Доценко, Александр Данилович

Александр Данилович Доценко
Место рождения	село Камышево, Новоузенский уезд, Самарская губерния, Российская Республика
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1938—1945
Звание	старшина
Часть	в годы Великой Отечественной войны: Западный фронт 248-я стрелковая дивизия 1176-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк 266-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полк
Сражения/войны	Бои на Халхин-Голе Великая Отечественная война
Награды и премии
Связи	родной брат Василий — Герой Советского Союза

Александр Данилович Доценко (1917—1986) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил с сентября 1938 по октябрь 1945 года. Участник вооружённого конфликта на реке Халхин-Гол и Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание — гвардии старшина.

Биография

Александр Данилович Доценко родился 1 апреля 1917 года в селе Камышево Новоузенского уезда Самарской губернии (ныне село Дергачёвского района Саратовской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский. Окончил семь классов школы. До призыва на военную службу работал строгальщиком на литейно-механическом заводе имени В. И. Ленина в Урюпинске.

На военной службе

В ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии А. Д. Доценко был призван Урюпинским районным военкоматом Сталинградской области в сентябре 1938 года. Срочную службу проходил в артиллерийской части в Забайкальском военном округе. В связи со сложной военно-политической обстановкой в 1939 году артиллерийский полк, в составе которого служил красноармеец Доценко, был переброшен в Монгольскую Народную Республику. Здесь на реке Халхин-Гол Александр Данилович принял боевое крещение в сражении с частями Квантунской армии. После разгрома японских милитаристов полк вернулся к месту прежней дислокации. Отслужив срочную службу, Доценко остался на сверхсрочную.

В боях с немецко-фашистскими захватчиками А. Д. Доценко с октября 1941 года. Сражался на Западном, а затем на Брянском фронтах. В январе 1942 года был ранен. После излечения весной 1942 года был направлен в 248-ю стрелковую дивизию, формирование которой завершалось в Сталинградском военном округе, где был зачислен наводчиком артиллерийского орудия в один из стрелковых полков. В апреле дивизия вошла в состав 6-й армии Юго-Западного фронта и в мае-июне принимала участие в Харьковской операции, в ходе которой попала в окружение и была почти полностью уничтожена. Немногим уцелевшим бойцам удалось вырваться из барвенковской западни в районе села Лозовенька. Среди вышедших из окружения оказался младший сержант А. Д. Доценко. Вскоре Александр Данилович был зачислен наводчиком в 1176-й истребительный противотанковый артиллерийский полк заново сформированной 6-й армии. Участвовал в позиционных боях на Дону. 12 декабря 1942 года был тяжело ранен под селом Алексеево-Лозовское. Пока Доценко лечился в госпитале, его полк принимал участие в операции «Скачок» и отражении немецкого контрнаступления под Харьковом. За массовый героизм и высокое воинское мастерство личного состава 1176-й ИПТАП в марте 1943 года был преобразован в 266-й гвардейский.

В боях на Днепре

После разгрома немецких войск на Курской дуге стратегическая инициатива перешла к Красной Армии, и советские войска начали широкомасштабное наступление на Левобережной Украине, в Донбассе и Приазовье. В ходе Донбасской операции подразделения 6-й армии сломили сопротивление противника и к 22 сентября на широком фронте вышли к Днепру на участке между Днепропетровском и Запорожьем. На всём протяжении от Северского Донца до Днепра орудия 266-го гвардейского армейского истребительного противотанкового артиллерийского полка находились в боевых порядках пехоты, огнём и колёсами содействуя её продвижению на запад. В ночь на 26 сентября несколько батарей полка совместно со штурмовыми батальонами 25-й гвардейской стрелковой дивизии форсировали Днепр и закрепились в районе южной окраины села Войсковое. С утра начались ожесточённые бои за удержание и расширение плацдарма. При отражении одной из многочисленных контратак немецкой пехоты и танков рядом с орудием, наводчиком которого был сержант А. Д. Доценко, разорвался вражеский снаряд. Погиб командир орудия, осколками сбило панораму, но Александр Данилович, приняв командование расчётом на себя, продолжал вести убийственный огонь по врагу, целясь по стволу пушки. Когда же его орудие было разбито, он со своими бойцами продолжал сражаться как стрелковое подразделение, отражая натиск врага огнём из автоматов и гранатами. Героические действия артиллеристов на правом берегу Днепра во многом обеспечили успешное закрепление Войсково-Вовнижского плацдарма. Только за первые, самые напряжённые, два дня боёв гвардейцы подполковника А. С. Присяжнова уничтожили 1 танк, 8 автомашин и 13 подвод с боеприпасами, 8 пулемётных точек и 2 миномётные батареи. Артиллерийским огнём было разрушено 2 ДЗОТа и наблюдательный пункт противника, подавлены 3 артиллерийские и 7 миномётных батарей, истреблено до батальона и рассеяно до полка вражеской пехоты.

