Силистра

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Доростол»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Силистра
Силистра
Герб
Страна
Болгария
Область
община
Координаты
Кмет
Иво Кирилов Андонов
Прежние названия
Durostorum, Доростол, Силистрия
Население
42 тыс. человек (2008)
Часовой пояс
Телефонный код
(+359) 86
Почтовый индекс
7500
Автомобильный код
СС

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Аудио, фото и видео на Викискладе
У этого термина существуют и другие значения, см. Силистра (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Силистрия (значения).

Сили́стра (исторически Доросто́л, Дристр, болг. Дръстър [ˈdrəstər], Дуростор, лат. Durostorum, Силистрия) — портовый город на северо-востоке Болгарии. Административный центр одноимённой области и общины.

Население города — около 40 тысяч жителей. Расположен на Дунае прямо на границе с Румынией и является последним болгарским населённым пунктом на Дунае.





История

Римский период

Впервые населённый пункт упоминается в 106 году нашей эры,[1] когда недалеко от уже существовавшего гетского поселения, римским императором Траяном в провинции Нижняя Мёзия на Дунайской границе (болг.) был основан укрепленный военный лагерь Дуросторум (лат. Durostrum, прочная крепость)[2], в который из Паннонии был переведён XI Клавдиев легион.[3][4] Вместе с Троэзмисом в дельте Дуная, Сексагинтой Пристой и Новой (болг.) он располагался на Дунайской дороге (болг.), идущей по правому берегу Дуная в Сирмий. В Дуросторуме был поворот на Понтийскую дорогу (болг.) , к Маркианополю и Одессосу.[5]

Вокруг военного лагеря, вскоре, образовалось и гражданское поселение (лат. canabae legionis). Надписи, относящиеся ко временам императора Антонина Пия (правил в 138—161 годах) указывают название этого гражданского поселения — Aeliae, которое возможно было дано в честь императора Публия Элия Траяна Адриана, который посещал военный лагерь.[6][7] В 169 году, во время царствования императора Марка Аврелия, Дуросторуму был присвоен статус муниципия.[комм. 1] Город стал именоваться municipium Aurelium Durostorum.[8][9]

С момента своего основания Дуросторум играл важную роль в качестве оборонительного пункта Римской империи на берегах Дуная. В правление императора Гордиана III (правил в 238—244 годах) он подвергся нападению племён готов, карпов и сарматов, вторгнувшихся в римские провинции на нижнем Дунае.[10][11] При императоре Деции (правил в 249—251 годах), готы и сарматы вновь нападали на римские провинции, вторгшись в Мёзию и Фракию. В битве при Абритте с ними император Деций погиб. В правление Аврелиана (270—275 годы) бои с готами в области Дуросторума продолжились.[12] Несмотря на то, что римской армии удалось разбить готов и убить их вождя Каннабада,[13] император принял решение ликвидировать провинцию Дакия и перевести все оставшиеся войска и население из неё за Дунай.[14] Таким образом, Дуросторум вновь стал пограничным городом.

В этот же период город развивался и как крупный экономический и торговый центр. Располагавшаяся в нём, так называемая, иллирийская таможня, является показателем наличия развитой торговой и экономической инфраструктуры в городе.[15] В городе строились большие общественные здания, храмы, бани и водопровод, устанавливались мраморные статуи и барельефы на площадях.[16] Когда летом 303 года Дурострум посетил император Диоклетиан (правил в 284—305)[5], город уже являлся административным центром провинции Малая Скифия. В этом же году в городе были отремонтированы крепостные стены.[17] Известен также указ императора, написанный им в Доросторуме.[5][18][19]

Дуросторум стал и одним из центров распространения христианства. Одни из первых христианских святых, почитаемые болгарами, это солдаты местного гарнизона Дасий Доростольский и Иулий Ветеран (англ.), погибшие во время диоклетиановых гонений, а также Емилиан Доростольский, погибший в правление императора Юлиана Отступника (361—363). А уже в 388 году Доросторум стал центром местного епископства. Первым епископом стал Авксентий (болг.), ученик Вульфилы, первого епископа вестготов.

