёр	Сергей Колосов
Автор сценария	Сергей Колосов
В главных ролях	Людмила Касаткина
Оператор	Владимир Бондарев
Композитор	Алексей Рыбников
Кинокомпания	Мосфильм
Длительность	80 + 75 минут
Страна	СССР СССР
Язык	русский
Год	1985
IMDb	ID 1728238
Выход фильма «Дороги Анны Фирлинг»

К:Фильмы 1985 года

«Дороги Анны Фирлинг» — советский двухсерийный телевизионный фильм режиссёра Сергея Колосова, драма по мотивам пьесы «Мамаша Кураж и её дети» немецкого драматурга Бертольта Брехта. Фильм вышел в 1985 году.

Сюжет

Весна 1624 года. Период Тридцатилетней войны. Шведский военачальник Аксель Оксеншерна набирает войско для похода на Польшу, однако вербовка идёт плохо. Фельдфебель и Вербовщик встречают на дороге фургон маркитантки Анны Фирлинг, по прозвищу Кураж. По дорогам войны она скитается со своими взрослыми сыновьями и немой дочерью Катрин. Пока Фельдфебель заговаривает зубы мамаше Кураж, Вербовщик обрабатывает её старшего сына. Несмотря на протесты матери, предсказывающей ему скорую гибель, Элиф уходит с Вербовщиком.

Проходит два года. В Польше, у палатки шведского военачальника, мамаша Кураж торгуется с его поваром-голландцем по поводу каплуна; военачальник появляется вместе с Эйлифом, который, как выясняется, совершил подвиг: отбил у крестьян 20 голов скота, изрубив при этом четверых.

Проходит ещё три года; Фиш стал казначеем Финского полка, в который влилась и мамаша Кураж со своим фургоном. Война «наладилась», и дела у неё идут — грех жаловаться. Давняя встреча у палатки военачальника произвела неизгладимое впечатление на повара-голландца, — в сопровождении священника он приходит к Кураж поговорить о политике, об этой войне, где, по его словам, «немножко грабёж, немножко резня, немножко поджигательство и, не забыть бы, немножко изнасилие». Тем временем приближаются католики, армия лютеран стремительно отступает, исчезает вслед за ней и повар, — вместе с не успевшим скрыться священником, дочерью и Фишем, в последний момент прибежавшим к матери, чтобы спрятать в её фургоне полковую казну, Кураж оказывается на территории, занятой католиками.

Честного Фиша тяготит то, что солдаты по его вине не получают жалование, он решает добраться всё-таки до своего полка, но, едва успев перепрятать ларец, попадает в руки к католикам, давно ищущим казначея. Кураж, чтобы подкупить фельдфебеля (Одноглазого) и спасти сына, которому грозит смертная казнь, готова заложить свой фургон; бывшая полковая проститутка Иветта, ставшая подругой полковника-католика, даёт Кураж под залог 200 гульденов и сама ведёт переговоры с фельдфебелем. Однако выплатить долг Кураж рассчитывала из полковой казны, от Иветты она узнаёт: под пытками Фиш признался в том, что, заметив погоню, он выбросил ларец в реку. Выкупать фургон не на что, — Кураж просит Иветту поторговаться, снизить «выкуп» за сына до 120 гульденов: на оставшиеся 80 можно будет начать всё сначала. Пока Кураж торгуется, Фиша приговаривают к смертной казни; Кураж соглашается отдать все 200 гульденов, но — поздно.

Прошло ещё несколько лет; мамаша Кураж со своим фургоном исколесила пол-Европы. Её дело процветает, но в битве под Лютценом погибает шведский король Густав Адольф, и воюющие стороны заключают мир. Для Кураж мир — разорение: теперь её товар никому не нужен; и тем не менее она рада миру: по крайней мере второго сына война у неё не отнимет. У её палатки вновь появляется повар, — в полку давно не платят жалование, и он на мели. Приходит и Иветта, теперь уже вдова полковника; в поваре она узнаёт погубившего её дон-жуана: за ним она когда-то отправилась на войну и в результате стала проституткой. Повар не принимает её претензии: в конце концов, на войне она нашла своё счастье.

