Достоевский в культуре

В данной статье представлены тема «достоевщина в литературе», влияние творчества Ф. М. Достоевского на создание музыкальных опусов, оперных, театральных и балетных постановок по мотивам произведений Ф. М. Достоевского.

Достоевщина в литературе

С именем Ф. М. Достоевского связано понятие достоевщина, зафиксированное в словаре Д. Н. Ушакова 1935 года с пометкой «публицистика» и имевшее два значения:

• 1. Психологический анализ в манере Достоевского (с оттенком осуждения).
• 2. Душевная неуравновешенность, острые и противоречивые душевные переживания, свойственные героям романов Достоевского.

В молодой Советской России использовались другие уничижительные ярлыки для произведений как дореволюционных (дворян), так и современных авторов: «онегинщина», «обломовщина», «карамазовщина», «булгаковщина».

Совершенно иной оттенок данное понятие имело в сообщении режиссёра готовившейся в 1928 году постановки пьесы М. А. Булгакова «Бег» И. Я. Судакова: «Сейчас в пьесе Хлудов уходит только под влиянием совести (достоевщина)...».

Литературовед А. А. Долинин рассмотрел явление достоевщины в статье «Набоков, Достоевский и достоевщина», в частности, относительно романа В. В. Набокова «Отчаяние».

Влияние Достоевского явственно ощущалось в советской прозе 20-х годов: в романе Л. М. Леонова «Вор», в книгах И. Г. Эренбурга, в «Голом годе» Б. А. Пильняка, в «Мемуарах веснущатого человека» А. Соболя, в «Мещанине Адамейко» М. Э. Козакова и т. п. В докладе 1926 года о «Братьях Карамазовых» В. В. Набоков обсуждал «причины ничтожества советской литературы», и нашёл следы «опошленного Достоевского» и идеи широкой «славянской души» в его духе у Ф. В. Гладкова, Л. Н. Сейфуллиной, Б. А. Пильняка, Л. М. Леонова и М. М. Зощенко. Как в этом докладе, так и в романе «Отчаяние» «полемика направлена не столько против Достоевского, сколько против “современного отношения к нему” — против его интерпретаторов и эпигонов, повинных в “мрачной достоевщине”». А. А. Долинин перечисляет образцы пародируемой Набоковым «достоевщины»: новеллы В. Я. Брюсова, рассказ Л. Н. Андреева «Мысль», «Конь блед» Б. В. Савинкова, трактирные сцены в «Петербурге» А. Белого и его же «Записки чудака», антиэмигрантский рассказ А. Н. Толстого «Рукопись, найденная под кроватью», ряд произведений советских прозаиков 1920-х годов. По мнению Долинина основной моделью для пародий на современную «достоевщину» Набокову послужила повесть И. Г. Эренбурга «Лето 1925 года».

Стоит обратить внимание на то, что ощутимое присутствие традиций Достоевского ни в западноевропейской литературе первой пол. XX века (Ф. Кафка, Г. Майринк, Т. Манн, С. Цвейг в немецкой литературе, П. Бурже, А. Жид, Ж. Бернанос, А. Камю во французской литературе), ни у наследников философии писателя экзистенциалистов А. Камю и Ж. П. Сартра не называлось «достоевщиной».

О «достоевщине» писали советские литературоведы Ю. Ф. Карякин и Л. А. Шубин.

Весьма показательно, что Д. П. Мирский не был приверженцем творчества Достоевского, но в академической статье о писателе своей «Истории русской литературы» (1926) не употребил термин «достоевщина». В. В. Набоков считал труд Д. П. Мирского «лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский», но в «Лекциях по русской литературе», впервые изданных в 1981 году, о «Записках из подполья» отозвался как о квинтэссенции достоевщины.

Достоевский и музыка

В кратком перечне представлены наиболее значимые произведения. Более подробно влияние творчества Достоевского на создание музыкальных сочинений описано в монографии А. А. Гозенпуда «Достоевский и музыка». Советский музыковед полагал, что талант Д. Д. Шостаковича родствен Достоевскому.

