Досектантский буддизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
</td> <tr><td style="background:LightGreen; border-top:2px solid Gold">Школы</td> <tr><td style="text-align:left; border:5px solid white"> Досектантский буддизм
 Махасангхика
     Экавьявахарика
         Локоттаравада
     Чайтика
         Апара Шайла
         Уттара Шайла
     Гокулика
         Бахушрутия
         Праджняптивада
         Четьявада
 Стхавиравада
     Сарвастивада
         Вайбхашика
         Саутрантика
         Муласарвастивада
     Вибхаджьявада
         Тхеравада
         Махишасака
         Кашьяпия
         Дхармагуптака
     Пудгалавада
         Ватсипутрия
             Дхармоттария
             Бхадраяния
             Самматия
             Шаннагарика
</td></tr> <tr><td style="background:LightGreen; border-top:2px solid Gold"></tr>

</table>


Ранний буддизм
Письменные источники

Палийский канон
Агамы
Гандхара

Соборы

1-й буддийский собор
2-й буддийский собор
3-й буддийский собор
4-й буддийский собор

Термин «досектантский буддизм» (англ. pre-sectarian Buddhism) используется некоторыми учёными[1] для обозначения буддизма, который существовал до появления различных школ (или сект) буддизма[2]. Другие термины, которые используются для обозначения первого периода развития буддизма: «ранний буддизм»[3][4], «первоначальный буддизм»[5] и «буддизм самого Будды»[6]. Некоторые японские ученые (такие, как Накамура[7] и Хиракава[8]) используют термин «ранний буддизм» для первого периода буддизма, а последующий период развития ранних буддийских обозначают как «сектантский буддизм»[8].

Досектантский буддизм — буддизм в период между первым дискурсом Гаутамы Будды до первого продолжительного раскола в Сангхе, который произошёл (по мнению большинства учёных) между Вторым Буддийским собором и Третьим Буддийским собором[9]. Однако профессор Хиракава утверждает, что первый раскол произошёл после смерти царя Ашоки[10]. Профессор Шопен задаётся вопросом: был ли вообще когда-либо единый буддизм, который потом разделился на секты?[11]

Досектантский буддизм — это буддизм, предшествовавший ранним буддийским школам, созданным через примерно сто лет после Паринирваны Будды. Большинство учёных согласны с тем, что существовало классическое канонизированное собрание текстов, которое сравнительно рано поддерживалось сообществом и передавалось[12]. Это может быть, действительно, буддизм самого Будды, хотя доказательств тому нет. По словам профессора А. К. Уордера, нет никаких оснований полагать, что доктрина раннего буддизма была сформулирована кем-то другим, кроме Будды и его ближайших последователей. Однако профессор Рональд Дэвидсон не уверен в том, что большинство дошедших до нас буддийских писаний — на самом деле слова исторического Будды[13][14].





Источники до-сектантского буддизма

Информация о буддизме в период до возникновения ранних буддийских школ основана на жизнеописании Будды и учении в писаниях Тхеравадинского Палийского канона, и уцелевших частей писаний Сарвастивады, Муласарвастивады, Махишасаки, Дхармагуптаки и других школ, большинство из которых доступны только в китайском переводе. Но некоторые отдельные писания, найденные в Непале, составлены на санскрите. Не так давно Гандхарские буддийские тексты были найдены в Афганистане. Основное содержание Самих текстов в этих текстах настолько схожи, что они считаются различными редакциями одного и того же текста[15]. Суть этих отдельных писаний может быть искажена частной философией отдельных школ либо неточными переводами. Однако при сравнении различных редакций этих текстов (из разных буддийских школ) возможно выявить и устранить наиболее очевидные искажения[16].

Сравнивая различные священные писания, можно даже выявить некоторые особенности раннего буддизма (и его окружения), которые забыли сами традиции.[17]

Мнения ученых

Тема досектанского буддизма не изучалась до того, как западная наука начала изучать буддизм в 1890-х годах. Обе стороны — буддисты Тхеравады и Махаяны — признавали достоверность своих канонов.

Оба течения, «Тхеравада» и «Махаяна», значительно отклонились и эволюционировали от «Досектантского буддизма», но по-прежнему имеют в нем корни[18][19].