Кураж отправляется на базар — продать свой товар, пока за него хоть что-то могут заплатить; в её отсутствие под конвоем приводят Эйлифа: он повторил свой давний «подвиг» — отобрал у крестьянина скотину, зарезав при этом хозяйку; но в мирное время за это расстреливают, и повидаться с матерью ему разрешили перед казнью. Кураж возвращается со своим товаром и счастлива тем, что не успела его продать: оказывается, мир закончился и уже третий день опять идёт война. Она вновь отправляется в путь и берёт с собой повара, который ничего не рассказывает ей об Эйлифе.

Осень 1634 года, «война за веру» идёт уже шестнадцать лет. «Германия потеряла больше половины своего населения. Кто уцелел от резни, того уносит мор. В некогда цветущих краях свирепствует голод. Волки бродят по улицам сгоревших городов». И повару, и Кураж надоело скитаться, торговля не идёт: людям нечем платить, — повар получает известие о том, что его мать умерла от холеры и в наследство ему достался маленький трактир; он зовёт с собой Кураж, но — без Катрин: троих его трактир не прокормит. Кураж отказывается бросить дочь.

Два года Кураж и Катрин скитаются по Германии в обозе войска. Фургон останавливается на ночь у крестьянского дома, и Катрин слышит, как три католика требуют, чтобы крестьянин показал им дорогу в город; за ними движется полк. Катрин поднимает тревогу и гибнет. Оплакав дочь, Кураж вновь впрягается в свой фургон: «Надо опять налаживать торговлю».

В ролях

• Людмила Касаткина — Анна Фирлинг по прозвищу «мамаша Кураж»
• Армен Джигарханян — повар или «голландец с трубочкой»
• Эммануил Виторган — полковой священник
• Лилита Озолиня — Иветта
• Жанна Балашова — Катрин
• Томас Урб — Элиф Майоки
• Тыну Оя — Фиш
• Алексей Колосов
• Эрменгельд Коновалов — от автора / трубач
• Э. Массалыга
• Юрис Стренга — от автора / скрипач (озвучил Анатолий Ромашин)
• Юрий Катин-Ярцев — шведский командующий
• Виктор Плют — вербовщик
• Ромуальдас Раманаускас — фельдфебель
• Вера Ивлева — крестьянка
• Владимир Кашпур — крестьянин
• Игорь Савкин — молодой крестьянин
• Сергей Цейц — эпизод

В эпизодах

• Михаил Богдасаров — Одноглазый
• Владимир Земляникин — солдат
• Евгений Герчаков — солдат

Съёмочная группа

• Автор сценария: Сергей Колосов
• Режиссёр-постановщик: Сергей Колосов
• Оператор-постановщик: Владимир Бондарев
• Художник-постановщик: Михаил Карташов
• Композитор: Алексей Рыбников
• Звукооператор: Владимир Шарун
• Государственный симфонический оркестр кинематографии
  • Дирижёр: Сергей Скрипка
  • Хормейстер: В. Минин
• Консультант: доктор искусствоведения Майя Туровская
• Директор картины: Галина Соколова

Награды и номинации

• 1987 — Приз прессы на Всесоюзном фестивале телефильмов в Минске (Сергей Колосов)

Ссылки

• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1894 «Дороги Анны Фирлинг»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
• [ruskino.ru/mov/5409 «Дороги Анны Фирлинг»] на Рускино.ру
• «Дороги Анны Фирлинг» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.vokrug.tv/product/show/Dorogi_Anny_Firling/ «Дороги Анны Фирлинг» на сайте Вокруг ТВ]

Отрывок, характеризующий Дороги Анны Фирлинг

– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…