В конце IV века в городе родился знаменитый римский полководец Флавий Аэций.[20]

Средневековье

После распада Римской империи город (Δουρόστολον, Durostolon) вошёл в состав Византии. В правление императора Юстиниана I (527—565 годы) Дуросторум был укреплён в рамках программы усиления границы империи на Дунае.[21][22] К западу от существующего поселения была воздвигнута новая пятиугольная крепость с массивными стенами.[23][24][25][26][27] Город продолжал играть важное значение в системе обороны Византии. В 586 году город подвергся нападению, был временно захвачен и разрушен аварами,[22][28] а в 594—596 годах являлся базой[22] для войск византийского полководца Приска (болг.), ведших военные действия против славянских и аварских племён (болг.) за Дунаем.[29] В конце VI — начале VII века город начал приходить в упадок, его население начало переселяться во Фракию,[30] и даже мощи святого Дасия были перенесены в Анкону в Италии.[31][32] В конце VII века булгары, возглавляемые ханом Аспарухом осадили и захватили Доростол.[22][30] Получивший название Дестр, город вошёл в состав первого болгарского царства. Стены города были отремонтированы,[30] здесь расположилась одна из резиденций болгарских царей.[33] После принятия болгарами христианства в 865 году и объявления патриархата, одним из первых патриархов болгарской церкви был избран доростольский епископ Дамиан (болг.). По мнению П. Мутафчиева и Г. А. Атанасова, в 927—971 годах город являлся резиденцией болгарского патриарха.[34] Доростол сохранил своё значение как важный военный центр. В 895 году болгарский царь Симеон I выдержал в нём осаду венгерского войска, вторгшегося в Болгарию.[35][36][37][38][39] В 969 году, по договору с византийцами, в Болгарию вторглось войско (болг.) русского князя Святослава Игоревича. Разбив недалеко от Доростола (болг.) болгарское войско, Святослав захватил город вместе с другими болгарскими городами.[40] Вскоре киевский князь поссорился с византийцами и в начавшейся русско-византийской войне в апреле-июле 971 года сам был осаждён византийскими войсками Иоанна Цимисхия в Доростоле. В результате осады войско Древней Руси покинуло Болгарию, а Доростол вернулся под управление Византии, получив наименование Феодорополь.[41][42]

Однако, город не долго оставался в руках Византии, и уже в 976 году он был завоёван болгарским царём Самуилом, а в 1001 году в результате действий императора Василия Болгаробойцы вновь перешёл под власть Византии,[22] став в 1018 году, после завоевания всей Болгарии, административным центром фемы Паристрион (болг.).[30]

В 1074 году Доростол стал центром восстания Нестора (болг.), возглавленного крупным византийским сановником, перешедшем на сторону восставших. Восставшим удалось дойти даже до Константинополя, но взять его не удалось.[43][44][45][46] Это восстание поддержали населявшие окрестности Доростола печенеги во главе со своим вождём Татушем (Халисом). В 1086 году он уже самостоятельно поднял восстание вместе с соратниками Сеславом и Сацией и установили в Доростоле власть, фактически независимую от византийского императора.[16][47][48] В 1088 году император Алексей I Комнин неудачно осадил Доростол и лишь в 1091 году ему удалось вернуть контроль над городом.[16]

В 1116 году Доростол был захвачен Лжедиогеном II, который пользовался поддержкой своего тестя киевского князя Владимира Мономаха, но 15 августа того же года он был убит в Доростоле подосланными к нему убийцами. Владимир Мономах, стремясь удержать занятые города на Дунае, послал войско под командованием воеводы Ивана Войтишича, который «посадил посадников по Дунаю». Но Византии, по всей видимости, удалось вернуть свои владения, так как вскоре Мономах послал ещё одно войско во главе со своим сыном Вячеславом и воеводой Фомой Ратиборовичем, которое неудачно осадило Доростол и вернулось обратно.[49]

После восстания Асеней 1185 года (болг.) и восстановления болгарской независимости Доростол вновь вошёл в состав Второго Болгарского царства.[22] В 1279 году болгарский царь Ивайло выдержал в Доростоле трёхмесячную осаду монгольских войск.[50]