Самая ранняя фаза писаний, признанная почти всеми учёными (основным исключением является доктор Грегори Шопен), основана на сравнении Палийского Канона с китайскими агамами и другими сохранившимися частями других ранних канонов. Некоторые ученые считают, что то общее грубое ядро писаний[неизвестный термин] различных школ дает существенно правильную картину первоначального учения Будды. Это ядро определяется как четыре основных никаи из Сутта-питаки (Дигха-никая, Маджджхима-никая, Самьютта-никая и Ангуттара-никая), вместе с основной частью монашеских правил,[20] Виная-питаки. Учёные также утверждают, что в этом ядре текстов наиболее древнее ядро: стихи и фразы, которые выглядят как старейшие части Сутта-питаки.[21] Другая часть ученых считает, что этот вопрос не был урегулирован, так или иначе[22] Эта последняя группа включает в себя тех ученых, что невозможно когда-либо узнать, учение Будды, подход которое критикуется Вардером быть одним из «крайне осторожных».[23]

Также буддологи утверждают, что в «Досектантском буддизме» не было даже основополагающих для «Тхеравады» и «Махаяны» концепций[24].

Буддизм при жизни Будды Шакьямуни

Досектантский буддизм был изменяющейся формой буддизма, Будда определял и уточнял правила надлежащего поведения для монахов[25] (Винаю), с помощью таких монахов, как Упали.[26] В правила часто вносились поправки, предусматривающие определённые (безопасные) виды поведения, которые были запрещены в предыдущей версии правил.

Орден До-сектантских буддийских монахов вырос из маленького неизвестного ордена высоко посвященных монахов (в течение года после достижения нирваны) в большой хорошо устоявшийся и хорошо известный орден, которому нужно больше формальностей и больше правил, для поддержания правильного учения и дисциплины.[27] Это было относительно трезво[28] и монахи не должны были ходить на общественные праздники (Седьмой из Десяти обетов), и как ожидалось воздерживались от таких действий как игры[29] и танцы.[30] Им также не разрешалось пользоваться или получать деньги, целью этих правил было ведение простой удовлетворенной жизни..

В начале у монашеского ордена (Сангха) не было никаких монастырей, но уже в первый год Будда разрешил их, после того как это попросил сделать Король Бимбисара.[31] Одно из зданий было хорошо обставлено, по уровню сравнимо со дворцом, оно называлось Мигараматупасада.[32]

Будда, как учитель и главный лидер, был тем, кто решил создать правила, которым необходимо следовать,[33] но исполнительная власть лежит на монашеской общине в целом.[34] Будда запретил монашеской общине создавать свои собственные правила[35] и дал инструкции для монахов по-прежнему следовать его учению (доктрина и дисциплина) после его смерти.[36] Таким образом, он не назначил преемника,[37][38][39][40] за которым была бы законодательная власть над Сангхой и монахами. Он дал ограниченные полномочия Сангхе, в том, что бы единогласно соглашаться не следовать малым и незначительным правилам.[41]

После Паринирваны Будды

На первом Буддийском соборе Сангха единодушно согласилась продолжать соблюдать все правила, изложенные Буддой, для предотвращения основных правил (Пачиттия или выше) они должны быть классифицированы как незначительные и таким образом могут быть отложены в сторону.[42]

Второй буддийский собор состоялся через 100 лет после паринирваны Будды. Он был созван для принятия решений о предмете дисциплины или Винаи, и решалось было ли дозволено следовать адаптированным правилам, таким образом не обращая внимания на инструкции Будды. Адаптированные правила были интегрированы в более широкие рамки правильных процедур, и обиженные монахи отказались признать свою вину. По этой причине был созван собор, на котором этот вопрос был удовлетворительно решен, таким образом оскорбленные монахи отказались от своих старых привычек.[43]

Вскоре после второго буддийского собора произошел первый длительный раскол в Сангхе. Второй буддийский собор иногда считается причиной этих расколов,[44] но нет прямых доказательств того, что это является очевидным.[45] Часто утверждается что первыми послераскольническими группами были Стхавиравада и Махасангхика.[9]

Поздние разработки первоначального учения

После раскола Сангхи в различных ранних буддийских школах и в Махаяне, возникли различные новые доктрины, священные писания и практика, которые были составлены и разработаны монахами, по вопросам которые считались важными в те времена.[46] Во времена до-сектантского буддизма эти более поздние разработки учения ещё не появились, и не являлись частью установленного обучения и практики буддизма.

