Доувес Деккер, Эдуард

Эдуард Доувес Деккер (Мультатули)
Eduard Douwes Dekker (Multatuli)
Дата рождения:	2 марта 1820(1820-03-02)
Место рождения:	Амстердам
Дата смерти:	19 февраля 1887(1887-02-19) (66 лет)
Место смерти:	Нидер-Ингельхайм
Род деятельности:	писатель

Эдуард Доувес Деккер (нидерл. Eduard Douwes Dekker, МФА: [ˈeːdywɑrt 'dʌuwəs 'dɛkər]; 2 марта 1820, Амстердам — 19 февраля 1887, Нидер-Ингельхайм), писавший под псевдонимом Мультатули (лат. Multatuli, «я много вынес») — нидерландский писатель, один из крупнейших представителей нидерландской литературы.

С возраста 19 лет находился на государственной службе в Нидерландской Ост-Индии, современной Индонезии. На основе увиденного написал свой главный роман, «Макс Хавелаар» (нидерл. Max Havelaar), фактически ставшим обличительным для колониальной политики Нидерландов. В 2002 году Общество нидерландской литературы провозгласило роман величайшим произведением всех времён, написанном на нидерландском языке, а имя главного персонажа романа, Макса Хавелара, является в Нидерландах нарицательным. Существует торговая марка «Макс Хавелар», используемая для сельскохозяйственных продуктов (в основном кофе), импортируемых из стран третьего мира на выгодных для них условиях.

Биография

Родился в семье капитана дальнего плавания и домохозяйки, четвёртый из пяти детей. В 1838 году, в возрасте 18 лет, на корабле под командованием своего отца отправился в Нидерландскую Ост-Индию, и в 1839 году сошёл на берег в Батавии (ныне Джакарта). В Батавии Доувес Деккер поступил на финансовую службу, где провёл три года, а затем подал прошение о переводе из Батавии, отчасти из-за того, что финансовая деятельность была ему неинтересна, отчасти из-за того, что он успел наделать карточные долги. 12 октября 1842 года Эдуард Доувес Деккер был переведён в должности контролёра на западный берег Суматры. На этом посту он поссорился с губернатором Западной Суматры Виктором Михилсом, так как тот, по мнению Доувеса Деккера, требовал слишком многих почестей, и был им временно отстранён от работы, оставшись без средств к существованию. по собственным воспоминаниям, он даже страдал от голода. В этот период он занялся литературной деятельностью, написав сентиментальную пьесу «Бесчестье» (позже изданную под названием «Невеста наверху», (нидерл. «De bruid daarboven»). Доувес Деккер также был обвинён в растрате, но позже Счётная Палата в Батавии сняла это обвинение и признала неправоту Михиелса. Тем не менее, Доувес Деккер вынужден был покрыть недостачу из собственных денег, после чего был переведён на Яву.

На Яве в 1846 году он женился на Тине, баронессе Вейнберген. Впоследствии у них родилось двое детей — сын Эду (1854) и дочь Нонни (1857). После нескольких лет работы на должностях существенно ниже его возможностей, Доувес Деккер в 1848 году был переведён в должность секретаря резидента Менадо на острове Целебес. Здесь его сочувствие туземному населению встретило понимание у резидента Схериуса, и последний назначил в 1851 году Доувеса Деккера своим преемником. Впрочем, во время пребывания в должности резидента Доувес Деккер снова наделал долгов и создал недостачу в казне. В конце 1851 года он был переведён на остров Амбон в Молуккском архипелаге в должности ассистент-резидента, но из-за ухудшения здоровья уже через несколько месяцев он подал прошение об отпуске. Отпуск был предоставлен, и с 1852 по 1855 год Доувес Деккер находился в Нидерландах., где снова залез в долги. Кредиторы преследовали его в дальнейшем до самой смерти, и он так и не смог с ними расплатиться, несмотря на свой финансовый успех как писателя.

После возвращения на Яву он в январе 1856 года был назначен ассистент-резидентом провинции Лебак на Яве. Хотя на этот раз его правление вначале шло более успешно, и он даже рассматривался в качестве основного кандидата на пост резидента, он столкнулся с чудовищными злоупотреблениями местных индонезийских правителей, а также обнаружил, что его предшественник Каролюс был отравлен. После того, как обвинение, выдвинутое им против регента (высшая должность в провинции для индонезийского правителя) было отвергнуто руководством колонии, он в феврале 1856 года подал в отставку. Не встретив понимания властей и не найдя работу на Яве, в следующем году он окончательно вернулся в Европу, где несколько лет переезжал с места на место, живя в Нидерландах, Бельгии, Германии и Франции. В 1859 году его жена и дети также вернулись в Европу, что существенно ухудшило их финансовое положение.

