Досекин, Василий Сергеевич

Василий Сергеевич Досекин
Автопортрет фотографа с семьёй
Имя при рождении:	Василий
Род деятельности:	военный, фотограф
Дата рождения:	1829(1829)
Гражданство:	Российская империя
Дата смерти:	1900(1900)
Место смерти:	Харьков
Дети:	Мария Шатилова

Василий Сергеевич Досекин (1829—1900) — известный русский фотограф 1850-х — 1890-х годов. Выполнил значительное количество фотопортретов известных людей Российской Империи — от Петра Чайковского до членов Императорской фамилии.

Биография

Потомственный дворянин, подпоручик. Участвовал в Крымской войне, на которой был ранен. В 1856 году направляется в Харьков для лечения. В Харькове Досекин в ноябре 1857 года открыл фотографическую мастерскую. В мастерской он делал портреты местных жителей, а также виды города и окрестностей.

Василий Сергеевич Досекин сделал серию фотоснимков с видами Харькова конца 1850-х — начала 1860-х годов. Снимки серии светло-коричневого оттенка, имеют размеры 5,5 × 8 сантиметров, располагаются на твёрдой картонной подложке. На фотографиях серии большая глубина резкости. Фотографии Досекина были использованы в книге А.Н. Гусева «Историко-справочный путеводитель» и книге Дмитрия Багалея «История города Харькова за 250 лет».

Фотомастерская Досекина пользовалась широкой популярностью. Он построил фотокопировальню с самым современным оборудованием. Перешёл с калотипии на влажный коллодий, что позволило добиться высокого качества негативов. Участвовал в фотовыставках, неоднократно награждался почётными медалями. Досекин, кроме фотостудии, также был владельцем кирпичного завода, который он открыл в начале 1873 года вместе с армейским другом — капитаном Аркадием Ивановичем Иониным. Завод находился возле Саржина Яра. Стал купцом 2-й гильдии.

В 1886 году Василий Сергеевич Досекин открыл фотографическую мастерскую в Москве. Его сын Николай Васильевич Досекин продолжал заниматься фотографией в фотомастерской отца.

Василий Сергеевич Досекин умер в мае 1900 года. 8 мая 1900 он был похоронен в Харькове на Иоанно-Усекновенском кладбище. После смерти Василия Сергеевича одна из улиц Харькова на Шатиловке — в районе, названном по садам его дочери Марии Шатиловой — была названа его именем. Позже она была переименована в улицу Ленина.

Среди портретов, выполненных Досекиным, фотографии декабриста А.Е. Розена, актрисы Евлалии Кадминой, педагога Христины Алчевской, архитектора Алексея Бекетова, городского головы Москвы Николая Алексеева и многие другие.

Фотографии работы Досекина

• Uspensky sobor s Moskovskoy.jpg

  Успенский собор с Московской улицы. 1860-е

• Ekaterinoslavskaya from Universitetskaya Gorka.jpg

  Екатеринославская улица с Университетской горки. 1879 ‎

• Харьков (Досекин).jpg

  Николаевские площадь и собор. Левая сторона площади, 1896

• Из серии Улицы Харькова 1856-1858.jpg

  Николаевские площадь и собор. Правая сторона площади, 1896

Портреты известных людей России

• Досекин Декабрист барон А.Е.Розен.jpg

  Декабрист барон Андрей Розен (1860-е)

• Е. П. Кадмина.jpg

  Актриса Евлалия Кадмина

• Бахрушин Владимир Александрович.jpg

  Владимир Бахрушин

• Досекин Алчевская Христина.jpg

  Педагог Христина Алчевская

• Артур Юз.jpg

  Промышленник Артур Юз

• Сыновья Джона Юза.jpg

  Сыновья Джона Юза: Юз Джон Джеймс младший (сидит) и Юз Айвер — директора-распорядители Юзовского завода Новороссийского общества

Паспарту Досекина

• 1887. Мужчина, Харьков, фотография В.С.Досекина.jpg

  Лицевая сторона фотокарточек Досекина. Портрет мужчины, 1887

• Обратная сторона фотокарточек Досекина.jpg

  Обратная сторона фотокарточек Досекина

• Фотография Досекина.jpg
• Паспарту Досекина.jpg

  Паспарту с эмблемой Досекина ‎

Исторические факты

• Дочь Досекина Мария, в замужестве Шатилова, унаследовала от отца большой сад. Потому местность, где он был расположен, в самом начале XX века начали называть Шатиловой дачей, или попросту Шатиловкой. Тянувшийся от ипподрома до реки Лопань через Сумскую и Клочковскую улицы яр, отделявший Шатиловку от города (засыпан в 1930-х годах), также называли Шатилов яр.
• Мастерская Досекина находилась в двухэтажном доме на улице Сумской, 3. Сам он жил по Сумской, 90. Мария Шатилова после замужества жила в доме мужа на Мироносицкой, 53.

Ссылки

• [www.photograf.rider.com.ua/kh_photo.htm Заметки к истории харьковской фотографии]. [www.webcitation.org/6CbH6Th2W Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
• [foto.iatp.org.ua/articles.php?lng=ru&pg=8 Первый фотограф]. [www.webcitation.org/6CbH7PwH1 Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Досекин, Василий Сергеевич

– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.