В более поздние времена, споры между различными школами были основаны на этих нововведениях в учение, практики и верования, и монахи старались подтвердить эти нововведения учений и концепций, ссылаясь на старые тексты (Сутта-питака и Виная-питака). Чаще всего, различные новые Абхидхаммы и учения Махаяны были основаниями для споров между сектами.

Новосоставные писания

Некоторые ученые утверждают, что непреднамеренный буквализм был главной силой перемен в ранней доктринальной истории буддизма. Это означает, что тексты были истолкованы со слишком большим вниманием к точности слов, используемых и недостаточных, что бы намерение говорящего передавало дух текста. Некоторые поздние разработки в ранних буддийских школах показывают схоластический буквализм, который является склонностью к словам и фразам ранних текстов(возможно собственным словам Будды) таким образом, можно увидеть различия, которые он никогда не намеревался делать.[47]

Наиболее аутентичными и древними текстами «Палийского канона» признаются только первые четыре «Никаи» из «Сутта-питаки»[48][49].

Следующие (поздние) буддийские писания не были созданы, или находились в очень ранней (незначительной) стадии развития:

Абхидхамма

В последнее крупное разделение канона, Абхидхамма Питака имела сложную историю. Она не была принята в качестве канона школой Махасангхика[50][51] и рядом других школ.[52] Другая школа включала большую часть Кхуддака-никаи в Абхидхамма-питаку.[50] Кроме того, палийская версия Абхидхаммы представляет собой чисто тхеравадинское собрание текстов, и имеет мало общего с работами Абхидхаммы признанными другими школами.[53] Различные философии Абхидхаммы различных ранних школ не имеют соглашений о доктрине[54] и относятся к периоду «Разделенный буддизм»[54] (в отличие от Неделимого буддизма). В самых ранних текстах Палийского Канона (Сутта Нипата и часть джатак), как и в первых четырёх (ранних) никаях Сутта-питаки, нет никакого упоминания о текстах Абхидхамма-питаки.[55] Абхидхамма так же не упоминается в докладе первого буддийского собора, произошедшего непосредственно после смерти Будды. Этот доклад первого Буддийского собора содержит упоминание о существовании Винаи и пяти никай (Из Сутта-питаки).[56][57]

Хотя литература различных Абхидхамма-питак начиналась как своего рода дополнение и комментарии к ранним учениям в Сутта-питаке, вскоре это привело к новой доктрине и текстовым изменениям и оказалась в центре новой формы научной монашеской жизни.[58] Различные работы Абхидхаммы начали составлять примерно через 200 лет после ухода Будды.[59]

Традиционно считается(в Культуре Тхеравады), что Абхидхамме обучал Будда свою покойную Мать, которая жила на небесах Таватимса. Однако, это отвергается учеными, которые считают, что только небольшая часть литературы Абхидхаммы, возможно была создана в очень ранней форме.[60] Некоторые школы буддизма имели важные разногласия по вопросам Абхидхаммы, в то же время имея во многом схожие Сутта Питаку и Виная Питаку. Споры и конфликты между ними были таким образом зачастую по вопросам философского происхождения Абхидхаммы, а не в вопросах, касающихся фактического слова и учения Будды.

Один импульс для составления нового писания такого как Абхидхаммы различных школ, по мнению некоторых ученых это было то, по поводу чего Будда не оставлял четких заявлений о онтологическом статусе мира-о том, что действительно существует.[61] Впоследствии, позднее буддисты сами определили, что существует, а что нет (в писаниях Абхидхаммы), что привело к разногласиям.

Части Кхуддака Никаи

Оливер Абейнаяке сказал следующее о датировке различных книг в Кхуддака Никае:

‘Кхуддака Никая может быть легко разделен на два слоя, один из которых ранний, а другой поздний. Тексты Сутта Нипаты,Итивутаки,Дхаммапады,Тхеригатхи(Тхерагатха), Удана и сказания Джатак относятся к раннему слою. Тексты Кхудаккапатхи,Виманаваттху,Петаваттху,Нидесса,Патисасамбидамагге,Адапана,Буддавамса, и Карьяпитака можно определить как более поздний слой’[62]

Тексты датировки раннего слоя до второго Буддийского собора(раннее 100 лет после париниббаны Будды), а поздний слой начинается со второго собора, что означает, что они безусловно более поздние дополнения к Сутта-питаке, и что они возможно не были изначальным учением Будды, но позже были составлены учениками.

Следующие книги Кхудакка-никаи можно рассматривать как более поздние дополнения:

И следующие, которые включены в бирманский канон:

«Дхаммапада» сложилась намного позже Будды, в ней используются разные авторские стили, разных периодов и социальных слоев[63].

Оригинальные стихи джатак признаются как одни из самых ранних частей Канона,[55] но сопровождающие (и более известные) истории джатак — чистые комментарии, очевидно, позднее дополнение.

Паривара

Паривара, последняя книга Виная-питаки, является более поздним дополнением к Виная-питаке..[64]

Другие поздние работы

  • Вся литература Махаяны (Сутры Махаяны).[65]
  • Все комментаторские работы (Аттхакатха) Тхеравады и других ранних буддийских школ.

Недавно введенные понятия

Некоторые буддийские концепции, которые не существовали в период досектанского буддизма:

  • Понятие «развития парами» или парамит. Десять парами описаны в текстах Тхеравады позднего происхождения,[66][67] в то время как (махаянские) парамиты находятся в сутрах Махаяны, таких как Дашабхумика-сутра и Шурангама-сутра, а также позднего происхождения.
  • Концепция обетов бодхисаттвы, которую можно найти только в сутрах Махаяны..

Напишите отзыв о статье "Досектантский буддизм"

Примечания

  1. например: … stressed that the written canon in Buddhism is sectarian from the outset, and that presectarian Buddhism must be deduced from the writings as they now exist). Scripture of the Lotus Blossom of the Fine Dharma, Leon Kurvitz, 1976, Columbia University Press (quote via Google Scholar search-engine)
  2. [sectsandsectarianism.googlepages.com/conclusion sectsandsectarianism — Conclusion]
  3. The Earliest Buddhism,’’ How Buddhism Began, Richard F. Gombrich, Munshiram Manoharlal, 1997, p. 11 −12
  4. It would be hypocritical to assert that nothing can be said about the doctrine of earliest Buddhism … the basic ideas of Buddhism found in the canonical writings could very well have been proclaimed by him [the Buddha], transmitted and developed by his disciples and, finally, codified in fixed formulas. J.W. De Jong, 1993: The Beginnings of Buddhism, in The Eastern Buddhist, vol. 26, no. 2, p. 25
  5. a reconstruction of the original Buddhism presupposed by the traditions of the different schools known to us. AK Warder, Indian Buddhism, 1999, 3rd edition.
  6. This kernel of doctrine is presumably common Buddhism of the period "before the schisms of the fourth and third centuries BC. It may be substantially the Buddhism of the Buddha himself, A. K. Warder, Indian Buddhism, 1999, 3rd edition.
  7. Indian Buddhism, Japan, 1980, reprinted Motilal, Delhi, 1987, 1989, table of contents
  8. 1 2 History of Indian Buddhism, volume 1, Shinjūsha, Tokyo, 1974, English translation Hawai’i University Press, Honolulu, 1990,
  9. 1 2 Virtually all later sources agree that the first schism within the early Buddhist community occurred with the separation of the Mahasamghika school, or "those of the great community, « from the remaining monks referred to as Sthaviras, or the „elders.“, MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 502
  10. History of Indian Buddhism, volume 1, Shinjūsha, Tokyo, 1974, English translation Hawai’i University Press, Honolulu, 1990, page 94: Thus serious disputes arose within the early Buddhist order’s monks before Aśoka’s reign, but the order did not actually split into schools until after Aśoka’s death.
  11. Journal of the Pali Text Society, volume XVI, page 105: …almost everything „church historians“ and sociologists have discovered: if uniformity is ever achieved it is achieved over more or less long periods of time through a complex process … that works on originally discrete and competing groups and voices.
  12. Prof. Ronald Davidson states, „most scholars agree that there was a rough body of sacred literature (disputed) that a relatively early community (disputed) maintained and transmitted.“ Davidson, Ronald M. Indian Esoteric Buddhism. pg 147. Columbia University Press, 2003. ISBN 0-231-12618-2.
  13. It may be substantially the Buddhism of the Buddha himself, although this cannot be proved: at any rate it is a Buddhism presupposed by the schools as 'existing about a hundred years after the parinirvana of the Buddha, and there is no evidence to suggest that it was formulated by anyone else than the Buddha and his immediate followers, AK Warder, Indian Buddhism, 1999, 3rd edition, inside flap.