В 1859 году в Брюсселе Доувес Деккер примерно за месяц написал роман «Макс Хавелар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества». Уже рукопись книги, остро критиковавшей колониальные порядки в Ост-Индии, произвела глубокое впечатление на правящие образованные круги Нидерландов. Писателю предлагали высокий пост в Вест-Индии или Суринаме при условии отказа от публикации романа. Он отказался и опубликовал роман в мае 1860 года в типографии де Рейтер в Амстердаме. Издатель изменил все географические названия и имена до неузнаваемости, и установил необычайно высокую для того времени цену в четыре гульдена за экземпляр. Кроме того, он обманным путём заставил автора отказаться от авторских прав, чтобы тот не мог настаивать на выпуске дешёвого издания. Тем не менее, книга получила широкое распространение. Реакции на неё покрывали весь спектр от полного неприятия до глубокого восхищения. Хотя книга воспринималась и как политическая, в первую очередь критики обращали внимание на её литературные достоинства.

В дальнейшем Доувес Деккер решил продолжить писательскую карьеру под псевдонимом Мультатули. В 1866 году он эмигрировал в Германию, где оставался до конца жизни. В 1874 году умерла его жена, с которой они к этому времени уже давно жили раздельно, а в 1875 году он женился на Марии Хамминк Схепел. В 1877 году он из-за плохого здоровья вынужден был оставить литературную деятельность. Умер Эдуард Доувес Деккер в 1887 году в возрасте 66 лет в Германии. В это время кремация была запрещена в Нидерландах, и Мультатули, по всей видимости, стал первым кремированным нидерландцем. После кремации в Готе урна с его прахом до 1930 года стояла в доме его вдовы, после чего была передана в музей Мультатули в Амстердаме. Прах писателя был захоронен лишь 6 марта 1948 года, всего за два года до признания независимости Индонезии, на кладбище в Дрихейсе (провинция Северная Голландия).

Творчество

Мультатули появился на нидерландской литературной сцене в период, когда та находилась под влиянием протестантского морализма. Отход её от последнего во второй половине XIX века не в последнюю очередь связан с творчеством самого Мультатули. В его ранних произведениях ещё прослеживается влияние романтизма, который практически отсутствует в нидерландской литературе. Так, в романе Макс Хавелаар присутствуют скрытые цитаты из Гейне. В дальнейшем Мультатули всё более и более склонялся к атеистическо-рационалистической картине мира, сформированной под сильным влиянием философов французского Просвещения.

Признание

В Амстердаме установлен памятник Мультатули, а также открыт его мемориальный музей. Практически в каждом крупном городе Нидерландов есть улица Мультатули.

Произведения

• 1843 — «De eerloze» (пьеса, позже издана под названием «De bruid daarboven» (1864))
• 1859 — «Geloofsbelijdenis» (публикация в журнале De Dageraad)
• 1860 — «Indrukken van den dag»
• 1860 — «Max Havelaar of de koffiveilingen der Nederlandsche Handelmaatschappy»
• 1860 — «Brief aan Ds. W. Francken z.»
• 1860 — «Brief aan den Gouverneur-Generaal in ruste»
• 1860 — «Aan de stemgerechtigden in het kiesdistrikt Tiel»
• 1860 — «Max Havelaar aan Multatuli»
• 1861 — «Het gebed van den onwetende»
• 1861 — «Wys my de plaats waar ik gezaaid heb»
• 1861 — «Minnebrieven»
• 1862 — «Over vrijen arbeid in Nederlandsch Indië en de tegenwoordige koloniale agitatie» (брошюра)
• 1862 — «Brief aan Quintillianus»
• 1862 — «Ideën I» (включает, среди прочего, роман «De geschiedenis van Woutertje Pieterse»)
• 1862 — «Japansche gesprekken»
• 1863 — «De school des levens»
• 1864—1865 — «Ideën II»
• 1864 — «De bruid daarboven. Tooneelspel in vijf bedrijven» (пьеса)
• 1865 — «De zegen Gods door Waterloo»
• 1865 — «Franse rymen»
• 1865 — «Herdrukken»
• 1865 — «Verspreide stukken»
• 1867 — «Een en ander naar aanleiding van Bosscha’s Pruisen en Nederland»
• 1869—1870 — «Causerieën»
• 1869 — «De maatschappij tot Nut van den Javaan»
• 1870—1871 — «Ideën III»
• 1870—1873 — «Millioenen-studiën»
• 1870 — «Divagatiën over zeker soort van Liberalismus»
• 1870 — «Nog eens: Vrye arbeid in Nederlandsch Indië»
• 1871 — «Duizend en eenige hoofdstukken over specialiteiten» (сатира)
• 1872 — «Brief aan den koning»

В русском переводе

• «О воспитании (с примерами)» — Вестник Иностранной Литературы, 1896, май.
• Избранные произведения: Пер. под ред. М. Демидовой, М. Чечановского; Предисл. М. Чечановского; Коммент. С. Г. Займовского — М.: Художественная литература, 1949. — 320 с.
• Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества, пер. М. И. Тубянского; — М.: Гослитиздат, 1959. — 288 с.

Литература

• Выгодская Э. Пламя гнева / Послесл. Р. Итс. — М.; Л.: Детгиз, 1952. — 192 с.
• Ошис В. В. Мультатули: Библиогр. указ. — М.: Книга, 1971. — 40 с.
• Ошис В. В. История нидерландской литературы. — М.: Высшая школа, 1984. — С.146-150.

Ссылки

• Александра Николаевна Чеботаревская. «Деккер-Мультатули»

Отрывок, характеризующий Доувес Деккер, Эдуард

– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки: