Дело Тельмы Джордон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Досье Тельмы Джордан (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Дело Тельмы Джордон
The File on Thelma Jordon
Жанр

детектив
фильм нуар

Режиссёр

Роберт Сиодмак

Продюсер

Хэл Уоллис

Автор
сценария

Кетти Фрингс

В главных
ролях

Барбара Стэнвик
Уэнделл Кори
Тереза Харрис

Оператор

Джордж Барнс

Композитор

Виктор Янг

Кинокомпания

Paramount Pictures

Длительность

100 мин

Страна

США США

Язык

английский

Год

1950

IMDb

ID 0041368

К:Фильмы 1950 года

«Дело Тельмы Джордон» (англ. The File on Thelma Jordon) — последний фильм-нуар Роберта Сиодмака, вышедший на экраны кинотеатров США в январе 1950 года. Роль «роковой женщины» Тельмы Джордон в фильме исполнила «королева нуара» Барбара Стэнвик.





Сюжет

Клив Маршалл работает помощником окружного прокурора в небольшом городе. У него есть любимая жена и дети, однако Клив всё чаще прикладывается к бутылке, ибо над его семейной жизнью нависает могучая фигура тестя — судьи в отставке. Однажды поздно вечером в его кабинет входит обаятельная женщина по имени Тельма Джордон. Она сообщает, что в дом её богатой тётушки несколько раз пытались забраться воры, и просит помощи. Клив не может побороть своё влечение к загадочной Тельме и тайно от всех начинает с ней встречаться. Его не останавливает даже признание Тельмы о том, что у неё есть муж, вращающийся в сомнительных кругах. В ночь, когда Клив и Тельма планируют уехать из города, случается непредвиденное. Богатую тётушку находят убитой в её особняке. Полиция подозревает Тельму как наследницу, она попадает за решётку и ей грозит смертная казнь. Окружной прокурор убеждён, что убийство раскрыто и Тельма Джордон вскоре окажется на электрическом стуле. Поддерживать обвинение в суде он поручает Кливу Маршаллу…

В ролях

Особенности

«Дело Тельмы Джордон» выделяется среди нуаров психологической усложнённостью и жанровым своеобразием. Фильм начинается практически как комедия, затем сворачивает в сторону мелодрамы, эпизоды интенсивного саспенса (сцена убийства и последующие) сменяются судебной драмой. Говоря о Стэнвик, режиссёр отмечал «кошачье изящество этой хищницы в юбке».[1] В отличие от более известных ролей в фильмах «Двойная страховка» и «Странная любовь Марты Айверс», героиня Стэнвик — не одномерная злодейка.[2] В конце фильма Тельма отмечает собственную двойственность: в ней постоянно борются светлая и тёмная стороны, которым соответствуют двое мужчин в её жизни.[3]

Клив Маршалл, которого сыграл Уэнделл Кори, тоже не опереточный злодей и не рыцарь без страха и упрёка. В начале фильма он спивается из-за задавленности повседневной рутиной; кроме того, его угнетает кастрирующая фигура властного и успешного тестя, который постоянно вторгается в его семейную жизнь.[2] Встреча с самостоятельной, привлекательной и решительной Тельмой обещает ему свободу и острые эмоциональные переживания.[2] Яркая женщина затягивает его всё глубже в пучину порока (начиная с «решения» её проблемы со штрафом за незаконную парковку), что фактически ставит крест на его карьере в правоохранительных органах.

К слабым сторонам фильма можно отнести его натянутую концовку, которая была продиктована требованием голливудской системы ни в коем случае не оставлять убийц безнаказанными.[4] Несмотря на сюжетные переклички, финал фильма не столь «черен», как в «Двойной страховке»: персонаж Кори не только выбирается из пучины роковой страсти на поверхность, но и становится более самостоятельным, избавившись от опеки ненавистного тестя, которому был обязан всем в жизни до знакомства с Тельмой Джордон.[4]

Напишите отзыв о статье "Дело Тельмы Джордон"

Примечания

  1. Joseph Greco. The File on Robert Siodmak in Hollywood, 1941—1951. Universal-Publishers, 1999. Page 133.
  2. 1 2 3 Spicer, Andrew. Film Noir. ISBN 9780582437128. Page 119.
  3. [www.allmovie.com/work/the-file-on-thelma-jordon-91417/review The File on Thelma Jordon > Review — AllMovie]
  4. 1 2 Geoff Mayer, Brian McDonnell. Encyclopedia of Film Noir. ISBN 9780313333064. Pages 184—186.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дело Тельмы Джордон

Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.