  14. Prof. Ronald Davidson states, „we have little confidence that much, if any, of surviving Buddhist scripture is actually the word of the historical Buddha'“ Davidson, Ronald M. Indian Esoteric Buddhism. pg 147. Columbia University Press, 2003. ISBN 0-231-12618-2.
  15. ‘’ When we examine the Tripitakas of the eighteen schools, so far as they are extant, we find an agreement which is substantial, though not complete. Even the most conservative of the early schools seem to have added new texts to their collections. However, there is a central body of sutras (dialogues), in four groups, which is so similar in all known versions that we must accept these as so many recensions of the same original texts. These make up the greater part of the Sutra Pitaka.’’ AK Warder, Indian Buddhism, 1999, 3rd edition, p.5
  16. On the basis of the available sources it is possible to reconstruct a fairly reliable biography of the man who was to become the Buddha. The sources are the canonical texts of the Theravada, the Sarvastivada, Mulasarvastivada, and the Dharmaguptaka traditions., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 82; however, some scholars hold a diametrically opposed view: we know next to nothing about the Buddha as a person, Gombrich, Theravada Buddhism, Routledge, London, 1988, page 20
  17. This proves that 'the earliest Buddhism' has interesting features which we can uncover but which the later Buddhist tradition had forgotten about’’, How Buddhism Began, Richard F. Gombrich, Munshiram Manoharlal, 1997, p. 12
  18. Степанянц М. Т. Философия буддизма; энциклопедия. ИФ РАН. 2011 Ст. С. П. Пахомова «В западной буддологии XIX в. и до 1930-х господствовало мнение, что Xинаяна — это настоящий, истинный буддизм, тогда как махаяна — его искаженная разновидность, но в результате более близкого знакомства с махаянскими источниками это мнение было пересмотрено»
  19. «Дхаммапада»: Перевод с пали, введение и комментарии В. Н. Топорова «Даже южный буддизм, несравненно более точно отражающий учение Будды, как показали исследования последних десятилетий, во многом отошёл от первоначального буддизма; разница между северным буддизмом (махаяной) и южным (хинаяной) лишь в темпах и в степени эволюции»
  20. I have the greatest difficulty in accepting that the main edifice is not the work of a single genius. By 'the main edifice' I mean the collections of the main body of sermons, the four Nikāyas, and of the main body of monastic rules, Gombrich, loc. cit.
  21. See Nakamura, Indian Buddhism, originally published in Japan, 1980, reprinted by Motilal Vanarsidass, Delhi, for one such theory: it has been made clear that some poem (Gāthā) portions and some phrases represent earlier layers … Based upon these portions of the scriptures we can construe aspects of original Buddhism … Buddhism as appears in earlier portions of the scriptures is fairly different from what is explained by many scholars as earlier Buddhism or primitive Buddhism, page 57
  22. The original teachings of the historical Buddha are extremely difficult, if not impossible, to recover or reconstruct, Lopez, Buddhism in Practice, Princeton University Press, 1995, page 4
  23. ‘’in the name of that extreme caution which some suppose to be the hallmark of the sound academic, some scholars have claimed that we do not know what the Buddha taught and cannot now find out.’’ AK Warder, Indian Buddhism, 1999, 3rd edition, preface to 1st edition.
  24. Лысенко В. Г. Ранний буддизм: религия и философия. Учебное пособие. ИФ РАН. 2003 г. ISBN 5-201-02123-9 «Например, они считают (К. Р. Норман, Шмид-тхаузен и др.), что учение о четырех благородных истинах является добавкой, хотя и сравнительно ранней, к древнейшей версии „биографии“ Будды. Предположение о том, что ядро учений Будды, сохраняющееся во всех направлениях буддизма, есть продукт поздних систематизаций (об этом говорили еще в начале XX в. К. Рис-Дэвидс и С. Шаер), заставляет ученых подвергнуть серьезному критическому анализу все тексты палийского канона, считающиеся „древними“. Эта работа далека от завершения. Предвосхищая её результаты, можно с уверенностью с казать, что „историческое“ учение Будды, реконструированное из самых древних частей палийского канона, будет совсем иным, чем то учение, которое стало предметом веры и знания многих поколений буддистов во многих странах. В нем не будет ни учения о не-атмане (отсутствии неизменной души), ни концепции пратитья-са-мутпады („взаимозависимого происхождения“), ни „восьмеричного пути“, ни, возможно, даже четырех благородных истин»