Болгарский царь Иван-Александр (правил в 1331—1371 годах) был вынужден передать Доростол деспоту Добруджи Добротице за помощь, оказанную тем при войне с венграми (англ.), оккупировавшими в 1365 году Видинское царство. В это время была ликвидирована Доростольская епархия и город стал подчиняться архиепископу Варны Константинопольской патриархии.[51] В 1376—77 годах Доростол управлялся сыном Добротицы Иванко, а в конце 80-х годов XIV века вновь вернулся под контроль Второго Болгарского царства.[52]

Османский период

В конце XIV — начале XV века Доростол вновь стал ареной военно-политической борьбы. В 1388 году после похода османской армии в Болгарию царь Иван Шишман отказался от города в пользу турецкого султана Мурада I.[53] Согласно хронике Саад-эд-дина султан осадил Никополь с огромной армией и Иван Шишман был вынужден искать перемирия. Мурад согласился и болгары сохранили Никополь, но вынуждены были уступить Доростол. Однако, когда Али-паша достиг Доростола, болгары отказались сдать город. Мурад осадил Никополь во второй раз и на этот раз Иван Шишман согласился на османские условия и в Доростоле был установлен турецкий гарнизон. Турки переименовали город в Силистрию.

Но уже в 1390 году контроль над городом установил валашский господарь Мирча Старый, который сохранял его и в 1391 году.[54] В том же 1391 году Баязид I военной силой на время вернул по свой контроль край и Силистрию.[55]

В 1406 году Мирча Старый повторно занял Силистрию и удерживал его до 1415 года.[56] Силистрия окончательно вошла в состав Османской империи после похода Мехмеда I в 1420 году.[57]

В составе Османской империи город вошёл в состав вилайета Румелия (болг.), став административным центром санджака Силистрия.

В 1595 году Силистрия была выжжена турками.[58]

В 1599 году город стал административным центром нового вилайета Силистрия, который охватывал весь северо-восток и восток сегодняшней Болгарии, а также части Добруджи и Буджака. Посетивший город турецкий историк Кятиб Челеби сообщал, что город самый изысканный из всех на Дунае, в нём имелись замок правителя вилайета, 5 мечетей и 2 бани.[59] В 1652 году город посетил турецкий путешественник Эвлия Челеби.[60]

В ходе русско-турецких войн город неоднократно подвергался осаде русской армией. Впервые русская армия под командованием П. А. Румянцева осадила город в ходе русско-турецкой войны 1768—74 годов в июне 1773 года. Осада длилась всего 12 дней, и несмотря на то, что русским войскам удалось разбить в битве у Кайнарджи посланное на помощь турецкому гарнизону подкрепление, Румянцев снял осаду и отвёл войска за Дунай.[61] В октябре—ноябре того же года русские войска под командованием Г. А. Потёмкина устроили отвлекающую осаду города, для обеспечения отвода главных русских сил за Дунай.[61] В ходе русско-турецкой войны 1806—12 годов русские войска под командованием П. А. Багратиона вновь осадили Силистрию в 1809 году. Крепость была осаждена 11 сентября, но после подхода 15 октября основных сил турецкой армии под командованием визиря Юсуф-паши, Багратион снял осаду и отвёл войска.[62] В следующем году русские войска под командованием Н. М. Каменского осадили крепость 22 мая, а уже 30 мая турецкий гарнизон капитулировал.[62][63]

В русско-турецкую войну 1828—29 годов русские войска осадили Силистрию в 1828 году. Ещё с июля крепость была блокирована отрядом генерала Л. О. Рота, которого в сентябре сменил 2-й пехотный корпус А. Г. Щербатова, а к активным действиям русские войска под командованием А. Ф. Ланжерона приступили только с начала октября. Но уже 20 октября главнокомандующий русской армией П. Х. Витгенштейн приказал снять осаду из-за недостатка снарядов и плохой погоды.[62] В следующем году русская армия под командованием И. И. Дибича начала осаду крепости 5 мая и в результате активных сапёрных работ вынудил турецкий гарнизон 18 июня капитулировать.[62] Русские войска оставались в городе после окончания войны до 1836 года. Руководил городом в этот период капитан русской армии болгарского происхождения Георгий Мамарчев (болг.). После восстановления османского контроля над городом, в 1837 году Силистрию посетил султан Махмуд II, в свите которого находился военный советник немецкий офицер Гельмут фон Мольтке. По его совету в последующие годы Силистрия была укреплена (в том числе построены мощные форты Меджиди-Табия и Араб-Табия) и вошла в состав «оборонительного четырёхугольника» вместе с Варной, Шумлой и Рущуком, созданного в 1843—53 годах.[64]

Во время Крымской войны крепость была вновь осаждена (болг.) русской армией под командованием И. Ф. Паскевича 6 (18) мая 1854 года. осадные работы шли достаточно интенсивно, но непосредственно перед запланированным штурмом, 8 (20) июня осада была снята и войска отведены за Дунай из-за враждебных заявлений Австрии.[62]

В 1864 году вилайет Силистрия в ходе административной реформы был включен во вновь образованный Дунайский вилайет (болг.) с центром в Рущуке.[65] Чуть позже, в 1871 году Доростольская епархия была объединена с Червенской епархией в Доростоло-Червенскую епархию со столицей в Рущуке.

В ходе русско-турецкой войны 1877—78 годов активных боевых действий под Силистрией не велось.[58]

Новое время

По результатам Сан-Стефанского мирного договора и Берлинского конгресса 1878 года Силистрия вошла в состав образованного Княжества Болгария.

После неудачной для Болгарии второй балканской войны по результатам Бухарестского мирного договора в 1913 году Силистра вместе с Южной Добродужей перешла к Королевству Румыния. В ходе Первой мировой войны во время румынской компании 1916 года болгарская армия взяла город под свой контроль. После выхода России из войны Румыния в мае 1918 года была вынуждена заключить с Центральными державами сепаратный Бухарестский мирный договор, согласно которому Южная Добруджа вместе с Силистрой были передана Болгарии, однако уже через полгода Центральные державы потерпели поражение в войне и договор был отменён и согласно Нёйискому договору 1919 года Силистра осталась в составе Румынии.

Согласно положениям Крайовского мирного договора 1940 года, подтверждённых Парижским мирным договором 1947 года Силистра вновь вошла в состав Болгарии. С образованием Народной Республики Болгария город получил развитие как важный промышленный и сельскохозяйственный центр в регионе, что привело к значительному увеличению его населения. После краха коммунистического режима и перехода Болгарии к демократии и рыночной экономике (болг.) многие жители Силистры мигрировали в другие районы страны или эмигрировали за пределы Болгарии.

Панорама Силистры

Демография

Население по годам
Год 1887 1910 1934 1945 1956 1965 1975 1985 1992 2001 2005 2007 2009
Население 11 415 11 046 нет данных 15 951 20 350 33 019 58 197 53 619 48 360 42 153 39 358 38 733 37 837
Источники: Национальный статистический институт[66], „Citypopulation.de“[67], „Pop-stat.mashke.org“[68] и Географический институт при БАН[69]

Достопримечательности

Название Описание Иллюстрация
Доросторум Остатки крепостной стены древнеримской крепости Доросторум
Древнеримская гробница IV век
Римская вилла II-IV век
Средневековая базилика Построена в IX — X веках, резиденция болгарского патриарха Дамиана
Меджиди-Табия Турецкий форт середины XIX века, расположенный к югу от города
Художественная галерея Построена в 1890—91 годах в стиле венский сецессион
Исторический музей Построен в 1923—24 годах как филиал Национального банка Румынии
Заповедник «Сребырна» Природный заповедник, расположен в 16 км от города. Объект Всемирного наследия ЮНЕСКО

Города-побратимы

Напишите отзыв о статье "Силистра"

Комментарии

  1. ↑ Этот год считается датой основания города.

Примечания

  1. ↑ [www.ehw.gr/blacksea/Forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=10674&boithimata_State=&kefalaia_State=#noteendNote_1 Μεγάλη διαδικτυακή εγκυκλοπαίδεια του Εύξεινου Πόντου].
  2. ↑ Клавдий Птолемей, Geographia III.10.5, пер. Дечев, Д., Извори за старата история на Тракия и Македония (София, 1949), стр. 349—354.
  3. ↑ Filow B. Die Legionen der Provinz Moessia von Augustus bis auf Diocletian (Leipzig 1906), pp. 18, 21, 28, 44, 64
  4. ↑ Ritterling, E., "Legio XI Claudia, " in Paulys Real-Encyclopädie der classischen Altertumwiisenschfat XII (Stuttgart 1925), pp. 1690—1704.
  5. ↑ 1 2 3 Pius Bonifatius Gams:Die drei ersten Jahrhunderte. In: Die Kirchengeschichte von Spanien. Band 1, Verlag G. J. Manz, 1862, S. 398ff.
  6. ↑ Тодоров, Я. Durostorum. Принос към античната история на Силистра (София 1927), p. 23
  7. ↑ Велков В. «Античният Дуросторум» in Дуросторум — Дръстър — Силистра (Силистра 1988), р. 28.
  8. ↑ Pârvan V. «Municipium Aurelium Durostorum» Revista di filologia e d’istruzione classica 2 (1924), p. 14
  9. ↑ Тодоров Я., Тодоров Я. Durostorum. Принос към античната история на Силистра (София 1927), p. 27.
  10. ↑ Kolendo J. «Les querres contre les Carpes pendant les derniers années de la tétrarchie» in Hommage Marcel Renard 2 [= Latomus 102 (1969)], pp. 378—385.
  11. ↑ Велков В. «Античният Дуросторум» in Дуросторум — Дръстър — Силистра (Силистра 1988), p. 27.
  12. ↑ Donevski P. «Zur Topographie von Durostorum». Germania 68.1 (1990), p. 240.
  13. ↑ Флавий Вописк Сиракузянин. [ancientrome.ru/antlitr/sha/siravrel.htm Божественный Аврелиан] ; [ancientrome.ru/antlitr/sha/poll2gal.htm Галлиен] // История Августов. — М. : Наука, 1992. глава XXII. 2</span>
  14. ↑ Homo, L. [www.archive.org/stream/essaisurlergned00homogoog#page/n5/mode/2up Essai sur le règne de l’empereur Aurélien]. — P., 1904. стр. 316</span>
  15. ↑ Велков В. «Античният Дуросторум» in Дуросторум — Дръстър — Силистра (Силистра 1988), p. 26.
  16. ↑ 1 2 3 [ru.bestbgproperties.com/bulgarian_districts/Silistra_property.html Силистра, Болгария, обзор области Силистры].
  17. ↑ Kolendo J. «Une inscription inconnue de Sexaginta Prista et la fortification du Bas-Danube sous la tétrarchie». Eirene (1966), pp. 139—154.
  18. ↑ Velkov V. Cities in Thrace and Dacia in Late Antiquity (Amsterdam 1977), p. 24
  19. ↑ Velkov V. «Zu den Fragmenta Vaticana 315 (Durocortorum oder Durostorum?)» in Charisteria Fransisko Novotny Octogenario oblato (Brno 1961), pp. 151—154.
  20. ↑ Иордан, «Гетика», 177
  21. ↑ [ru.zonebulgaria.com/severo_vostochnaia/silistra/istoriya/ История : Силистра | Северо Восточная Болг].
  22. ↑ 1 2 3 4 5 6 [velsk.biz/articles/istoriya/drevnyaya-rus-chast-2/?page=1 Сайт города Вельска — На досуге — Статьи — История — Дневняя Русь. Часть 2].
  23. ↑ Procopius, De Aedificiis, IV, 7.5-13, transl. H.B. Dewing, (London 1971), p. 281
  24. ↑ Ангелова, Ст., “Крепостната стена на Дуросторум – Дръстър – Силистра (предварително съобщение),” Археология 3 (1973), рр. 83-83
  25. ↑ “Крепостта на средновековен Дръстър,” Музеи и паметници на културата 20, 6, рр. 5-10
  26. ↑ “Археологически проучвания в НААР ‘Дуросторум – Дръстър – Силистра,”’ Археологически открития и разкопки през 2002 г. (София 2003), рр. 129-130
  27. ↑ Бъчваров, И., “Дуросторум през късната античност,” in Римски и ранновизантийски селища в България, ІІІ (София 2005, in print)
  28. ↑ Vgl.: Veselin Beševliev: Bulgarisch-byzantinische Aufsäetze. Variorum Collected Studies Series CS 80, Variorum Reprints, London 1978, S. 199; Josef Ladislav Pe:Ueber Die Abstrammung Der Rumnen, BiblioBazaar, LLC, 2008, S. 39.
  29. ↑ Theophylactus Simocatta, Historiae, ed. C. de Boor (Leipzig 1887), I, 8.10; VI, 6.5, pp. 10-12; 34-38.
  30. ↑ 1 2 3 4 [www.ehw.gr/blacksea/Forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=10674&boithimata_State=&kefalaia_State= Μεγάλη διαδικτυακή εγκυκλοπαίδεια του Εύξεινου Πόντου].
  31. ↑ Cumont, Fr., “Le tombeau de St. Dasius,” Analecta Bollandiana 27 (1908), pp. 369-381
  32. ↑ Pilinger, R., Das Martyrium des Heiligen Dasius (Wien 1988), pp. 51-52.
  33. ↑ Ангелова С. «Отново за локализацията на преславния дом на Омуртаг на Дунав» в Studia protobulgarica ET mediaevalia europensia. В чест на проф. Веселин Бешевлиев (София 2003), стр. 183-195.
  34. ↑ Дуросторум-Дръстър-Силистра (Сборник с изследвания). Съставители: С. Христов, Р. Линчев, Г. Атанасов. Силистра, 1988
  35. ↑ Leo Grammaticus, Chronographia, ed. I. Bekker (CSHB, Bonn 1842), p. 268
  36. ↑ Theophanes continuatus, ed. I. Bekker (CSHB, Bonn 1838), p. 359.
  37. ↑ Zlatarski, Istorija Н.А. Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo , стр. 298-299.
  38. ↑ Canev, Bǎlgarski hroniki, p. 199
  39. ↑ Andreev, J. The Bulgarian Khans and Tsars (Balgarskite hanove i tsare, Българските ханове и царе), Veliko Tarnovo, 1996, p. 95, ISBN 954-427-216-X
  40. ↑ Leo Diaconus, Historia, ed. C.B. Hase (CSHB, Bonn 1828), pp. 77-78.
  41. ↑ Leo Diakonus, Historia (CSHB, Bonn 1828), p. 157-158
  42. ↑ Georgius Cedrenus, Ioannis Scylitzae ope, ed. I. Bekker (CSHB, Bonn 1839), vol.II p. 412
  43. ↑ [vremennik.biz/sites/all/files/47_06_%D0%90%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%20%D0%94._%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5%20%D0%90%D1%81%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D0%B9%20%D0%B8%20%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5%20%D1%81%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B3%D0%BE%20%D0%B1%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE%20%D0%B3%D0%BE%D1%81%D1%83%D0%B4%D0%B0%D1%80%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B0.pdf Д. Ангелов. Восстание Асеней и восстановление средневекового Болгарского государства. Византийский временник, том 47]
  44. ↑ www.monsalvat.globalfolio.net/library/vostochnaya-evropa/page%20-%200070.pdf
  45. ↑ [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000048/st023.shtml С. Д. Сказкин (отв. редактор). История Византии. 1967. Том 2. Глава 11. Внутриполитический кризис в конце XI в. и внешнеполитический разгром]
  46. ↑ [liternet.bg/publish13/p_pavlov/buntari/buntyt.htm Пламен Павлов — Бунтари и авантюристи в средновековна България].
  47. ↑ Анна Комнина. С. 201
  48. ↑ [www.universalinternetlibrary.ru/book/24698/ogl.shtml Ион Болован, Ион-Аурел Поп. История Румынии. 2004]
  49. ↑ РУСЬ И ВИЗАНТИЯ. Тезисы докладов XVIII Всероссийской научной сессии византинистов. Москва 20–21 октября 2008 года. В. П. Степаненко. [www.hist.msu.ru/Byzantine/session0810theseis.pdf «Города на Дунае» в контексте русско-византийских отношений X–XII в. стр. 130-31]
  50. ↑ Andreev, J. The Bulgarian Khans and Tsars (Balgarskite hanove i tsare, Българските ханове и царе), Veliko Tarnovo, 1996, p. 226, ISBN 954-427-216-X
  51. ↑ Acta et diplomata graeca medii aevi, I, ed. F. Miklosich, J. Müller (Wien 1860), p. 528
  52. ↑ [www.ehw.gr/blacksea/Forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=10674&boithimata_State=&kefalaia_State= Μεγάλη διαδικτυακή εγκυκλοπαίδεια του Εύξεινου Πόντου]
  53. ↑ Елезовиħ, Гл., Оледало света или истори J а Мехмеда Нешри J е (Београд 1957), стр. 37
  54. ↑ Velko Tonev, Jordan Zarčev. Кратка история на Добруджа. 1986. С. 438.: Сохранились две грамоты (начала 1390 года и 29 июня 1391 года) воеводы Мирчи Старого, под которыми он подписывается как деспот земли Добротича, а также союзный договор 1386 года с Ягайло он подписал как:
    Деспот земли Добротича и воевода Силистры
  55. ↑ [istoriagagauz.com/gagauzskoe-gosudarstvo-dobrudzha-1346-1417-gg/ История Гагауз — Очерки — Потомки Огузов » Архив сайта » Гагаузское государство «Добруджа» (1346-1417 гг.)]
  56. ↑ Крънджалов Д. Влашкият князь Мирчо и Добруджа според неговите грамоти. София, 1946.
  57. ↑ Гюзелев В., Кузев Ал. Български средновековни градове и крепости. Том 1. Градове и крепости по Дунав и Черно море (София 1981), р. 191.
  58. ↑ 1 2 Силистрия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  59. ↑ Ḥājī Khalīfah. Rumeli und Bosna, geographisch beschrieben. S. 24.
  60. ↑ Walter Leitsch, Stanisław Trawkowski: Polen und Österreich im 17. Jahrhundert. Böhlau, Wien 1999, S. 269.
  61. ↑ 1 2 Петров А. Н. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=432753 Война России с Турцией и Польскими конфедератами с 1769—1774 год]. — СПб., 1866.
  62. ↑ 1 2 3 4 5 [www.imha.ru/2012/03/30/silistriya-osada-i-srazhenie-pri.html#.Un6wp8yGg5s Энциклопедия военных и морских наук. Под главной редакцией генерала от инфантерии Леера Спб. 1897 г. т. VII.]
  63. ↑ [militera.lib.ru/h/sb_istoria_russkoy_armii/63.html ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -[ Военная история ]- Сб. История русской армии]
  64. ↑ Mathias Bernath, Felix von Schroeder, Gerda Bartl: Biographisches Lexikon zur Geschichte Südosteuropas. Band 3, Oldenbourg Wissenschaftsverlag, München 1979, S. 190ff.
  65. ↑ Josef Matuz: Das Osmanische Reich. Grundlinien seiner Geschichte, Darmstadt, 1990, S.234-235
  66. ↑ [www.nsi.bg/otrasal.php?otr=19&a1=376&a2=377&a3=381#cont Население - градове в България - „НСИ“]
  67. ↑ [www.citypopulation.de/Bulgaria-Cities.html Население - градове в България - „WorldCityPopulation“]
  68. ↑ [pop-stat.mashke.org/bulgaria-cities.htm Население - градове в България - „pop-stat.mashke.org“]
  69. ↑ [web.archive.org/web/20110706142758/www.geography.iit.bas.bg/2009/1-09/13-17.pdf Население - градове в България (1887-1946) - „БАН“.]

    70. </ol>

Литература

  • П. О. Карышковский. Русско-болгарские отношения во время Балканских войн Святослава // Вопросы истории. 1951. № 8;
  • П. О. Карышковский. О хронологии русско-византийской войны при Святославе // Византийский временник. 1952. Т. V;
  • П. О. Карышковский. К вопросу о первоисточниках по истории походов Святослава // Краткие сообщения Института славяноведения. 1952. № 9;
  • П. О. Карышковский. Балканские войны Святослава в византийской исторической литературе // Византийский временник. 1953. Т. 6;

Карты

  • [5ko.free.fr/bg/map.php?ime=Karta_Silistra&goto=bgmaps Положение на электронной карте bgmaps.com]
  • [5ko.free.fr/bg/map.php?ime=Karta_Silistra&goto=emapsbg Положение на электронной карте emaps.bg]
  • [5ko.free.fr/bg/map.php?ime=Karta_Silistra&goto=googlemaps Положение на электронной карте Google]
  • [www.wikimapia.org/beta/#lat=44.1093436&lon=27.233305&z=14&l=1&m=b Положение на электронной карте Wikimapia]

Ссылки

Населённые пункты общины Силистра (Силистренская область)

Отрывок, характеризующий Силистра

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Силистра&oldid=80080456»