Дотишамп, Жан Франк Луис

Жан Франк Луис Дотишамп

Маркиз Жан Франк Луис Дотишамп (фр. Jean Thérèse Louis de Beaumont, marquis d’Autichamp; 1738, Анже — 12 января 1831, Сен-Жермен-ан-Ле) — генерал-лейтенант французской и генерал от кавалерии русской службы, командир Кавалергардского полка, комендант Лувра.

Биография

Дворянин из старинного французского рода. Старший сын полковника маркиза Луи-Жозефа д’Отишана, командира Энгиенского полка, и старший брат генерала Антуана-Жозефа-Элали д’Отишана (Antoine-Joseph-Eulalie de Beaumont d’Autichamp).

В одиннадцатилетнем возрасте поступил на военную службу в «полк короля». В 1757 году стал адъютантом своего родственника маршала Брольи, а затем командиром собственного драгунского полка. Участвовал в Семилетней войне.

В 1762 году был пожалован орденом Святого Людовика. В 1770 году был произведен в чин бригадира и назначен начальником жандармерии в городе Люневиль, где цесаревич Павел Петрович впервые увидел Дотишампа и обратил внимание на его способности по организации кавалерии. В 1780 году Дотишамп был пожалован чином генерал-майора (maréchal de camp), в 1783 ему пожаловали командорский крест ордена Святого Лазаря Иерусалимского, а в 1789 году он был назначен генерал-квартирмейстером армии, стоявшей у стен Парижа.

20 марта 1790 года Дотишамп был пожалован чином генерал-лейтенанта. Он предлагал применить к восставшим парижанам силу, но к его мнению не прислушались.

Он последовал в Турин за принцем Конде, при дворе которого числился шталмейстером. В 1792 году он сформировал кавалерийский отряд, во главе которого участвовал в неудачной кампании в Шампани. После роспуска армии вместе с другими эмигрантами укрылся в Маастрихте и участвовал в обороне города 1 марта 1793 года, пока подошедшие австрийцы не заставили революционные войска снять осаду.

За время войны Дотишамп истратил все свои сбережения и решил поступить на иностранную службу. Недавно взошедший на престол император Павел I Высочайше повелел принять его на службу в том же чине:

Французской службы генерал-лейтенант маркиз Дотишамп определяется в кавалерийские полки генерал-лейтенантом же, с ношением кавалерийского армейского мундира.

9 июня 1797 года Дотишамп был назначен командиром Кавалергардского полка со следующим приказом:

Полк Кавалергардский препоручается в полное командование Вашего Превосходительства, почему имеете вы оный осмотреть во всех частях, а при том рекомендую Вашему Превосходительству при собрании всех господ штаб- и обер-офицеров объявить, чтобы не осмеливались они унтер-офицеров и рядовых штрафовать палкою, также и бранными или грубыми словами, а обходились с ними ласково и вежливо, как должно с благородными людьми. Ежели кто окажется в худом поведении или в нерачении своей должности… вы уже по мере преступления имеете штрафовать… сходно со званием кавалергарда.

Но уже 5 сентября 1797 года Павел I распорядился сократить штат Кавалергардского полка до одного эскадрона в 60 человек кавалергардов, не считая офицеров, унтер-офицеров и трубачей. 1 декабря того же года полк практически был распущен.

В 1799 году Дотишамп был вновь принят на службу с зачислением «по армии» и 20 марта произведён в генералы от кавалерии, а 19 ноября назначен командующим корпусом, сформированным для подкрепления армии Суворова.

2 ноября 1802 года, уже при Александре I, Дотишамп был назначен «инспектором по кавалерии Днестровской инспекции». 30 августа 1804 года он был уволен в отпуск на два месяца, затем еще на два месяца с отчислением от должности. 25 ноября 1805 года, так и не получив никакого назначения, он обратился к императору с просьбой об отставке, которую получил (с мундиром) 20 февраля 1806 года.

После отставки он с супругой поселился в пожалованном ему в аренду сроком на 12 лет имении Народич Волынской губернии, где прожил до августа 1815 года.

Вернувшись во Францию, Дотишамп был поставлен во главе войск Тулузского военного округа. В январе 1818 года он был назначен комендантом Лувра, а в октябре того же года командирован для встречи русского и прусского императоров.

Во время июльской революции 1830 года 92-летний Дотишамп, несмотря на тяжелый приступ подагры, остался верен присяге. При первых же выстрелах вечером 27 июля он приказал поднять себя из кровати, одеть в мундир и вынести в галерею, где он лично принял команду над крохотным гарнизоном дворца. Его отряд, состоявший из швейцарцев, потерял 19 человек убитыми и ранеными. Сам Дотишамп был ранен, но сумел удержать дворец целые сутки, пока в ночь на 29 июля его не сменил генерал, присланный маршалом Мармоном.

Скончался в Сен-Жермене 12 января 1831 года.

Ссылки

• [history.scps.ru/cavaler/23.htm Кавалергардские эскадроны]
• [baza.vgd.ru/1/73300/ Генеалогическая база знаний]
• [digitalgallery.nypl.org/nypldigital/dgkeysearchdetail.cfm?trg=1&strucID=1767085&imageID=1629471&total=98&num=0&parent_id=1765788&word=&s=&notword=&d=&c=&f=&k=0&sScope=&sLevel=&sLabel=&lword=&lfield=&imgs=20&pos=14&snum=&e=w Портрет]

Отрывок, характеризующий Дотишамп, Жан Франк Луис

Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.