  25. the Buddha did not set out a full code at once. Instead, he formulated rules one at a time, in response to events., Introduction: Dhamma-Vinaya, The Buddhist Monastic Code I, Thanissaro Bhikkhu, 1994.
  26. the Buddha speaks in high praise of Ven. Upali, the foremost of his bhikkhu disciples in terms of his knowledge of Vinaya, who was responsible for teaching the rules to the other bhikkhus and who was largely responsible for the shape of the Vinaya as we now have it., Introduction: Dhamma-Vinaya, The Buddhist Monastic Code I, Thanissaro Bhikkhu, 1994.
  27. But when the Community has become large, … possesses great material gains … great status … has a large body of learning … is long-standing, then there are cases where the conditions that offer a foothold for the effluents arise in the Community, and the Teacher then lays down a training rule for his disciples so as to counteract those very conditions…, Buddha, in the Bhaddali Sutta, Majjhima Nikaya 65. quoted in: Introduction: Dhamma Vinaya, Buddhist Monastic Code I, Thanissaro Bhikkhu, 1996
  28. There are three things, O Bhikkhus, which when they characterize a Bhikkhu, the Sangha, if it likes, should carry out the Act of Banishment against him; (that is to say), when he is characterized by frivolity of action — when he is characterized by frivolity of speech — when he is characterized by frivolity both of action and of speech. These are the three things, O Bhikkhus (&c., as before, down to) against him. Chapter 14, First Khandhaka, Cullavagga, Vinaya Pitaka.
  29. for example: Pacittiya 53 of Theravadin Patimokkha
  30. for a list of various unacceptable kinds of behavior for monks (including dancing), see Chapter 13, First Khandhaka, Cullavagga, Vinaya Pitaka
  31. (Vin.i.39f)
  32. see DhA.i.413
  33. and the Teacher then lays down a training rule for his disciples so as to counteract those very conditions…, Buddha, in the Bhaddali Sutta, Majjhima Nikaya 65.
  34. If, O Bhikkhus, an act is lawful and performed by a complete congregation — such an act, O Bhikkhus, is unobjectionable and valid on account of its lawfulness and of the completeness (of the congregation). Such an act, O Bhikkhus, ought to be performed, and such an act is allowed by me. 'Therefore, O Bhikkhus, you ought to train yourselves thus: „Lawful acts which are performed by complete congregations--such acts will we perform.“ — Buddha, concerning decisions made by the Sangha, which should be made with every monk present (or having sent his consent), and according to the instructions or rules laid down by Buddha (lawfulness). Chapter 2, 9th Khandhaka, Cullavagga, Vinaya Pitaka
  35. see the account of Upasena, who was praised by Buddha after defying a pacittiya offence newly made by the local Sangha: Vin.iii.230ff
  36. »Ānanda, it may be that you would think: ‘Gone is the Teacher’s word! We have no teacher.’ It should not be seen thus, Ānanda, for the Dhamma [the Teaching] and the Vinaya [the Discipline] that I have taught and explained to you, will, at my passing, be your teacher…, Buddha, Mahaparinibbana Sutta, Digha Nikaya 16
  37. Not even to Sariputta or Moggallana would I hand over the Order, Buddha, Vin.ii.188
  38. Buddhist Sects in India, Nalinaksha Dutt, Motilal Banararsidass Publishers (Delhi), 2nd Edition, 1978, Page 39-40.
  39. Pali Dictionary of Proper Names, by Malalasekera, entry on ‘Vassakara’.
  40. An original source can be found, amongst others, in the Gopaka Moggallána Sutta (Majjhima Nikaya, Sutta Pitaka).
  41. Ānanda, after my passing, the order may, if it wishes, abrogate the lesser and minor rules. Buddha, Mahaparinibbana Sutta, Digha Nikaya 16
  42. If the time seems appropriate to the Sangha, not ordaining what has not been ordained, and not revoking what has been ordained, let it take upon itself and ever direct itself in the precepts according as they have been laid down. This is the resolution. Maha Kassapa, during the First Buddhist Council at Rajagaha, 11th Khandhaka of the Cullavagga, Vinaya Pitaka.
  43. Twelfth Khandaka, Cullavagga, Vinaya Pitaka
  44. The Mahasamghika school is believed to have emerged from the first major schism in the Buddhist order, at a council held in the fourth century B.C.E., more than a century after Gautama’s death. The name, from mahasamgha, "great(er) community, " supposedly reflects the Mahasamghikas’ superior numbers, the Sthaviras being the minority party to the dispute., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 490
  45. the actual circumstances for the first schism remain obscure and tied to other roughly contemporaneous events that later traditions connect with possibly three additional early councils., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 502
  46. By several centuries after the death of the Buddha, the itinerant mendicants following his way had formed settled communities and had changed irrevocably their received methods of both teaching and praxis. These changes were inevitable, a consequence of the growth and geographic dispersion of the practicing communities. Confronted with new challenges and opportunities in an increasingly organized institutional setting, monks expanded and elaborated both doctrine and disciplinary codes, created new textual genres, developed new forms of religious praxis, and eventually divided into numerous sects or schools., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 501
  47. ‘’I would also argue that unintentional literalism has been a major force for change in the early doctrinal history of Buddhism. Texts have been interpreted with too much attention to the precise words used and not enough to the speaker’s intention, the spirit of the text. In particular I see in some doctrinal developments what I call scholastic literalism, which is a tendency to take the words and phrases of earlier texts (maybe the Buddha’s own words) in such a way as to read in distinctions which it was never intended to make.’’ How Buddhism Began, Richard F. Gombrich, Munshiram Manoharlal, 1997, p. 21-22
  48. Степанянц М.Т. Философия буддизма; энциклопедия. ИФ РАН. 2011 Ст. В.К. Шохина "Есть все основания полагать, что первые четыре никаи Сутта-питаки, начиная с Дигха-никаи, были собраны одновременно... Наконец, исторические прототипы отдельных диалогов Сутта-питаки вполне могут восходить к эпохе жизни самого Будды... Сутта-питака, древнейшая и основная часть Типитаки, состоит из пяти больших собраний текстов (ниши), из которых первые четыре тематически более или менее однородны (изложение Буддой, но иногда и его учениками отдельных предметов буддийского учения — Дхаммы), а последнее является собранием разнородных материалов, объединенных позднее... Кхуддака-никая («Корпус кратких наставлений») включает разнообразный материал, который составителям Типитаки хотелось канонизировать, но который по происхождению вполне разнороден и объединяется в 15 различных по жанру и объему группах текстов..."
  49. «Дхаммапада»: Перевод с пали, введение и комментарии В.Н. Топорова "Именно Сутта-питака представляет в наиболее полном виде «Учение» — дхамму... Несколько особое положение по сравнению с четырьмя предыдущими собраниями занимает последняя, пятая часть Сутта-питаки — Кхуддака-никая («Собрание коротких поучений»). В её состав входят шедевры буддийской прозы и поэзии, равных которым нет во всей Типитаке. То что окончательное оформление этого "собрания" относится к наиболее позднему периоду в создании Канона, кажется довольно очевидным: помимо ряда внутренних данных, об этом свидетельствует также различный объём и существенно различный состав Кхуддака-никаи на Цейлоне, в Бирме или в Сиаме..."
  50. 1 2 «Abhidhamma Pitaka.» Encyclopædia Britannica. Ultimate Reference Suite. Chicago: Encyclopædia Britannica, 2008.
  51. Buddhist Sects in India, Nalinaksha Dutt, 1978, page 58
  52. several schools rejected the authority of abhidharma and claimed that abhidharma treatises were composed by fallible, human teachers. in: Macmillan Encyclopedia of Buddhism (2004), page 2. (A similar statement can be found on pages 112 and 756.)