• Опера «Ёлка» — первым музыкальным опусом по мотивам произведений Ф. М. Достоевского стала одноактная опера в 3-х картинах «Ёлка» (по сказке «Девочка со спичками» Андерсена и рассказу Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке») русского композитора В. И. Ребикова, ор. 21, 1900. Первые постановки: 30 октября 1903, антреприза M. E. Медведева, театр «Аквариум», Москва; 1905, Харьков; 1906, Прага.
• Опера «Игрок» — русский композитор С. С. Прокофьев завершил первый вариант сочинения по мотивам одноименного романа Ф. М. Достоевского в 1916 году. После переработки первая постановка 2-го варианта оперы была представлена в 1929 году в Брюсселе на французском языке (Le Joueur, op. 24, 1927). Премьера оперы в Москве состоялась в 1974 году.
• Опера «Из мёртвого дома» (Z mrtvého domu) — последняя опера чешского композитора Леоша Яначека на собственное либретто по роману Ф. М. Достоевского «Записки из Мёртвого дома». Первая постановка состоялась посмертно в 1930 году в Национальном театре в Брно. Это одно из лучших музыкальных воплощений произведения Достоевского, равно как и опера «Игрок» С. С. Прокофьева.
• Оратория «Великий Инквизитор» (Der Großinquisitor) для баритона, хора и оркестра, сочинение 1942 года немецкого композитора Бориса Блахера (op. 21). Первое исполнение 14 октября 1947 года в Берлине.
• Опера «Раскольников» (Raskolnikoff) — швейцарский композитор Генрих Зутермайстер написал оперу в 2-х актах на либретто Петера Зутермайстера на немецком языке по роману Достоевского «Преступление и наказание». Премьера имела место 14 октября 1948 года в Королевской опере в Стокгольме. Композитор воплотил на сцене раздвоение личности Раскольникова, предоставив герою партию тенора. Второе «я» Раскольникова исполняется баритоном.
• Опера «Идиот» в 4-х актах композитора Моисея Вайнберга.

Достоевский и театр

Драматургичность творчества писателя обусловила появление первых театральных постановок. Премьера первого спектакля по роману «Бесы» состоялась 29 сентября 1907 года в театре Литературно-Художественного общества в Петербурге, за которой последовали постановки в Moсковском Xудожественном тeaтpe «Братьев Карамазовых» (1910) и «Бесов» (под названием «Николай Ставрогин» — 23 октября 1913 года). Постановке «Бесов» пытался препятствовать поддерживаемый большевиками M. Горький (статьи: О «карамазовщинe», Eщe o «карамазовщинe»), выступивший c отрицательной оценкой инсценированногo романa. Там же М. Горький впервые дал Достоевскому оценку «злой гений», садо-мазохист.

В защиту спектакля «Николай Ставрогин» на заседании Московского религиозно-философского общества 2 февраля 1914 года выступили С. Н. Булгаков с докладом «Русская трагедия» и Вяч. Иванов с речью, ставшей основой статьи «Основной миф в романе „Бесы“».

Другая постановка «Братьев Карамазовых» этим театром состоялась через 50 лет — в 1960 году. «Бесы» ставятся Львом Додиным в Театре Европы с 1991 года.

Театральные постановки по произведениям Ф. М. Достоевского и отзывы на них указаны в библиографическом указателе «Достоевский и театр, 1846–1977» (1980) достоеведа С. В. Белова.

Ф. М. Достоевский стал центральным персонажем пьесы драматурга Константина Скворцова «Дар Божий: Драма любви Ф. М. Достоевского».

Балет

• 1980 — премьера балета «Идиот» в Ленинграде балетмейстера Бориса Эйфмана по мотивам одноимённого романа Достоевского на музыку Шестой симфонии П. И. Чайковского
• 1995 — постановка балета «Карамазовы» Бориса Эйфмана по роману Ф. М. Достоевского на музыку С. В. Рахманинова, Рихарда Вагнера и М. П. Мусоргского
• 2013 — Борис Эйфман поставил новую переработку собственного балета «Карамазовы» 1995 года под названием «По ту сторону греха» по роману Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» на музыку С. В. Рахманинова, Рихарда Вагнера и М. П. Мусоргского
• 2015 — весной и летом в Омском государственном музыкальном театре балетмейстер из Санкт-Петербурга Надежда Калинина готовила оригинальную постановку балета «Идиот» по одноимённому роману Достоевского на музыку П. И. Чайковского. Хореография отличается от варианта Бориса Эйфмана. Премьера состоялась 30 июля 2015 года.

Литература

• Гозенпуд А. А. Достоевский и музыка. — Л.: Музыка, 1971. — С. 150—169. — 175 с.
• Мирский Д. С. [feb-web.ru/feb/irl/irl/irl-4161.htm Достоевский (после 1848 г.)] // История русской литературы с древнейших времен до 1925 года = «Contemporary Russian Literature. 1881—1925» (London 1926) / Пер. с англ. Р. Зерновой. — London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1992. — ISBN 1 870128 18 4.
• Владимир Набоков. Федор Достоевский // Лекции по русской литературе = Lectures on russian literature / Пер. с англ. Курт А.. — М.: Независимая Газета, 1999. — С. 170—215. — 440 с. — ISBN 5-86712-025-2.
• Переверзев В. Ф., Риза-Задэ Ф. [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le3/le3-3963.htm Достоевский Федор Михайлович] // Литературная энциклопедия. — М.: Изд-во Ком. Акад., 1930. — Т. 3.
• Юрий Димитрин. Оперы по романам Достоевского. — Изд-во «Планета музыки», 2016. — 224 с. — ISBN 978-5-8114-2194-7

Отрывок, характеризующий Достоевский в культуре

– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.