До конца сентября 1943 года 266-й гвардейский АИПТАП участвовал в боях по расширению плацдарма на правом берегу Днепра. Затем он был привлечён для ликвидации запорожского плацдарма противника и в составе 8-й гвардейской армии принимал участие в Запорожской операции. В боях за город Запорожье в октябре 1943 года Александр Данилович был тяжело ранен и почти на два месяцы выбыл из строя. После возвращения в полк он принимал участие в операции по ликвидации никопольского плацдарма немцев. При прорыве сильно укреплённой обороны противника у села Ново-Николаевка в первых числах февраля он вновь получил два тяжёлых осколочных ранения и до весны 1944 года находился на излечении. В свою часть он вернулся к концу Одесской операции, когда подразделения 8-й гвардейской армии уже вели бои на подступах к Днестровскому лиману. В июне 1944 года армия генерал-полковника В. И. Чуйкова была переброшена на 1-й Белорусский фронт, и сосредоточившись к западу от Ковеля, начала подготовку к наступлению на люблинском направлении.

Люблин-Брестская операция

18 июля 1944 года войска 1-го Белорусского фронта перешли в наступление в рамках Люблин-Брестской операции стратегического плана «Багратион». В период разгрома люблинской группировки врага 266-й гвардейский армейский истребительный противотанковый артиллерийский полк оказывал артиллерийскую поддержку наступающим частям 28-го гвардейского стрелкового корпуса. При прорыве долговременной обороны немцев у села Торговище старший сержант А. Д. Доценко под шквальным огнём смело выдвинул своё орудие на прямую наводку и точными выстрелами уничтожил станковый пулемёт и разрушил ДЗОТ противника, дав возможность стрелковому подразделению продвинуться вперёд. Умело маневрируя в глубине вражеской обороны, Доценко помогал пехотинцам ликвидировать узлы сопротивления немцев, огнём своей пушки истребив до 50 солдат и офицеров вермахта. В тяжёлых для передвижения условиях лесисто-болотистой местности и разбитых дорог его расчёт сумел выдержать высокие темпы наступления и оказал большую помощь стрелковым подразделениям при форсировании Плиски, Западного Буга и в боях за город Люблин. Всего за период с 18 по 24 июля гвардейцы-артиллеристы майора К. Ф. Скворцова уничтожили 3 артиллерийские и 3 миномётные батареи, 5 наблюдательных пунктов, 7 станковых пулемётов и до 500 солдат и офицеров неприятеля. Весомый вклад в разгром группировки врага внёс и расчёт старшего сержанта А. Д. Доценко.

После освобождения Люблина 8-я гвардейская армия развила стремительное наступление на варшавском направлении. 1 августа её передовые части форсировали Вислу к югу от польской столицы и захватили плацдарм в районе населённого пункта Магнушев (Magnuszew). Стремясь отбросить советские войска обратно за Вислу, противник бросил на ликвидацию плацдарма крупные силы пехоты и танков. 8 августа на участке фронта, где держал оборону 266-й гвардейский армейский истребительный противотанковый артиллерийский полк, немецкая пехота 15 раз переходила в атаку, но всякий раз под шквалом артиллерийского огня откатывалась на исходные позиции. В ходе ожесточённого боя артиллеристы нанесли большой урон врагу. Только расчёт орудия гвардии старшего сержанта Доценко истребил до 30 немецких солдат и офицеров. За воинскую доблесть, проявленную во время Люблин-Брестской операции и в сражении на Магнушевском плацдарме приказом от 26 сентября 1944 года Александр Данилович был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 204583).

От Вислы до Берлина

Не сумев отбросить части 8-й гвардейской армии за Вислу, немецкое командование решило изолировать плацдарм в районе Магнушева, выстроив по его периметру сильно укреплённую и глубокоэшелонированную оборону. Эту оборонительную полосу противника, состоявшую из трёх позиций общей глубиной до 8 километров, ударной группировке 1-го Белорусского фронта предстояло прорвать в рамках Висло-Одерской стратегической операции. В ходе начавшегося 14 января 1945 года общего наступления батареи 266-го гвардейского АИПТАП поддерживали действия стрелковых подразделений 35-й гвардейской стрелковой дивизии. При прорыве первой линии немецкой обороны в районе населённого пункта Цецылювка-Гловачовская (Cecylówka Głowaczowska, ныне Козеницкий повят, Мазовецкое воеводство, Польша) противник пытался остановить продвижение гвардейцев мощным заградительным огнём из всех видов оружия. Основная масса огневых средств противника находилась во второй линии траншей, и чтобы эффективно подавить их, артиллеристам пришлось выдвинуть орудия на открытые позиции впереди боевых порядков пехоты. Под шквальным огнём противника расчёт гвардии старшего сержанта А. Д. Доценко, действуя хладнокровно и слаженно, меткими выстрелами уничтожил 1 самоходное артиллерийское орудие неприятеля, 2 станковых пулемёта, 10 повозок с боеприпасами и до 30 солдат и офицеров. Не менее умело и самоотверженно Александр Данилович со своими бойцами действовал и в глубине вражеской обороны. Постоянно находясь в передовых подразделениях пехоты, он неоднократно выкатывал своё орудие на прямую наводку и в упор расстреливал живую силу и огневые средства врага. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом доблесть и мужество приказом от 9 апреля 1945 года гвардии старший сержант А. Д. Доценко был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 15524).

Прорвав в течение двух суток немецкую оборону на Магнушевском плацдарме на всю глубину, 8-я гвардейская армия устремилась на запад. 3 февраля 1945 года 266-й гвардейский АИПТАП достиг Одера в районе города Кюстрина, и форсировав водную преграду, и одним из первых соединений армии вступил в бой с контратакующим противником. В ожесточённых боях на западном берегу реки личный состав полка неоднократно демонстрировал образцы стойкости и мужества и во многом способствовал успешному закреплению и расширению плацдарма, позднее получившего название «Кюстринский». С удержанных за Одером рубежей гвардейцы-артиллеристы под командованием подполковника П. П. Разумова, заменившего в должности командира полка геройски погибшего в боях за плацдарм подполковника Скворцова, перешли в наступление в рамках Берлинской операции. На всём протяжении от Одера до Берлина расчёт гвардии старшего сержанта А. Д. Доценко находился в боевых порядках 74-й гвардейской стрелковой дивизии и огнём орудия прокладывал путь стрелковым подразделениям к столице Германской империи. Взломав оборону противника на Зееловских высотах, 23 апреля гвардейцы генерал-майора Д. Е. Баканова и подполковника П. П. Разумова ворвались в пригород Берлина Темпельхоф. Поддерживая огнём и колёсами стрелковые подразделения, артиллеристы в ожесточённых уличных боях подавляли узлы сопротивления противника, прямой наводкой разбивали противотанковые укрепления врага, уничтожали его огневые средства. На узкой окраинной улице Темпельхова продвижение одного из штурмовых батальонов было остановлено шквальным пулемётным и автоматным огнём, который немцы вели практически из каждого окна каменного дома. Смело выдвинув орудие на открытую позицию, гвардии старший сержант Доценко открыл губительный огонь по опорному пункту неприятеля. Его расчёт, работая под градом пуль быстро и слаженно, посылал в сторону врага снаряд за снарядом. Точными выстрелами бойцы Доценко уничтожили три пулемётные точки и до взвода вражеских автоматчиков, тем самым проложив путь своей пехоте. Всего в пригородах и центральных кварталах Берлина Александр Данилович со своими бойцами уничтожил 5 пулемётов и одно 75-миллиметровое орудие, а также нанёс противнику большой урон в живой силе. Боевой путь он завершил 2 мая в столице Германии. Через год после окончания Великой Отечественной войны за мужество, проявленное в боях за Берлин, указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года А. Д. Доценко был награждён орденом Славы 1-й степени (№ 1350).

После войны

После безоговорочной капитуляции Германии А. Д. Доценко оставался на военной службе до октября 1945 года. Демобилизовавшись в звании гвардии старшины, он вернулся в Урюпинск. Долгие годы работал на литейно-механическом заводе (с 1965 года — Урюпинский крановый завод) . Умер 22 января 1986 года. Похоронен в городе Урюпинске Волгоградской области.

Награды

• Орден Отечественной войны 1-й степени (06.04.1985)
• Орден Славы 1-й степени (15.06.1945)
• Орден Славы 2-й степени (09.04.1945)
• Орден Славы 3-й степени (26.09.1944)
• Медали

Память

• Именем А. Д. Доценко названа улица в городе Урюпинске.
• Мемориальная доска в честь А. Д. Доценко установлена в Урюпинске по адресу: улица Доценко (бывшая Ильменская), д. 1.

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]. Номера в базе данных:

[www.podvignaroda.ru/?n=1514961956 Орден Отечественной войны 1-й степени (архивный реквизит 1514961956)].

[www.podvignaroda.ru/?n=40132958 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 40132958)].

[www.podvignaroda.ru/?n=33067596 Орден Славы 3-й степени (архивный реквизит 33067596)].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/371c64c5.shtml Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. — М.: Военное издательство, 1967. — Т. 2. — С. 99—101. — 352 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11188 Доценко, Александр Данилович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Доценко, Александр Данилович

Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.