  53. «Buddhism.» Encyclopædia Britannica. Ultimate Reference Suite. Chicago: Encyclopædia Britannica, 2008.
  54. 1 2 Kanai Lal Hazra, Pali Language and Literature — A Systematic Survey and Historical Survey, 1994, Vol. 1, page 415
  55. 1 2 Kanai Lal Hazra, Pali Language and Literature — A Systematic Survey and Historical Survey, 1994, Vol. 1, page 412
  56. I.B. Horner, Book of the Discipline, Volume 5, page 398
  57. The Mahisasaka Account of the First Council mentions the four agamas here. see santifm1.0.googlepages.com/thefirstcouncil(mahisasakaversion)
  58. Although begun as a pragmatic method of elaborating the received teachings, this scholastic enterprise soon led to new doctrinal and textual developments and became the focus of a new form of scholarly monastic life., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 1
  59. Independent abhidharma treatises were composed over a period of at least seven hundred years (ca. third or second centuries B.C.E. to fifth century C.E.)., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 2
  60. These similarities (between the Abhidhammas of the various schools) suggest either contact among the groups who composed and transmitted these texts, or a common ground of doctrinal exegesis and even textual material predating the emergence of the separate schools., MacMillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 2
  61. ‘’ If I am right in thinking that the Buddha left no clear statement about the ontological status of the world — about what 'really' exists — this would explain how later Buddhists could disagree about this question.’’ How Buddhism Began, Richard F. Gombrich, Munshiram Manoharlal, 1997, p. 34
  62. A textual and Historical Analysis of the Khuddaka Nikaya — Oliver Abeynayake Ph.D. , Colombo, First Edition — 1984, p. 113.
  63. "Степанянц М.Т. Философия буддизма; энциклопедия. ИФ РАН. 2011 Ст. А.В. Парибка "Дхаммапада — сборник приписываемых Будде Шакьямуни стихотворных изречений, собранный и упорядоченный спустя большое время после его кончины. Имеется много редакций. Самая известная на Западе, палийская, состоит из 26 глав, 423 строф. В отдельных строфах наблюдаются приемы всех трех школ древнеиндийской поэзии: иератической с анаграммами и загадками, эпической с формулами и народной..."
  64. This work (the Parivara) is in fact a very much later composition, and probably the work of a Ceylonese Thera. from: Book of the Discipline, volume VI, page ix (translators' introduction)
  65. would throw the earliest phase of this literature (the Mahayana Sutras) back to about the beginning of the common era., Macmillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 493
  66. Theravada Buddhism, in texts such as Cariyapitaka, Buddhavamsa, and Dhammapadatthakatha, postulates the following ten perfections, Macmillan Encyclopedia of Buddhism, 2004, page 632
  67. ‘It is evident that the Hinayanists, either to popularize their religion or to interest the laity more in it, incorporated in their doctrines the conception of Bodhisattva and the practice of paramitas. This was effected by the production of new literature: the Jatakas and Avadanas.' Buddhist Sects in India, Nalinaksha Dutt, Motilal Banararsidass Publishers (Delhi), 2nd Edition, 1978, p. 251. The term 'Semi-Mahayana' occurs here as a subtitle.

Литература

  • Encyclopedia of Buddhism. — Macmillan, 2004.
  • Thanissaro, Bhikkhu. [www.accesstoinsight.org/lib/authors/thanissaro/bmc1/index.html online] The Buddhist Monastic Code I]. — 1996.
  • Thanissaro, Bhikkhu. The Buddhist Monastic Code II. — 2002.

Ссылки

  • [sectsandsectarianism.googlepages.com/home «Sects & Sectarianism: The origins of Buddhist Schools» (2006)], by Ven. Sujato [sectsandsectarianism.googlepages.com/Sects__Sectarianism.pdf (downloadable PDF).] Sujato suggests the following fourfold scheme: Integrated Pre-sectarian Buddhism (0-100 AN [After-Nibbana]); Disintegrating Pre-sectarian Buddhism (100—200 AN); Emerging Sectarian Buddhism (200—300 AN); and, Sectarian Buddhism (300+ AN).

Отрывок, характеризующий Досектантский буддизм

И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.